Ван Мэн - Избранное
Куда он попал? Разве не туда, куда шел? Ведь это и есть его дом, или он его забыл? Он забыл свое пристанище, свою пустую комнату, которая осталась после отъезда, — всего лишь эта пустая комната. В ней тихо — ни звука. Но комната осталась за ним, и она принадлежит только ему. А он здесь ничего не узнает, все забыл начисто. А вот сейчас он увидел ее, и все снова всплыло в его памяти. Пока он отсутствовал, в комнате воцарилось запустение, наверное, никому не было до нее дела. На душе у него неспокойно, тоскливо. Если человек забыл комнату, в которой жил, значит, и комната навек потеряла своего жильца, а тот — свое пристанище. Страшно! Он слышит плач… «Папа, папа!» Помоги мне перетащить эту подушку!.. Нет, медлить больше нельзя, нельзя упускать этот случай! Это мой дом, моя постель. Это мои истоки и мое последнее пристанище!.. «Папа!»
«Папа, папа!» Крики Ни Пин и Ни Цзао, в которых слышатся еле сдерживаемый ужас и боль, вернули Ни Учэна к жизни. Ему почудилось, будто его бездомная душа сейчас витает где-то в безбрежном пространстве. Он с трудом открыл глаза.
Вокруг темень. Бурая волна то накатывается на него, то убегает прочь, клокоча. Голова раскалывается от боли, окрестный мир мреет и дрожит, как лепесток на ветру.
Во рту пересохло, неприятно жжет, чувствуется какой-то тошнотворный запах… Папа! Что это? Крики детей? Пин-эр или Цзао-эр? Он сам придумал сынишке имя: Ни Цзао, что значит «Доброе утро» — «Гуд морнинг!» Это отголосок европейской культуры…
— Не надо! — с губ срывается крик, начинается икота. К горлу подкатывает тошнота. Ему кажется, что все внутренности выворачиваются наизнанку.
Кровавая пелена рассеивается, и он видит жалкие мордашки дорогих ему детей. Почему? Почему из-за грехов взрослых, из-за деяний далеких предков, теперь уже мертвецов, или из-за поступков тех, кто собирается отправиться на тот свет, страдают ни в чем не повинные дети, корежатся их души? На его глаза навернулись слезы.
— Отец Ни Цзао! — Он услышал голос Цзинъи. Так спокойно она не говорила с ним уже много лет. — Отдохни, не волнуйся! Сейчас придет доктор, я уже послала за ним… Он сказал, что днем непременно придет… Нам без тебя никак нельзя, но и ты не можешь нас бросить… — Голос жены задрожал.
Мать Ни Пин и Ни Цзао, почему ты всхлипнула? Перед ним снова все поплыло. Ни Учэн закрыл глаза… Какая пустая комната! Она кажется особенно пустой в дневные часы, когда освещена яркими лучами солнца. В ней совершенно негде спрятаться. Но зато в сумерки, ночью, когда на землю опускается серая или черная мгла, здесь не увидишь ни дверей, ни окон. Таинственная и пустая, эта комната находится где-то за облаками, а может быть, это прибежище на земле, в груде пуховых подушек. Но до чего же все вокруг ветхое, зыбкое. Неужели придется навсегда погрузиться в эту опустошенную даль?
Он уснул…
Когда Ни Пин разбудила мать, Цзинъи охватил страх. Рассвет еще не наступил. Перепуганная, она побежала к северному домику. Включив свет, она увидела распластанное на полу тело мужа с белым, тронутым синевой лицом и плотно сжатым ртом. В комнате стоял омерзительный сивушный запах. Значит, он опять напился. Обычно это вызывало у нее отвращение и негодование, но, увидев состояние мужа, Цзинъи задрожала. Один глаз у него закрыт, а второй прикрыт верхним веком лишь наполовину, и сквозь отверстие между веками видна мертвенно-белая полоска. В уголках рта застыла пена, которая обычно выступает у людей, умерших от простудных заболеваний. Цзинъи вспомнила, как умерли ее отец и бабушка. Она дотронулась до головы мужа — холодная как лед. Приникла к лицу: дышит или нет? Новая беда обрушилась на семью! Померкло небо, покрылась мглою земля. Слава богу, у нее есть сын… Да что сын, когда все для нее кончилось! Исчезли надежды, померкли цели ее «борьбы». Все стало пустым и бессмысленным… Ах нет, кажется, он все-таки дышит, правда очень слабо, но у него есть дыхание, значит, он жив! Жив!
Но на ее зов он не отзывается. Дотронешься рукой до тела — будто коснулся трупа. Тормошить его сейчас, наверное, нельзя, его надо приподнять. Но как? У нее не хватит сил, даже если помогут дети. Разве его поднимешь? Вон он какой большой! Мама! Сестра! Она зовет их надсадным голосом. Скорее помогите, его надо положить на постель.
Цзинчжэнь ни в какую не соглашается. Что ты болтаешь! Чтобы я обнимала мужчину?! И кого — зятя! Не затем я блюла свой вдовий пост целых десять лет! Что ты мелешь, бестолковая! Сердца у тебя нет! Ведь он вот-вот умрет!.. А я не умру? Я тоже скоро умру. Может, еще раньше протяну ноги. Ясно? Нет, лучше я умру, чем сделаю такое мерзкое дело! Понятно тебе? Скажи, а ты мне помогала, когда умер мой Шаохуа?.. А разве ты не радовалась, когда он умер? Так теперь ты хочешь, чтобы умер Ни Учэн… Ах ты, бесстыжая твоя душа!
Будет вам лаяться, эка сцепились! Надо что-то придумать! В ссору сестер вмешалась мать, пытаясь их утихомирить. Что толку, если вы друг другу расколошматите головы? Глупые! Сейчас главное — спасти человека! Цзинчжэнь наконец приняла решение. Накинув одежду, она пошла звать соседку — Горячку.
В этом тоже проявлялись особенности обитателей Таоцунь и Мэнгуаньтунь. Люди могли враждовать годами, но в трудную минуту все забывали и кидались на помощь друг другу. Меж ними снова рождалась дружба. Когда Цзинчжэнь подходила к выкрашенным в черный лак воротам Горячки, она уже не помнила, что случилось накануне вечером — как она поносила Горячку самыми отборными ругательствами, хотя и не называла ее по имени в момент ругани, в чем содержалось некоторое преимущество, так как потом в любой момент можно было слукавить — ведь она ругала врага, не называя его по имени. Поэтому никаких угрызений она сейчас не испытывала.
Крики Цзинчжэнь подняли Горячку с постели, однако женщина не выказала недовольства. А как же иначе? Ведь они земляки, а здесь живут как самые близкие соседи. К тому же Горячка просто обожала всевозможные истории и потому сейчас испытывала радостное возбуждение, понимая, что у соседей что-то стряслось и они обращаются к ней за помощью. Она была благодарна Цзинчжэнь за оказанное доверие. Не раздумывая, Горячка разбудила мужа, господина во всех отношениях весьма положительного и невероятно аккуратного, работавшего счетоводом в большой лавке, где торговали шелками и которая находилась за Передними воротами — Цяньмэнь. Муж, сама Горячка, также их семнадцатилетний сын вслед за Цзинчжэнь поспешили к дому Ни.
— Ай-я! Мать родная! Что это с дверью! — послышался возглас простодушной Горячки, когда они поднимались по ступеням. Господин счетовод мрачно покосился на жену. Цзинчжэнь и Цзинъи не обратили на это замечание ни малейшего внимания. Мужчины обошлись без посторонней помощи. Ни за что не подумаешь, что у счетовода и его сына столько сил. Они легко подняли Ни Учэна с грязного пола. Им показалось странным, что крупный на вид мужчина на самом деле оказался таким легким. Это потому, что Ни Учэн сильно исхудал. Слишком исхудал!
Госпожа Чжао, Цзинчжэнь и Горячка удалились, так как Цзинъи вместе со счетоводом и сыном принялись раздевать пострадавшего, а затем укрыли его толстым ватным одеялом.
— Надо сходить за доктором! — подсказал счетовод.
Цзинъи достала деньги, которые ей удалось вчера, во время молниеносной операции, вытащить из мужнина кармана. На всякий случай она вынула и золотое кольцо, которое берегла многие годы в ожидании «черного дня». Цзинъи устремилась было к дверям, но сестра ее остановила.
— Лучше присмотри за ним! А за доктором схожу я!
Цзинъи молча поблагодарила сестру. Вот что значит родная кровь.
Лицо Ни Учэна, прикрытого теплым одеялом, постепенно розовело. Он застонал. Голова была горячая, будто полыхала огнем. Дети, вы можете тихонько позвать отца, но от отца нет никакого ответа. Цзинъи смочила в теплой воде полотенце и вытерла слюну в уголках мужниных губ и следы грязи. Непутевый, ненавистный, но все же ты у меня единственный! Мне без тебя никак нельзя!
Ни Учэн, широко раскрыв глаза, застонал, но снова погрузился в забытье. Через некоторое время пришел доктор Чжао Шантун, директор глазной клиники «Свет». Он был их земляком, поэтому семья обращалась к нему за помощью всякий раз, когда кто-то заболевал, неважно чем. Доктор разбудил больного и, вынув стетоскоп, стал внимательно выслушивать. Цзинъи сразу же прониклась к врачу большим уважением. Доктор, сделав серьезное лицо, выдал заключение: воспаление легких. Открыв саквояж, он достал какие-то таблетки и порошок в пакетике и поверх упаковки сделал надпись латинскими буквами. На отдельном листке он написал записку врачу-терапевту, который жил поблизости. Цзинъи должна к нему сходить…
Благодаря заботам Цзинъи и вниманию детей, моливших Небо о выздоровлении отца, Ни Учэн постепенно пришел в себя. То, что с ним произошло, казалось ему чудовищным сном. Он словно побывал на дне глубокого черного омута.
