Фиона Макинтош - Хранитель лаванды
— Как дивно ты пахнешь, — пробормотал он, нежно пощипывая ее мочки ушей и скользя губами по шее.
— Это ты виноват, — шепнула она, удивленная своим возбуждением.
Шофер наблюдал за ними в зеркало заднего вида, но Лизетту это совершенно не волновало. Она закрыла глаза…
Килиан страстно поцеловал ее. Она трепещущими руками обхватила его за шею, ощутила под пальцами завитки мягких волос. Сейчас, в это мгновение, все остальное ничего не значило — ни то, что он немец, ни его нацистский мундир, ни то, что он, верно, уничтожил сотни людей. В этот крохотный отрезок времени он был ее возлюбленным… и, как она очень надеялась, одним из тех, кто подорвет нацистский режим изнутри.
Автомобиль резко остановился — пожалуй, слишком резко. Килиан подался вперед, открыл окошко в перегородке и распорядился:
— Ждите, пока за вами не пришлют. Мадемуазель надо будет отвезти на Монмартр. Проследите, чтобы она безопасно добралась домой. Еще лучше — проводите ее. Ясно?
Водитель кивнул.
— Лизетта… — Килиан вздохнул. — Еще не поздно передумать. Я не обижусь. Я не рассчитывал на такой поворот событий, но теперь, когда все это происходит, мне кажется, будто мне открылись райские врата. Я этого не заслужил.
— Да ты и впрямь романтик.
Килиан отвел глаза в сторону и смущенно пожал плечами.
— Отведи меня наверх.
Все кругом словно бы потонуло в тумане. Лизетта не помнила, как они вышли из машины, как швейцар распахнул дверь, как они пересекли гостиничный вестибюль и поднялись в номер Килиана. Она лишь смутно отметила роскошный интерьер вестибюля — не дотягивающий до великолепия «Ритца» с его огромными зеркалами и хрустальными люстрами, но все же изобилующий лепниной и немецкими мундирами. Килиан здоровался с офицерами, представлял им свою спутницу… Лизетта машинально исполняла все требования этикета, но чувствовала себя отстраненной от происходящего.
Наконец они остались одни. Килиан снял с нее свою шинель, нежно скользя пальцами по обнаженным плечам девушки.
— Лизетта? Что с тобой?
Лизетта заморгала, выходя из странного оцепенения, полного запахов лаванды и крови. Не к месту и не ко времени ей вспомнился другой немец, которого она почти не знала… Килиан встревоженно глядел на нее. В комнате царил полумрак, лунный свет заливал кровать.
— Если это все для тебя слишком быстро…
— Тс, — шепнула девушка. Приподнявшись на цыпочки, она подарила ему дразнящий, долгий поцелуй и принялась расстегивать пуговицы форменного кителя.
— Шампанского? — пробормотал Килиан.
— Только тебя, — выдохнула Лизетта.
Маркус опытной рукой расстегнул молнию ее прекрасного нового платья, шифон скользнул вниз по ее телу. Килиан тихо ахнул, глядя на нее в мягком призрачном свете. Лизетте не верилось, что это она, полуобнаженная, неторопливо скатывает драгоценные чулки и позволяет мужчине пожирать себя жадным взором. Наконец она осталась совершенно нагой — на свет явилась новая, незнакомая Лизетта, которая отважно вела ее через нынешний вечер.
Маркус содрал с себя китель, небрежно швырнул на кресло. Нервно расстегнул пуговицы на рубашке, отбросил ее в сторону. У Лизетты перехватило дыхание. Серебристые шрамы на теле Килиана свидетельствовали о ранах, полученных в сражениях — и служили напоминанием, что он — вражеский солдат.
Он стоял перед ней, уязвимый, исполненный того же беспомощного желания, что и она сама. Лизетту уже не волновали ни его национальность, ни возраст. Напротив, она еле сдержала улыбку, вспомнив наставления бабушки: «В любовники выбирай человека старше тебя. Он будет боготворить тебя так, как не сумеет ни один юнец». Маркусу не суждено было стать ее первым любовником, однако прежде у нее не было таких зрелых мужчин. Она вдруг поняла, что уже и сама не знает, делает ли все это во имя короля и короны — или для себя самой. Сейчас ей хотелось стать его любовницей.
— Обними меня, — прошептала она.
Внезапно они слились в долгом чувственном поцелуе, затягивающем их все глубже и глубже. Лизетта окончательно потеряла счет времени. Маркус подхватил ее на руки и отнес к постели. Она не знала, готова ли к тому, что сейчас произойдет, но безраздельно отдалась ласкам, что страстно и щедро расточал ей полковник Килиан.
25
Лизетта пошевелилась первой. Наручные часики — единственное украшение, что еще оставалось на ней — сообщили ее сонному взору, что сейчас без нескольких минут четыре. Даже птицы за окном — и те еще спали. Стояла уютная, умиротворяющая тишина, и хотя осознание реальности начало возвращаться в мысли девушки, Лизетта отгораживалась от него, чтобы еще немного насладиться своим праздником.
Они предавались любви много часов подряд. Маркус уверял, что глаз не сомкнет, пока держит ее в объятиях, но, разумеется, проиграл эту битву. Зато Лизетта позаботилась о том, чтобы он знал, что вышел победителем из всех прочих поединков и битв, произошедших между ними той ночью. Он заснул с улыбкой на губах.
Лизетта знала, что воспоминания об этих счастливых часах навсегда останутся жить в ее памяти. Полковник оказался нежным и заботливым любовником, а главное — веселым и забавным. Они смеялись почти столько же, сколько и занимались любовью.
Вначале, только оказавшись на кровати, Лизетта думала, что их слияние будет бурным и стремительным. Она так жаждала ощутить его в себе, что торопилась куда сильнее, чем он. Теперь она лишь вздохнула, вспоминая его нежные, ритмичные движения. Он время от времени останавливался полюбоваться ею — и любовался так, что она поневоле стеснялась.
Английская школа, в которой училась Лизетта, была совершенно викторианского склада во всем, что касается отношений с мужчинами, но девушка выросла отнюдь не ханжой и не скромницей, хотя под пристальным и страстным взглядом Килиана невольно краснела.
Он спал, озаренный сочащимся в комнату лунным светом, а Лизетта любовалась полковником. Крепкий подбородок покрыла тень щетины, которую Килиан сбреет через несколько часов. Лицо симметричное и гармоничное, легкая проседь в густых волосах, совершенно одинаковая с обеих сторон, точно отражение в зеркале. Лизетта осторожно коснулась крошечного завитка волос у самой шеи Килиана. Мягкий и золотистый. Адонис, настоящий Адонис — должно быть, куда бы он ни пошел, за ним остается длинный шлейф разбитых сердец.
Пора уходить — надо оставить его ненасытившимся. Инстинктивно она знала: второй подобной ночи у них не будет. Наклонившись, Лизетта легонько коснулась губами губ Килиана. Глаза его распахнулись, в первое мгновение в них стояла тревога, но полковник тут же моргнул и улыбнулся.
— Уже утро?
— Нет, но мне пора.
Килиан вздохнул и попытался обнять ее. Лизетта выскользнула у него из рук и на цыпочках направилась к ванной, по дороге собирая разбросанную одежду. Свет в гостинице выключили в соответствии с требованиями комендантского часа, а персонала в столь ранний час практически не наблюдалось. В темном вестибюле Килиан спросил ее, удастся ли им увидеться вечером.
Лизетта покачала головой.
— Очень много работы.
— Поменяй планы.
— Не могу.
— Не таись от меня, Лизетта.
Она решила пойти на риск.
— Ты сам очень скрытен. Не рассказал мне ни про свою работу, ни про генерала Штюльпнагеля.
Она постаралась говорить как можно легкомысленней, но упрек прозвучал цепко и въедливо.
К счастью, Килиану было не до того.
— Ни к чему тебе мои заботы. Ты вся — сплошная радость, мои секреты не имеют к тебе никакого отношения. С днем рождения, прекрасная Лизетта. — Он проводил ее до автомобиля, усадил в салон, поцеловал на прощание и с трудом оторвался от ее губ. — Как же медленно будет тянуться время, пока я вновь не увижу тебя!
— Маркус…
Он снова наклонился к ней и поднял стеклянную перегородку, чтобы шофер их не слышал.
— Да?
— Ты… — Она замялась. Не стоило бы торопить события. Но ей же надо сообщить в Лондон хоть что-нибудь.
Он усмехнулся.
— Влюблен ли я? Спроси меня вечером.
Она испуганно заморгала, но попыталась скрыть свои чувства за вымученной улыбкой.
— Не дразни меня!
— А мне казалось, ты веришь в любовь с первого взгляда.
Лизетта стушевалась.
— На самом деле я о другом хотела спросить.
— Не стесняйся.
— У тебя сейчас какие-то неприятности?
Килиан пристально посмотрел на нее.
— Нет. Но они словно бы сами меня находят, — загадочно отозвался он.
Она накрыла его руку ладонью.
— Вчера вечером у тебя был такой мечтательный голос, словно ты хотел многое изменить.
— Все военные хотят многое изменить. Мало кто из нас выбрал бы войну. А тем из нас, у кого есть возможность что-то изменить, стоило бы ею воспользоваться… иначе мы горько пожалеем о своей трусости.
