Фиона Макинтош - Хранитель лаванды
— А ваша работа пересекается с кругом его интересов?
— Вот завтра утром и узнаю.
Килиану явно прискучил этот разговор. Лизетта улыбнулась и попробовала зайти с другой стороны.
— А мой крестный его знает. Он отзывается о нем как о человеке высоких моральных принципов.
— Надеюсь, все мы таковы.
— Увы, в военное время моральные принципы всегда страдают, — небрежно заметила Лизетта. Интересно, на что удастся спровоцировать полковника этим заявлением?
Глаза Килиана удивленно расширились.
— Мы собираемся обсуждать за ужином философские темы?
Уловка не сработала. Он ничего не выдаст.
— Ох, простите, разумеется, все это очень скучно. Нам лучше обсудить вашу популярность. Посыльный был шестым мужчиной, подошедшим к нашему столику… Вдобавок вас посетили четыре прелестные гостьи.
Килиан обрадованно засмеялся.
— Вы считали? — Он покачал головой. — Похоже, все они просто умирают от любопытства. Мужчины хотят знать, кто вы, а женщины ревнуют.
— Из-за того, что я с вами?
— Вы меня не поняли. Вы не подозреваете, какой эффект оказываете на присутствующих.
Он накрыл ее ладонь своей. Лизетта едва не отдернула руку, но не потому, что ей стало неприятно — напротив, ее сильно влекло к нему. В описаниях он казался старым и унылым — бессердечный высокопоставленный офицер. Как ни странно, рядом с ним легко и хорошо.
— Много ли у вас было романтических увлечений, Лизетта? — спросил полковник, когда они чокнулись бокалами в ожидании главного блюда.
— Это очень личный вопрос! А если бы я вас спросила о том же? — поддразнила она.
— Вы уже знаете о тех женщинах, которые что-то для меня значили.
— А остальные?
— Десятки, сотни, — лукаво отозвался он.
— Ну, тут мне до вас далеко.
Лизетта с жадностью посмотрела на принесенное блюдо. Восхищение в ней боролось с чувством вины. Ей очень понравилась закуска из кролика, но теперь им принесли потрясающую белую рыбу в масле. Пахло божественно.
— Знаете, я очень этому рад.
— По-вашему, только мужчинам позволено заводить интрижки?
— Нет, конечно. Но вы вдвое меня младше…
Она мило засмеялась.
— Так ответьте же, — настаивал Килиан, разворачивая салфетку. — Сколько?
— Вообще или значимых?
— Значимых, — уточнил полковник. — Bon appétit .
— Тогда мой ответ — один.
— Ах, утраченная любовь.
— Да, можно и так сказать.
— А чем он занимался?
— Он был фермером.
Килиан удивился.
— Неужели вы, такая утонченная, заинтересовались фермером?
— Мама всегда советовала мне быть непредсказуемой. Я полна сюрпризов.
Он усмехнулся.
— Охотно верю. Расскажите мне о вашем фермере.
— Зачем?
— Потому что я ревную. Вы его любили?
Лизетта покачала головой. Тема разговора оказалась неожиданно болезненной.
— Не знаю.
— Как это?
— Нам не хватило времени.
— А войди он сюда, что бы вы ощутили?
— Маркус! — она укоризненно взглянула на него.
— Полно, Лизетта, жизнь слишком коротка для скуки и повседневности. Мне хочется острых разговоров. Хочется знать, что происходит за благопристойным фасадом, который вы предъявляете миру.
Его энергия восхищала Лизетту.
— Не знаю, что бы я ему сказала… — честно признала она. Нет, ни в коем случае нельзя отвлекаться от задания! Откуда в Килиане столько шарма? О Люке Лизетта думала денно и нощно. Воспоминания о нем оставались столь же живы, ярки и мучительны, как в тот день, когда они расстались. Ей постоянно чудилось, будто он рядом.
— А что бы вы сказали мне, сидящему рядом с вами?
Она засмеялась.
— Ну вот, вы меня дразните.
— Не без того. Что выращивал ваш фермер?
Лизетта задумалась. Вспомнились наставления инструктора разведшколы: всегда оставайся как можно ближе к правде.
— Лаванду… и еще всякое.
— Лаванду? В Страсбурге?
Первая ошибка!
— Нет, что вы! Это было летнее увлечение, еще перед войной. Мне только исполнилось шестнадцать, мы с родителями отдыхали в Провансе. Мы познакомились, а потом мне пришлось уехать.
— И сколько вы были вместе?
Она хотела было солгать, но что-то внутри заставляло сказать правду.
— День или два.
На лице Килиана отразилось изумление.
— Это же совсем недолго.
— По-моему, влюбляются мгновенно.
Килиан сглотнул.
— Ешьте, не то рыба остынет. Так вы не верите, что чувство возникает постепенно?
— Я верю, что любовь ширится и крепнет — во многих браках именно так и происходит. Но я мечтаю о любви, звенящей, точно колокол, взрывающейся фейерверками. Именно это я ощутила, когда он впервые поцеловал меня. — Внезапно смутившись, она рассеянно ковыряла рыбу вилкой. — Я совершенно утонула в его поцелуе… Я почувствовала…
— Что? — требовательно спросил Килиан, пристально глядя на нее.
— Как будто я пропала — и в то же время нашлась.
— Я его ненавижу, — произнес Килиан. — Нет, пожалуй, я ему завидую. Француз, разумеется?
— Ну конечно. Они же самые лучшие любовники.
— Как его зовут? Я велю выследить его и пристрелить.
Лизетта нервно засмеялась.
— Тогда мне придется оберегать его имя до моего смертного часа.
— Вы потому и вернулись на юг?
Девушка недоуменно посмотрела на собеседника.
— Ну, вы же говорили, что приехали в Париж с юга после долгого отпуска.
— Нет, я вовсе не пыталась отыскать свое давнее романтическое увлечение. Столько времени прошло!
— Наверняка поэтому вас так манил Прованс?
Если эта мысль заставляет его ревновать, пусть так и считает.
— Наверное, вы правы. — Пора сменить тему. Она аккуратно положила на тарелку нож с вилкой. — Я не привыкла к таким роскошным блюдам, Маркус.
Маркус. Имя легко соскользнуло у нее с языка.
— Сказать правду, я тоже. — Он рассказал ей, как скромно питается в обычные дни.
— Это достойно восхищения.
— Я делаю это не для того, чтобы мной восхищались, а из уважения и солидарности со всеми людьми, обделенными войной, не только немцами. Взгляните… — Он обвел рукой роскошное убранство зала. — За время нашего ужина на фронте погибли сотни русских и немецких бойцов.
— Как грустно.
— Простите. Сегодня же ваш день рождения.
— Не за что извиняться. Мне следует почаще напоминать об этом. Всем нам. Так легче переносить муки голода, легче терпеть холод. Мы живы — и именно потому и ощущаем их. А сколько юношей уже ничего не чувствует!
Килиан, подперев подбородок ладонью, пристально посмотрел на девушку.
— Кем вы себя ощущаете — француженкой или немкой?
— Ни той ни другой. Я — космополит. Если бы к власти пришли женщины, мы бы сейчас не воевали.
— Возможно, вы правы.
Она печально улыбнулась.
— А вы? Вы хороший нацист?
Вопрос застал Килиана врасплох. Лицо его затуманилось. Беспомощно оглядевшись, он уставился на скатерть, смахнул с нее крошку хлеба.
— Давайте не будем говорить о политике.
Лизетта сглотнула. Сегодняшний вечер, платье, духи, внимание полковника, флирт… Все это должно к чему-то привести.
— Почему же? — спросила она. — Я вовсе не из тех девушек, которых требуется опекать и защищать. Германия увязла в опустошительной бесконечной войне, а я сижу здесь, с вами, в умопомрачительном наряде, мы наслаждаемся вкусной едой, настоящим кофе, кальвадосом шестилетней выдержки… — Голос девушки дрогнул от обуревающих ее чувств. — Вам не кажется, что это…
— Что? — нахмурился Килиан.
— Неприлично, — извиняющимся тоном договорила Лизетта.
— Простите, — сухо промолвил полковник, задетый ее словами.
Девушка инстинктивно дотронулась до его руки — большой, крепкой и теплой, с аккуратно подстриженными ногтями. Прикосновение вышло нежным и робким. Килиан ответил ей осторожным пожатием. Внезапно между ними возникли прочные, глубоко интимные узы.
— Нет, это я неудачно выразилась. — Другие посетители начали обращать внимание на то, как соприкасаются их руки, и девушка осторожно отстранилась. — Наверное, я просто пыталась сказать, что не хочу никакого притворства.
Килиан не обиделся. Глаза их снова встретились — и Лизетта поняла: она больше не может себя обманывать. Она вовсе не хладнокровный профессионал, играющий свою роль в пьесе. Нет, никаким актерским мастерством не заставишь так пылать щеки, не остановишь бешеное биение сердца, не вызовешь это редкостное, восхитительное ощущение — как будто щекотка по всему телу. Маркус Килиан. Немец. Полковник вермахта. Ее враг. Умопомрачительно привлекательный мужчина. Вдобавок в нем чувствовалась врожденная порядочность. Все в полковнике затрагивало сердце девушки — от тембра голоса до его неизменной спутницы, скорби.
