Фред Стюарт - Век
— Хорошо. Извини меня.
«Когда-нибудь, — подумал он, — когда-нибудь я отомщу за смерть отца».
В ту ночь Сильвия лежала одна в своей огромной кровати. Она глядела на балдахин над головой и вспоминала, как провела полжизни с человеком, которого боготворила. Она вспоминала, как неистово он любил ее, вспоминала его молодое тело, которое располнело с годами, его нежность, его храбрость.
Она вспоминала, и все ее тело ныло от одиночества.
— О, Франко, — прошептала она, — любовь моя…
Сильвия обхватила руками его подушку и зарыдала.
Часть IV
Здесь и там
1915–1917
Глава 22
Он представлял из себя почти комический стереотип заносчивого немецкого генерала, в островерхой каске, начищенных до блеска сапогах и с неизменным моноклем. Он расхаживал взад-вперед перед камином в крошечной французской гостинице и кричал на перепуганного молодого лейтенанта, съежившегося от страха. Генерал был так разгневан, что монокль то и дело выскакивал у него из глаза. В какой-то момент, когда он от ярости подпрыгнул, монокль упал на пол, и он раздавил его сапогом. Лейтенант все время украдкой встревоженно поглядывал на дверь кухни, откуда доносились отголоски еще одной битвы — на сей раз между хозяином гостиницы и его женой. Наконец шум в кухне достиг такого уровня, что генерал перестал кричать на лейтенанта и протопал к кухонной двери. Как только он открыл ее, в лицо ему влетел торт с кремом.
— Прекрасно! — вскричал Моррис Дэвид, двадцатисемилетний режиссер, он же сценарист, он же продюсер двухчасовой военной комедии «Побудка».
— Так, ребята, все свободны до завтра. Джо, помоги Чарли стереть торт с лица. Собираемся завтра в восемь часов утра и заканчиваем, хорошо?
Все это Моррис выпалил как из пулемета на своем английском с заметным акцентом идиша. Его съемочная группа из четырех человек начала устанавливать декорации для завтрашней сцены, а Моррис в течение нескольких минут препирался с молодым актером, играющим лейтенанта. Потом он спустился на первый этаж арендованного им аристократического дома на Восточной Четырнадцатой улице, где в бывшей кухне когда-то изысканного особняка будущий киномагнат устроил свой офис, в котором черт ногу мог сломать. На дворе был июнь 1915 года, в Европе уже год шла разрушительная война. Моррис решил, что военная комедия принесет большие деньги, и вложил все свои сбережения, а также прибыль от студии «Дэвид продакшн» в эту свою четвертую по счету картину. Высокий, худой, с вьющимися белокурыми волосами и довольно невзрачным лицом, которое тем не менее нравилось женщинам, бывший Мойше Давидофф проделал долгий путь, начавшийся когда-то в убогой квартире, снимаемой его семьей на Хестер-стрит. Прошло двадцать пять лет с тех пор, как он лежал, зажатый между двумя своими братьями, на кровати, дрожа от холода и мечтая о богатстве, в то время как в другом углу его усталые родители занимались любовью. Моррис продавал тряпье, апельсины, газеты, с каждым разом поднимаясь на дюйм выше, пока наконец, в двадцатилетнем возрасте, имея лишь зачатки образования, он не получил повышение — стал продавать чулки и затем обувь. Он стал снабжать обувью спортивные лиги. Его неуемная энергия и необыкновенное умение убедить несговорчивого клиента сделать покупку помогли ему стать коммивояжером в крупной обувной компании. В течение пяти лет он объездил Новую Англию, потом Средний Запад. Его ломаный английский язык забавлял янки и жителей Индианы, которые хотя и потешались над ним, но все же покупали его товар. Моррис стал знаменитостью в обувном деле и постепенно скопил кругленькую сумму в восемь тысяч долларов.
Его детская мечта стать богачом уже не казалась ему неосуществимой, но до этого было еще очень далеко. Ему показалось, что кино сократит путь к богатству. Сейчас его четвертый фильм был почти готов, и он уже планировал начать съемку пятого. Но здесь возникали проблемы.
Двадцать минут спустя, когда Нед Фарбер, его тридцатилетний оператор и помощник продюсера вошел в офис, Моррис вопил в телефонную трубку:
— Ты — гониф, шмук, чаззер[47]! Бог мой, да сам Дастин Фарнум получил только пять тысяч за «Женатого на индианке»! Почему ты думаешь, что этот актеришка, которого ты представляешь, стоит десяти тысяч? Десять? Не могу поверить своим глазам — десять? Я не заплатил бы ему десяти тысяч, даже если бы он ходил по воде, как Христос! Идите к черту со своими десятью тысячами! — Он швырнул телефонную трубку.
— Я понял тебя так, — сказал Нед, чей английский был несравнимо лучше, чем у Морриса, — что у нас нет звезды для «Нокаута»?
— Все агенты — гониф, — кипятился Моррис, — но этот!.. Пошел он к черту. Я достану себе звезду, о которой никто еще не слышал!
— Это будет не звезда, — возразил Нед, плюхаясь на ветхую софу, над которой поднялся клуб пыли. — Моррис, почему ты не уступишь? Вот уже три недели ты пытаешься заполучить знаменитость за пять тысяч, но из этого ничего не выйдет. Агенты знают, что мы делаем деньги, и хотят, чтобы их актёрам достался кусок пирога. Поэтому заплати десять тысяч.
— Как? Как я могу заплатить десять тысяч, когда вся смета на картину — тридцать пять тысяч? Ты можешь мне объяснить, откуда взять деньги, когда истрачен последний цент? Ты думаешь, что я — монетный двор США и могу печатать деньги?
— Ты когда-нибудь слышал о банках?
— Не говори мне о банках. Все банкиры — не евреи. Они нас, евреев, ненавидят. Какой банк ссудит мне деньги? Объясни мне, пожалуйста.
— Я говорил тебе — Виктор Декстер…
— Ты думаешь, я смог бы доверять итальяшкам? Гои[48] плохи, но итальяшки…
— Но он один из нас, Моррис! Он иммигрант. Ты можешь выслушать меня?
Моррис откинулся на спинку стула:
— Я слушаю.
— Я говорил тебе, что мой двоюродный брат — кассир в «Декстер-банке»…
— А зачем итальяшке нанимать еврея? Объясни, пожалуйста.
— Этому мистеру Декстеру нравятся все, кто бывает в его банке, — итальянцы, неевреи, евреи… Ему нужны деньги всех их…
— Он ведет себя как еврей.
— Но он нееврей. Как бы то ни было, мой двоюродный брат ухаживал за секретаршей мистера Декстера, мисс Касати, и она сказала ему, что Декстер любит театр и вкладывает деньги в постановку пьес.
— Я же не ставлю пьес. Я делаю фильмы.
— Пьесы, фильмы — все это шоу-бизнес! Думаю, Декстер выслушает тебя. Полагаю, тебе следует поехать и поговорить с ним. Если мы должны заплатить десять тысяч за знаменитость, заплати десять тысяч, а нужные тебе пять тысяч займи у банка.
— Мне не нравятся банки. Все банкиры — гониф.
— Моррис, для тебя весь мир — гониф!
— Тебе нечего больше сказать? — Моррис помолчал мгновение, потом пожал плечами. — Хорошо, я поговорю с ним. Спорим на кольцо, что он не пустит меня на порог своего офиса?
— Спорим.
— Так вы хотите написать книгу обо мне? — спросил Виктор, разглядывая привлекательную брюнетку в светло-зеленом платье, сидевшую напротив него за столом. — Почему вы хотите это сделать?
— Потому что вы — известная личность, могущественный банкир, а американцы питают интерес к своим деловым лидерам. Надеюсь, у вас нет предрассудков в отношении женщин-журналистов?
— Нет. Одна из моих дочерей хочет стать писательницей.
— Это, наверное, Барбара, — заметила Элен Фицсиммонс, — та, что учится в Вассаре.
— Вы неплохо сделали домашнее задание. Но я не уверен, хочу ли я, чтобы обо мне написали книгу. Она будет комплиментарной?
— А почему бы и нет?
— В последнее время о банкирах пишут очень много плохого.
— Очевидно, вы имеете в виду мистера Моргана. А вы не думаете, что он это заслужил? Что он сосредоточил в своих руках слишком большую экономическую власть?
— Как бывший конкурент мистера Моргана, я бы ответил — да. У него слишком много власти. С другой стороны, я восхищен им. Это была цельная натура.
— Вы одобряете федеральную резервную систему?
— Да, мисс Фицсиммонс, вижу, у вас много вопросов. К сожалению, я ограничен во времени, поэтому не знаю, как я могу быть полезен вам.
— Я понимаю, что не должна отрывать вас от бизнеса, мистер Декстер, но я надеюсь, что смогу взять у вас несколько интервью, предположим, во время уик-эндов?
Декстеру понравилась эта дерзкая молодая женщина, казавшаяся такой уверенной в себе, его привлекала также идея стать героем книги. Но он предпочел бы, чтобы мисс Фицсиммонс не была бы такой хорошенькой. Потому что если он пригласит ее в Сандс-пойнт, где он купил три года назад дом, Люсиль может заподозрить, что он сделал это не только из-за книги. Хотя, с другой стороны, там будут Люсиль и Лорна, а когда на следующей неделе закончатся занятия, то Дрю и Барбара тоже приедут туда, так что для подозрений не будет никаких оснований.
