Лев Александров - Две жизни

— Да нет, Сережа, не то. Девица одна его подцепила. И сейчас, наверное, у нее. Я не против. Парень взрослый, ему нужно. Два раза нас ночевала, я же не возражаю. Только, по-моему он жениться хочет. Конечно, его дело. Я давно ему сказала, я со всякой уживусь.

— Она вам не нравится, Елизавета Тимофеевна? Откуда взялась?

— Да я толком не знаю. Из каких-то богемных кругов. Не то начинающий критик, не то театровед, литературовед. Есть такие профессии: знают как, а сами не могут. Борис ей голову закрутил стихами. И сам закрутился. Да не слушай ты меня. Стара стала, ворчлива. Девица как девица. Красивая, вроде не глупая. А мне кажется — чужая.

— Как звать?

— Ларисой зовут. И старше она Бориса года на три. Кажется, разведенная. Фу, самой противно, сплетничаю, как купчиха.

Борис пришел в первом часу. Елизавета Тимофеевна уже легла. Увидел Сергея, не удивился.

— Давно ждешь?

— Давно. С барыней по душам поговорили. Я вино принес, выпьем?

Выпили. 3акуски настоящей не было, Борис нашел в буфете мятные конфеты.

— Ну, расскажи, Борька, что у вас на Биофаке творится. С менделистами окончательно разделались? Впрочем, это ведь от тебя далеко. Физиология до генетики, как до формальной, идеалистической, так и до правильной, мичуринской, не касается. Или фрондируешь? С твоей анкетой только ярлыка идеалиста не хватает.

— Не выношу твоего цинизма. Я же биолог. Банда невежд и проходимцев во главе с параноиком уничтожают мою науку, в конце концов разрушают настоящее и будущее сельского хозяйства страны, губят хороших, порядочных, талантливых людей, а мне трусливо отмалчиваться? Я, мол, физиолог, меня не касается. А потом за физиологию возьмутся, тоже идеализм найдут. В физике уже нашли.

— Давай, давай, лезь с перочинным ножиком на бронепоезд. Что-то я не видел на этой исторической сессии, чтобы ваши генетики на амбразуру бросались. Разве что одноглазый Рапопорт за горло Презента схватил. Так это, прости за дешевку, как писал Александр Сергеевич, "спор славян между собою". А что касается "разрушения сельского хозяйства страны", то никакая наука его ни разрушить, ни спасти уже не может. Все, что могли, разрушили в двадцать девятом. Ты хоть бы барыню пожалел. Ей и так не сладко. Где твоя кандидатская зарплата? Как она на твои несчастные семьсот пятьдесят выкручивается? Смотрю, картины все продали.

— Молчи, Сережка, самому стыдно. Что я могу? Спасибо, с кафедры не выгнали. Защитить дали, работать в лаборатории позволяют.

— Пока не выгнали, скоро выгонят. Слушай, Борька, уходи сам, хочешь я тебя в ЦИУ устрою? Есть такое богоспасаемое учреждение на Кудринке: Центральный Институт Усовершенствования врачей. Вместо того чтобы сразу учить хорошо, помогают периферийным врачам вспомнить то, что они забыли или никогда не знали. Там совершенно нетипичный директор, вполне приличная баба, Вера Павловна Лебедева. Вдова такого старого большевика, Лебедева-Полянского, слыхал? И сама старый большевик, почему-то уцелела в тридцать седьмом. Я с ней по одному делу в ЦК общался, вроде друг другу понравились. Думаю, ассистентом какой-нибудь кафедры тебя возьмет, все-таки на тыщу больше платить будут. Язык у тебя подвешен неплохо, физиология врачам не бог весть какая сложная нужна. Говорят, в ЦИУ и оборудование неплохое. Делай, что хочешь, всем плевать. Глядишь, лет за пять докторскую сварганишь. Ну как, поговорить с Верой Павловной?

Борис долго молчал, опустив голову.

— Поговори. Дезертирство, конечно, но насчет мамы ты прав.

Сергей вздохнул с облегчением. Не думал, что Борис так сразу согласится. Видно, очень уж на Биофаке погано.

— Послушай, Борька, что это мне барыня о некой Ларисе говорила? Это серьезно?

— Женюсь скоро.

— Стихи ей писал?

— Писал.

— Прочти.

— Прочту, пожалуй. Вот, например, одно из первых.

Это было совсем случайно.Майским вечером растревоженныйЯ недавно попал нечаянноВ серый дом в районе Остоженки.Словно вспомнилось очень старое,И века назад перечислены,И сошел с картин ФрагонараВосемнадцатый, легкомысленный.Вам блистать бы тогда в салонах,Танцевать менуэт в Версале,Чтоб друг другу в лицо влюбленныеИз-за вас перчатки бросали,Чтобы в забавах катились дни,Если ж скучно и делать нечего,Чтобы вместо меня ПарниВам стихи декламировал вечером.И влюбленных умело мучая,Вы смеялись бы надо всеми…Впрочем может быть это к лучшему,Что родились вы в наше время.И я рад, что совсем случайно,Майским вечером растревоженный,Я недавно попал нечаянноВ серый дом в районе Остоженки.

Сергей молчал.

— Ну что ты ни мычишь, ни телишься? Скажи что- нибудь.

— Так ведь плохие стихи, Борька. Без души. На заказ написаны. Не любишь ты ее. Зачем женишься? Или "Как честный человек…". Так это все фарисейство. У нас равноправие.

— Пошел ты…

— Ладно, пойду. Не буду вмешиваться в личную жизнь Бориса Великанова. А с Верой Павловной поговорю.

Секретарь парткома, старший научный сотрудник, кандидат исторических наук Сергей Иванович Лютиков проводил открытое партсобрание Института истории и археологии АН СССР. Собственно говоря, собрание надо было по распоряжению райкома провести несколько дней назад, сразу после публикации письма Лидии Тимашук и статьи Ольги Чечеткиной "Убийцы в белых халатах". Лютиков оттягивал собрание, пытаясь подготовить выступления достаточно весомые для райкома и в то же время достаточно безопасные для Института. В райкоме Сергею уже дали понять, что борьба с безродными космополитами ведется в ИНИСТАРе недостаточно интенсивно.

Собрание шло гладко. Директор сказал несколько общих слов об усилении классовой борьбы, о глубокой символичности того факта, что презренные агенты международного сионизма были разоблачены простой русской женщиной.

— Да послужит это нам уроком! — слегка надтреснутым голосом воскликнул академик перед "Да здравствует великий вождь и учитель, корифей науки, товарищ Сталин!"

Пожилой гегемон из мастерских археологического сектора с трудом удерживался от мата. Больших усилий ему стоило также произносить слова «космополиты» и «сионисты» вместо привычного "жиды".

Сергей ждал выступления Додика Мирского. Из примерно десятка партийных евреев института суетливый и многословный Додик, давний приятель и карточный партнер, вызывал особую озабоченность. Сергею очень было нужно, чтобы Додик выступил хорошо. Чтобы показать райкому: наши институтские евреи настоящие коммунисты, советские люди, хотя, конечно, и евреи.

Додик выступил вполне прилично, Сергей даже не ожидал. 3аклеймил Джойнт (три четверти сидящих в зале не имели ни малейшего представления о том, что это такое), возмущался коварством и бесчеловечностью врачей-убийц, трижды повторил фамилию Виноградова, этого титулованного псевдоученого, неспроста пролезшего в систему медицинского обслуживания руководителей нашего государства и даже, страшно сказать, самого вождя и учителя. Слава нашим органам, вовремя обезвредивших эту банду! Напомнил Додик и о традиционном интернационализме коммунистической партии.

В общем собрание прошло хорошо. Может быть удастся обойтись без увольнений. Академик, правда, мандражит ужасно, все хочет выслужиться, как бы не опоздать. С ним справиться можно. Он боится Сергея, знает о его цековских связях.

Домой Сергей пришел поздно. Добираться из центра до ДНР-3, одиноко торчащего на пустыре далеко за Калужской заставой, не так-то просто. Валя давно уложила двухлетнего Илюшу. Теща, Раиса Алексеевна, с понедельника до субботы живущая с ними (не оставлять же сына на произвол полуграмотных баб в переполненных яслях), тоже спала уже в маленькой «детской» комнате их двухкомнатной квартиры. Валя собиралась ложиться: завтра на закрытых кортах ЦДКА начинается зимнее первенство Союза.

— Что так поздно, Сережа? Я в партком звонила, никого не было.

— Собрание затянулось, потом в райкоме у первого совещание секретарей академических институтов. Инструктировали, накачивали.

— Есть хочешь? Я оставила на кухне. Разогрей сам, мне спать пора. Да, совсем забыла, тебя Великанов спрашивал, просил позвонить.

Сергей позвонил Великанову утром, но Бориса не застал. Поговорил с Ларисой.

— Это ты, Сережа? Боря сегодня рано ушел. У него в девять лекция. Он очень ждал вчера твоего звонка.

— Не знаешь, зачем?

— Он не сказал, а может и сказал, но я забыла. Не до того.

— Как девочки?

— Мучаюсь с ними. Плачут все время. С молоком у меня плохо, не хватает. Вот и сейчас жду, свекровь в консультацию за бутылками побежала.

У Великановых долго не было детей, а несколько месяцев назад родились двойняшки. Лариса всем знакомым объясняла: не убереглись, случайно.