Мэри Чэмберлен - Английская портниха
Или уйти потихоньку. Он еще долго не проснется. Ада скинула халат, сняла платье со спинки кровати, оделась. Станислас поерзал во сне. Ада замерла. Он опять затих и захрапел, из горла вырывался маслянистый клекот. Ада сунула ноги в туфли, поставила сумку на кровать и, опершись на спинку, балансируя то на одной ноге, то на другой, принялась застегивать ремешки. Станислас закашлялся, повел плечами. Ада выжидала, не спуская с него глаз.
Дрыхнет себе, будто ничего и не было. На ее долю выпало столько боли и горя, как мало кому достается, и все из-за него. Всякий раз мужчина, подумала Ада. Всегда чертов мужчина. Станислас. Герр Вайс. Джино. А если бы она разделалась с этой швалью, что тогда? Она бы принадлежала только себе самой, стала бы хозяйкой своей судьбы. Ада усмехнулась. Как же давно она не вспоминала того стихотворения. «Я капитан моей души»[68]. Да. Она – капитан своей судьбы. Сладость отмщения. Она это выстрадала. Настал их черед помучиться. Ада вспотела, подмышки едва не слипались. Она смотрела на Станисласа, на его лицо – стальное под лунным светом. Воспоминания грызли ее, в голове крики, шепоты, страх. Томас, притихший в коричневом саквояже священника. Ада одна в Дахау, голод, кожа шелушится, а ее плоть пожирает сама себя. Бомбы, падающие вокруг, взрывающиеся небеса и вой земли. Она чувствовала, как горькая желчь разливается ядом по венам и нервам. Станислас разрушил ее жизнь и жизнь Томаса. Око за око. Во рту словно тарталетка, наполненная кровью. Она избавится от него навсегда. Она, Ада Воан. Потом найдет Томми, привезет его домой и начнет жить заново.
Подхватив сумку, она на цыпочках пересекла комнату. Задернула шторы, приподнимая ткань, чтобы металлические кольца не звякнули, подоткнула края под оконную раму и расправила шторы по бокам – ни крупинки света не должно проникнуть внутрь.
Помедлила, привыкая к темноте. Стэнли храпел, рама кровати подрагивала в такт его дыханию. Ада подошла поближе – вот сейчас он вскинет руку и вцепится в нее, но он не двигался. Она ждала, считая: один, два, три. Шагнула к камину, четыре, пять, шесть, глубоко вдохнула, семь, восемь, девять. Включила газ, услышала, как он зашипел, почувствовала кислый запах серы. Взяла сумку, на цыпочках вышла, закрыла дверь и покрепче воткнула утеплительную «колбасу» в щель под дверью, чтобы газ не просочился в коридор. Десять.
Вниз по лестнице, четыре пролета, не дыша. На улицу. Ада выдохнула так резко, что поперхнулась, и у нее заломило в груди. Согнувшись, она тяжело опустилась на тротуар.
– Все хорошо, милая? – Женский голос.
– Да, спасибо. Просто запыхалась.
Встань. И уходи. Будто ничего не случилось. Иди же.
Она шла на негнущихся ногах, спотыкаясь о собственные ступни. Доковыляв до поворота с Флорал-стрит на Гаррик-стрит, Ада остановилась, оперлась о стену и перевела дыхание. Ее лихорадило. Но она была свободна, наконец-то. Может выбирать, кого захочет. Она больше не зависит ни от какого мужчины. И никогда не будет зависеть. Ни за что. Мне мир.
Часы на Стрэнде показывали одиннадцать. Еще не поздно. Приподняв бровь, швейцар «Смитса» посторонился, пропуская ее. Цок-цок в дамскую комнату. Волосы всклокочены. Ада достала расческу и тщательно причесалась: валик на лбу, на затылке, по бокам. Порылась в сумке в поисках помады, накрасила губы, почмокала. Как новенькая. Будто ничего и не случилось. Вверх по лестнице. С деньгами наготове.
Метрдотель, тот же, что и раньше, еще не покинул свой пост:
– Давненько я вас не видел.
– Некогда было. – Ада стукнула шестипенсовиком о конторку.
Метрдотель взял монету в щепотку, глянул на нее с одной стороны, с другой.
– Цены растут, – обронил он. У меня шпионы повсюду, услышала Ада голос Джино. – Молчание – золото, если вы меня понимаете.
– Не понимаю. Уже нет.
Ада решительно прошла мимо метрдотеля в бар, села на свое прежнее место, заказала «Розовую леди». Достала пачку сигарет, положила на столик, вытащила одну сигарету и покрутила ее между пальцами. Она не забыла порядок действий.
Чиркнула спичкой, глубоко затянулась, едкий дым пощипывал легкие. Коктейль она выпила в два глотка, от алкоголя горело горло.
Негромкий вежливый голос:
– Вы не прочь повторить?
Ада попыталась сфокусировать взгляд на стоявшем у ее столика мужчине в твидовом пиджаке и вельветовых брюках. Он, должно быть, упарился в таком наряде. Мужчина смотрел на нее, улыбаясь и не вынимая трубки изо рта. Он выглядел как-то очень по-домашнему. Добрый отец семейства. К такому приятно возвращаться, сидеть у камина в теплых тапках.
– Судя по всему, вам это необходимо, – добавил он. Ада видела его как в тумане и промолчала, когда он подал знак официанту: еще один. – Вы будто с привидением повстречались, – продолжил он. – Может, расскажете?
Ада покачала головой.
– Иногда это помогает, расскажешь – и становится легче. Такая красивая женщина. Грустно видеть, как вы расстроены.
– Вы меня не знаете, – сказала Ада. – Поэтому какое вам до меня дело?
– Если война меня чему-то и научила, так это тому, что нам нужно заботиться друг о друге. Я не пытаюсь вас подцепить, – словно спохватился он, – не подумайте чего дурного.
Ада рассмеялась, сердитое, злое ха-ха.
– Желаю вам приятно провести время. – Он сделал шаг в сторону. – Я лишь хотел помочь.
– Нет, останьтесь.
Он придвинул стул, сел:
– Я Норман.
– Ада. Ада Воан. – Как хорошо звучит это имя. Ада Воан. Модистка.
Официант принес ей второй коктейль и мартини Норману.
– За вас, Ада, – он поднял бокал, – пьем до дна.
Волна усталости накатила на Аду. Ей не хотелось разговаривать, не хотелось компании. Лучше бы ей остаться наедине с собой.
– Вообще-то, – пробормотала она, – я буду вам признательна, если вы оставите меня в покое.
Гримаса удивления, непонимания и обиды на его лице. Пожав плечами, он встал и удалился, не сказав ни слова. Запах его трубочного табака плыл в воздухе. «Сент-Бруно». Отец курил такой же. Крепкая штука. Наверное, хороший человек, подумала Ада, и в любое другое время она бы от него не отказалась. Почему достойные мужчины всегда появляются невовремя?
Из бара она вышла последней в четыре утра. Метрдотель держал ее под локоть, когда она спускалась вниз.
– Сегодня без шалостей, а? – говорил он. – Это не к добру. Вы далеко живете?
– Нет, нет.
Пошатываясь, она миновала швейцара. Глядя на него, метрдотель покачал головой: на сей раз без прибыли. Через тяжелые вращающиеся двери в мягкий освежающий рассвет. Лимонное солнце отбрасывало тени, а бледное, цвета топаза небо обещало дождь.
– Гроза не помешала бы, – заметил швейцар. – Очистила бы небо.
У Ады кружилась голова. Она прислонилась к стеклянной витрине магазина на углу. Волшебная легкость. Ада хихикнула, рыгнула, и ее вырвало на тротуар. Она отошла в сторонку. Рвота забрызгала туфли и подол платья. Придется стирать. Окунать платье раз за разом в крошечную раковину. Органза хотя и слабая, но характер у нее бойцовский, ее надо поприжать как следует и угостить тычками, иначе она не утонет в раковине. Каблуки подворачивались. Ада расстегнула ремешки и сбросила туфли. Подобрала их. «Босиком по тюльпанам…» – напевала про себя Ада.
На крыльце ее дома стоял полицейский, настоящий старый служака. «Старый коп на улице дежурит в воскресенье». Отец любил петь детям эту песенку, когда они были маленькими. «Жирный, краснорожий, ну просто загляденье».
Ада подошла к нему почти вплотную:
– Констебль.
– Входа нет, – преградил дорогу полицейский. – Тут летальный исход.
– И что это значит по-нашему, по-английски?
– Убийство, вот что.
– У-у-ай! – Ада моргнула. – Но я живу здесь. – Она сделала шаг назад и задрала голову: – Вон там. На самой верхотуре.
– А как вас зовут?
– Ада. – Она старательно выговорила каждый звук, ну чисто казенный оратор, казненный оратор. Ой, надралась в задницу. Ада, что за выражения! – Или Ава. – Зубы наехали на нижнюю губу. – За ваши деньги, – Ада икнула, – что душе угодно. – Ее качнуло, и она ухватилась за полицейского.
Он тут же вцепился в ее запястье:
– Фамилия?
Ада скривилась. Не очень-то он дружелюбен, этот коп.
– Воан, – ответила она. – Ада Воан.
– Что ж, Ада Воан, вам лучше проехать со мной в участок.
– Уч… часток?
Полицейский порылся в кармане. В следующий момент он уже бренчал наручниками, защелкивая их на Аде.
– Ада! – К ней бежала Скарлетт. – Признайся, ей-богу. Тебя оштрафуют, и всех делов.
Ада тупо смотрела на нее. Вдруг вспышка в мозгу, яркая, отрезвляющая. Станислас. Она оставила газ включенным. Значит, он умер.
