Ирвин Шоу - Вечер в Византии
— Никаких проблем ты мне не добавлял, — резко сказал Крейг. — Ты мой друг и партнер, в прошлом ты делал для меня чудеса и, я полагаю, будешь делать и дальше. Не знаю, что бы со мной сталось без тебя.
— Агент — это мишень для насмешек, — сказал Мэрфи. — А я — шестидесятилетняя мишень для насмешек.
— Никто так о тебе не думает, — сказал Крейг. — Я так не думаю, и все, кому приходилось иметь с тобой дело, тоже наверняка не думают. Так что забудь об этом. — Ему было неприятно видеть в таком настроении Мэрфи, который никогда не терял присутствия духа, уверенности в своих силах, решительности в суждениях, считая это своим стилем, даже своим жизненным кредо.
— Если хочешь, Джесс, я отменю Рим и Лондон и полечу с тобой в Нью-Йорк.
— В этом нет необходимости, — сказал Крейг. — Наоборот, ты приобретешь больший вес, когда они там узнают, что надо ждать тебя.
— Только не делай никаких уступок, пока я не приеду. — Голос Мэрфи окреп. — Держись твердо. Дай мне до утра все обдумать. Завтра скажи мне точно свои требования, и мы прикинем, чего и как тут можно добиться.
— Так-то лучше, — сказал Крейг. — Вот почему я и просил Клейна позвать тебя на нашу встречу.
— Господи! — громко вздохнул Мэрфи. — Знал бы ты, как мне противно будет делить с этим пройдохой комиссионные.
Крейг засмеялся. Засмеялся и Мэрфи, выпрямившись на сиденье.
Но когда они подъехали к «Карлтону», он сказал:
— Джесс, у тебя не найдется лишнего экземпляра сценария? Хочу перечитать его — просто чтобы понять, каким я могу быть идиотом.
— Завтра дам. Привет Соне.
Когда Мэрфи вылез из «симки» и пошел к своей машине, вид у него был величественный, властный и угрожающий — вид человека, которому не каждый осмелится перебежать дорогу. Крейг невольно улыбнулся, глядя, как его друг вваливается в свой большой черный «мерседес».
В холле отеля было полно народу: мужчины в смокингах и дамы в вечерних платьях собирались на вечерний сеанс фестиваля. Пробираясь к стойке портье, Крейг машинально озирался, ища глазами Гейл. Много знакомых лиц и среди них — Джо Рейнолдс, но Гейл не было видно. Синяки у Рейнолдса начали желтеть, и внешность его от этого не стала привлекательней. Он оживленно разговаривал с Элиотом Стейнхардтом. У лифта стоял высокий русобородый парень, и Крейг почувствовал на себе его пристальный взгляд. Когда он брал почту и ключ от номера, парень подошел к нему.
— Мистер Крейг?
— Да.
— Я Бейард Пэтти.
— Да?
— Я хочу сказать… Я друг Энн. Из Калифорнии.
— А, здравствуйте. — Крейг протянул руку, и Пэтти пожал ее. У него была огромная и мощная, как камнедробилка, ладонь.
— Очень рад познакомиться, сэр, — сказал Пэтти скорбно.
— А где Энн? Давайте ее сюда и пойдем выпьем.
— Вот об этом я и хотел вас спросить, мистер Крейг. Энн здесь нет. Она уехала.
— То есть как уехала? — резко спросил Крейг.
— Уехала и все. Сегодня утром. Записку мне оставила.
Крейг повернулся к портье.
— Моя дочь съехала?
— Да, monsieur, — ответил портье. — Сегодня утром.
Крейг перебрал свою почту. Никакой записки от Энн не было.
— Она оставила свой новый адрес?
— Нет, monsieur.
— Пэтти! Она вам сказала, куда уехала?
— Нет, сэр. Зовите меня Бейард, пожалуйста. Она просто исчезла.
— Подожди меня здесь, Бейард, — сказал Крейг. — Может, она в моем номере оставила записку.
В номере тоже ничего не оказалось. Он снова спустился в холл. Пэтти ждал у стойки портье. Он был похож на громадного, верного, лохматого ньюфаундленда.
— Есть что-нибудь? — спросил Пэтти.
Крейг покачал головой.
— Странная девушка, — сказал Пэтти. — Я только вчера приехал. Летел через полюс.
— Пожалуй, нам обоим не мешало бы выпить, — сказал Крейг. Он чувствовал себя карликом рядом с громадным молодым человеком, шагавшим с ним по коридору в направлении бара. На Пэтти были джинсы, трикотажная рубашка, а поверх нее — легкая коричневая куртка из непромокаемой ткани. Он слегка прихрамывал, и это еще больше выделяло его среди мужчин в вечерних костюмах и дам в драгоценностях.
— Я вижу, ты до сих пор хромаешь, — сказал Крейг.
— Так вы, стало быть, знаете, — с удивлением заметил Пэтти.
— Энн рассказывала.
— Что она еще обо мне говорила? — спросил Пэтти тоном обиженного ребенка, плохо сочетавшимся с его массивной фигурой.
— Ничего особенного, — дипломатично ответил Крейг. Он, конечно, не собирался повторять, что сказала Энн об этом бородатом юнце из Сан-Бернардино.
— Она вам говорила, что я хочу на ней жениться?
— Кажется, да.
— Вы, надеюсь, не находите ничего ужасного и порочного в том, что человек хочет жениться на девушке, которую любит?
— Нет, не нахожу.
— Полет через полюс стоил мне огромных денег, — сказал Пэтти, — а я видел ее всего несколько часов, она даже не позволила мне остановиться в том же отеле, и вдруг — бац! — записка: уезжаю, прощай. Как вы думаете, она сюда вернется?
— Понятия не имею.
Все столики оказались занятыми, так что им пришлось стоять в толпе у бара. Здесь тоже было много знакомых лиц. «Помяни мое слово, — говорил какой-то молодой человек, — английская кинематография подписала себе смертный приговор».
— Мне, наверно, следовало надеть костюм, — сказал Пэтти, смущенно озираясь по сторонам. — Просто необходимо. В таком шикарном месте.
— Не обязательно, — сказал Крейг. — Теперь никто не обращает внимания на то, как люди одеты. В течение двух недель здесь — полная свобода нравов.
— Оно и видно, — угрюмо сказал Пэтти. Он заказал «мартини». — С моей ногой одно хорошо: можно пить «мартини».
— Не понял.
— Я хочу сказать, теперь мне не надо следить за спортивной формой и прочей ерундой. По правде говоря, мистер Крейг, когда я услышал, как хрустнуло у меня колено, я обрадовался, здорово обрадовался. Сказать, почему?
— Ну что ж, скажи. — Крейг, потягивая виски, заметил, что Пэтти выпил одним глотком половину своего «мартини».
— Я понял, что мне уже не играть больше в футбол. Зверская игра. А бросить ее — при моей-то силе — не хватало духа. И потом, когда я услышал, как оно хрустнуло, я еще подумал: «Теперь Вьетнам без меня обойдется». Вы считаете, что это непатриотично?
— Да нет, — сказал Крейг.
— Когда я выписывался из больницы, — продолжал Пэтти, вытирая мокрую от «мартини» бороду тыльной стороной ладони, — то решил наконец сделать Энн предложение. Ничто нашей женитьбе уже не мешало. Только она… — В голосе Пэтти послышалась горечь. — Что она имеет против Сан-Бернардино, мистер Крейг? Она вам говорила?
— Насколько помню, нет.
— Доказательство своей любви она мне представила, — воинственным тоном сказал Пэтти. — Самое убедительное доказательство, на какое способна девушка. И всего лишь вчера.
— Да, что-то она мне на этот счет говорила, — сказал Крейг, хотя сообщение Пэтти насчет вчерашнего дня его удивило. Неприятно удивило. «Самое убедительное доказательство». А какое доказательство он представил вчера в Мейраге? Этот парень все еще пользуется лексиконом викторианской эпохи. Даже трогательно. А вот Энн, когда высказывалась на эту тему, не очень-то тщательно выбирала слова.
— Я должен вернуться в Сан-Бернардино, — сказал Пэтти. — Я ведь единственный сын в семье. У меня четыре сестры. Младше меня. Мой отец всю жизнь создавал свое дело. Он один из самых уважаемых людей в городе. А теперь я должен ему сказать: «Все, что ты делал, — ни к чему», так, что ли?
— Я считаю, что ты рассуждаешь здраво, — сказал Крейг.
— А вот Энн не считает, — печально сказал Пэтти. Он уже допил свой «мартини», и Крейг заказал еще. Как избавиться от этого парня? Если верно, что музыка — пища для любви, то Пэтти — это школьный духовой оркестр, играющий школьный гимн в перерыве между первым и вторым таймом. Крейг невольно усмехнулся: смешное сравнение!
— По-вашему, я дурачок, мистер Крейг? — сказал Пэтти, заметив его усмешку.
— Вовсе нет, Бейард. Все дело в том, что у тебя и у Энн разное представление о жизни.
— А как по-вашему, она переменится?
— Все люди меняются, — сказал Крейг. — Только не знаю, переменится ли она в твою сторону.
— Угу. — Пэтти понурил голову, борода коснулась его груди. — Вам, как отцу Энн, мне этого не хотелось бы говорить, но, видите ли, я застенчив и ни с кем не заигрываю. Ваша дочь сама этого захотела.
— Вполне возможно, — согласился Крейг. — Ты красивый молодой человек и, как видно, очень славный…
— Угу, — неуверенно сказал Пэтти. Желая подбодрить его, Крейг сказал: — Она даже говорила мне: когда ты идешь по пляжу, вид у тебя такой, что только во Фракии на мраморном пьедестале стоять.
— Что это значит? — подозрительно спросил Пэтти.
