Виктор Ремизов - Воля вольная
— Не поддержат тебя! — обрезал дядь Саша. — Как я с тобой пойду? Я тоже против, но ты же стрелять собираешься! А я не хочу… меня тот же Тихий несколько раз капитально выручал… да не в этом дело! Не хочу я ничьей крови! У меня Саньку когда пырнули… — у дядь Саши глаз задергался, он нахмурился и уперся взглядом в стол. — Короче, не хочу, и все! Ты что думаешь, никого там не зацепишь, случайно…
Балабан подсел к печке, скрипнув дверцей, не по-таёжному выбросил объедки в огонь. Достал сигареты:
— Я, мужики, о другой свободе… Они на нее не влияют. Мы ведь все равно живем такой жизнью, какой живем. Мы сами ее создаем, не власти. — Он задумался. — Мы ведь сами ленивые, да злые, да жадные, при чем здесь власти? Сами можем помочь или не помочь соседу. Мы все решаем. Поэтому… все справедливо устроено…
Он помолчал, потом продолжил тихо и очень неторопливо:
— Совсем не правители нами правят… другие законы. Их мы нарушаем, а не надо бы! Человеческую свою сущность не терять, радость друг к другу, радость жизни… Я тут иду дня три назад мимо стекляшки-гастронома вечером. Там за ним бичи…
— Ну, — поддержал Колька, — в теплице живут.
— Да-да, слышу веселье у них, зашел. Там весь букет: Кеша Попирай, Володя Городской, Халда, Рома Абрамович, Вася Изжога… девчонки у них, на столе скатерть чистая, поляна накрыта, и пьют шампанское! Володе Городскому пятьдесят лет стукнуло. Сидят они в этом сарае ночном и справляют. Поиграй, говорят, я играю! Они веселятся, как дети — нет у них ничего, жить негде, а они танцевать взялись. Я играю и думаю — вот, что важно — жизнь любить! Друг друга!
— Это… я понял к чему ты клонишь! Правильно все, только чем мне детей кормить? Вот ведь вопрос! — развел руки Колька.
— Не пропадут, я думаю…
— Не пропадут, — подтвердил дядь Саша.
— А насчет бунта, — Балабан поднял взгляд на Студента, — коллективно можно только в ад отправиться! Каждый сам должен решать…
23
Андрей проснулся от холода, не очень понимая, где он, нашарил в темноте сначала стену, потом край лавки, на которой спал. Сел и, увидев свет дверной щели, спотыкаясь через разбросанные вещи, выбрался из кунга. Прикрыл дверь, тихо щелкнув ручкой. У едва живого костра сидел капитан Семихватский. Андрей кивнул молча и сел рядом на ящик.
Уже рассвело, но утренний ясный свет был еще за сопкой. Отражаясь, он проникал сначала в ущелье, потом, слабея, в тень тополевого леса, на их поляну, и здесь было сумрачно. Ветра не было совсем. Ничего не напоминало о вчерашней небесной канители. Кустарники, ветви тополей до самых макушек поседели от мороза, камни в ручье обрисовались проседью и прозрачным ледком. Все замерло и замерзло. Пожухшая трава за ночь стала седой. Березы за сгоревшим зимовьем тихо-тихо покачивали тонкими веточками-висюльками, осыпанными морозным серебром. Все было белым, строгим и безразличным к людям, сидевшим у огня.
Сеня проснулся, зашел за тягач. Семихватский с серым лицом, хмурый, так и не спавший всю ночь, повесил чайник на огонь и пошел за дровами.
Вариантов у них не было, еды, кроме кобяковских сухарей, тоже.
Вышли в девять с рюкзаками и стали подниматься по застывшему следу своего же тягача вверх. Семихватский с автоматом шел впереди. Разговаривать никому не хотелось, да и не о чем было. До Эльчана было два дня пути.
Всего в двадцати километрах от конченого кобяковского тягача, в зимовье Кобякова мужики завтракали. Поваренок наварил полведра макарон. Потом чаю напились. Все бодрились, но разговор и здесь особо не клеился. Даже Колька притих со своими шуточками. Все понимали, что скоро надо будет расстаться, разойтись в разные стороны и… все будет, как и прежде, непонятно.
Было уже десять утра, когда все собрались. Степан отказался от Поваренковых шмоток и от «Бурана». Даже когда Студент заблажил, что бросит его здесь, твердо сказал: «Не надо. Забери. Все, что нужно у меня есть». Степан оставался Степаном. Видно было, что он что-то решил, но не говорит.
Помялись. Студент с дядь Саней стали заправлять снегоход.
— На снегоходе?! — Поваренок озадаченно оглядывал мужиков. — Нас четверо — никак он не упрет, такие кабаны! Да в гору! Не потянет!
— Я не поеду, ребята. — Валентин шел от речки с полотенцем на плече. — Вы езжайте! Я тут подожду… недолго, я думаю. Покалякаю с ними, может, отговорю? Там нормальные ребята есть. Вы езжайте!
— Вот, артист, — рассмеялся Поваренок, очень любивший Балабана. — Ты что, спятил? Сюда тащился и отсюда сам попрешь? Мы тебя не оставим!
— Не-е, за мной точно прибудут! Я знаю! Погода лётная, нет, я тут остаюсь! Езжайте! — Балабан, спокойно улыбаясь, махнул рукой.
Кобяков стоял готовый, с карабином и полупустой панягой за плечами, Карам держался рядом, поглядывая на хозяина.
— Вы простите меня, мужики… — очень просто на всех глядя, сказал Степан, — я думал, никому все это не надо, а оно не так. Жаль, раньше не знал.
Спокойно пожал всем руки, на Балабанове взгляд задержал, качнул ему головой, надел лыжи и, кивнув еще раз всем, пошел в тайгу.
— Оставь пса! — негромко крикнул вслед Балабан.
Степан остановился, посмотрел на Карама и качнул головой:
— Он не останется!
Карам, как привязанный, не отходил от ноги, умную, чуть седоватую остроухую морду задирал на хозяина.
Уложили шмотки в сани. Их было немного. Поваренок забрал только спальник, остальное оставил. Даже свой необыкновенный топор. Студент прицепил сани к «Бурану», разогнулся… и тут, с той стороны, куда ушел Степан, раздался выстрел и короткий взвизг собаки. Все это хорошо слышали, подняли головы, обернулись в тайгу. Студент хмуро посмотрел на Балабана, который стоял, качая головой, крякнул и взялся за стартер. Снегоход не завелся, Студент зло дернул еще и еще, едва не обрывая тросик, потом очнулся, повернул ключ и завел «Буран». Попрощались с Балабаном. Дядь Сашу погрузили в сани, Поваренок пристроился сзади на сиденье, и они тяжеловато двинулись в горку.
Зимовье опустело. Валентин вымыл посуду, составил ее аккуратно на полочку напротив печки, ведро вылил и перевернул под лавку. Вышел на пенёчек возле избушки. Солнце поднималось, тайга зазвучала красками. Темные стланики на берегу превращались в пушистые зеленые букеты. Речка играла переливами яркого утреннего света и шумливой воды, изморозь по прибрежной траве сверкала миллионами веселых бриллиантиков. Сам воздух приятно золотился.
Валентин сидел на пенечке, пил крепкий чай и жмурился на небо. Казалось, счастливей его не было в мире человека.
На «Буране» — не пешком, через час с небольшим, мужики загоняли уже по доскам снегоход в кузов «Урала». Дядь Саша грел двигатель и, рассчитывал что у него с топливом, а на самом деле, прикидывал, когда попадет домой. С Полькой уже сколько… короче, соскучился он по ней, сил не было. Решил давить без остановок и без сна, пока руки руль держат.
Погода звенела. Машина своим же следом уверенно тянула подъем. В кабине было тихо. Каждый думал о своем, о вчерашнем разговоре, о Кобяке, убившем пса, и что все это могло значить.
— Пес следы оставляет, — нарушил тишину Колька, — да и кормить надо…
Никто не поддержал его мыслей. Только спустя время дядь Саша, выкручивая на повороте огромный руль «Урала», изрек:
— Совсем один мужик остался. Но ничего, он крепкий, надумал уже чего-то.
«Урал» выбрался на террасу, поехали по ровному. Колька, сидевший в середине, увидел что-то в небе:
— Стой-ка, дядь Сань!
Машина встала, справа вдалеке, и довольно высоко висел вертолет.
— Сюда идет! — определил зоркий Студент.
— Ну… — согласился Колька и выбросил бычок в форточку. — Если менты, что будем говорить?
— Чего-чего… Завозили охотника на участок! Чего придумывать-то! — ответил дядь Саша.
— А «Буран»? А Шура как тут?
— Как! Охотился, встретились, вот вместе едем! — быстро придумывал дядь Саша.
— А чего это они меня допрашивать будут?! А?! Они кого тут…?! — взъярился Студент, резко мотнул стволом карабина и разбил боковую форточку. Она вывалилась и упала на землю. Дядь Саша глазом не повел, наоборот, даванул на газ:
— Шура, до дома доедем! — сказал жестко. — Там, если хочешь, воюй! А здесь они из нас фарш сделают!
— Смотри, мужики, они садятся!
Вертолет, сделав круг, стал спускаться и исчез за лесом.
Вертолет был омоновский. И насчет фарша дядь Саша был прав на сто процентов. В нем сидели очень серьезные и умелые парни. Они взлетели из Рыбачьего в десять ноль-ноль. Погода была отличная.
Предыдущий вылет вышел неудачным, почти четыре часа болтались, видели много разных следов, сожгли, как и планировали, несколько избушек, но как и где искать на таком большом и сложном участке, было не очень понятно. Теперь же опытный подполковник Миронов подстраховался и взял с собой Алексея Шумакова. Как бывший охотник, он много чего знал и должен был помочь. Мирон два дня искал такого сопровождающего, охотники отказывались, отговаривались, что не знают кобяковских угодий. Шумакова им подсказал прокурор. Вечером, накануне, они немножко выпивали, Мирон видел, что Шумаков боится попасть в перестрелку, и что ему неловко перед местными. Мирон, если возьмут беглеца, пообещал Шумакову тонну конфискованной икры, и тот, жадно заморгав глазами, согласился.
