Сергей Аксентьев - Беспокойные дали
Он поднялся с тахты, подошел и обнял Андрея:
— Не знаю, почему, но поверь, Андрюха, в особо паскудные минуты, вспоминаю тебя и от души завидую твоей отстранённости от жизненного дерьма. В столице таких людей давным-давно нет. Они вымерли вместе с мамонтами.
— Брось, Макс. Не такой уж я херувим небесный, каким ты меня представляешь. Пошли-ка лучше на кухню готовить стол. И не уходи от ответа: где семья и как ты оказался здесь? — наигранно строго потребовал Андрей.
— Слушаюсь, товарищ подполковник! — в тон ему ответил Максим. — Разрешите старшему лейтенанту запаса следовать за вами на кухню и во время приготовления праздничной трапезы держать исповедальную речь?
— Валяй, старлей! — похлопал друга Платонов.
— Итак, мы продолжаем КВН, — бойко шинкуя овощи, игриво продолжил Горский. — События развивались по законам классического курортного романа. Приметил я как-то среди отдыхающих смазливую бабенку. Глазищи — во. Так и притягивают. Сначала я решил не стоит искушать судьбу. Но глаза этой бестии просто сводили с ума. И мы с ней, конечно же случайно, столкнулись у бювета минерального источника. Обменялись ничего не значащими фразами, и я понял, что «поплыл». Потом начали встречаться. Естественно, тайком от моих. Ей проще. Она свободная птица. Разведенная. Между прочим, доцент вашего Бакинского университета. Филолог. Имеет большие связи в ученом мире. Имей это ввиду, вдруг понадобится.
Макс разлил по рюмкам коньяк и кивнул: дескать махнем для разминки.
Андрей пристально взглянул на друга.
— Чего ты на меня пялишься? — хрустя редиской, спросил Горский. — Хорошими связями, как и надежными любовницами, пренебрегать не стоит…
— Валяй, дальше, — усмехнулся Андрей.
— Что, завидно?— вскинулся Гороский
— Не то, чтоб завидно, — сказал Андрей. — Просто мне всегда интересно, как ты ловко такие делишки прокручиваешь. Ещё со школьных времен интересно.
Макс самодовольно хмыкнул, покачал головой, но не стал язвить на сей счет.
— Вчера я отправил своих домочадцев восвояси. Аксинье сказал, что смотаюсь на недельку к тебе. И как видишь, не обманул женушку.
Он снова разлил коньяк по рюмкам.
— Слушай, — возразил Платонов, — не гони лошадей. Так мы никогда не сядем за стол.
— Ты, Андрей, — ни с того ни с сего взвился Горский, — правильный, как департаментский циркуляр. Всё то у тебя должно быть честь по чести: салфеточки, приборчики, ножички, вилочки. Чинное застолье с правильными тостами, любезными «кудахтаньями»…
— Перестань, — попробовал урезонить друга Андрей. Но Максима уже понесло:
— Не беспокойся, чести твоего дома не уроню. У неё в центре, на набережной, трехкомнатная квартира. Так, что не переживай за мораль!
— Дурак ты,— начал заводиться Андрей. — Твои проблемы мне как-то до лампочки. И мораль твоя тоже. Меня всё равно целыми днями нет дома, так что переживать не о чем.
— Ну, да, — ехидно поддакнул Максим, — ты же у нас стахановец. По три нормы выдаешь на гора. Весь в науке, в педагогике. Молодец. Ты всегда для меня служил символом!..
Горский, не чокаясь, опрокинул рюмку, серьезно посмотрел на друга и тихо выдавил:
— А если без шуток, Платонов, то для меня ты действительно символ в жизни!..
Всю неделю виделись они урывками. Андрей ни о чем не расспрашивал. Макс ничего не рассказывал. За столом обменивались ничего не значащими фразами и разбредались по углам: Горский заваливался спать, а Платонов на кухне чего-нибудь читал или пытался писать.
…Вечером, накануне отъезда, Платонова в прихожей встретил улыбающийся, тщательно выбритый и наодеколоненный Горский — в пляжных шлепанцах, коротких шортах и цветастой майке навыпуск.
— Здравия желаем, товарищ ученый подполковник! — весело заорал он, приложив к виску шумовку. — Разрешите доложить: прощальный ужин в вашу честь готов. На первое коньяк с бутербродами из осетрины, на второе бутерброды с коньяком, на третье коньяк с кофе или наоборот…
— А как же твоя пассия? — подначил Андрей, — небось, страдает и мечется в преддверии разлуки?
— Всё! Бабы по боку! Прощальный вечер с другом детства! Виват!
Он легонько обнял Андрея, продолжая дурачиться:
Притворялись веселыми, бодрыми…Приезжали из душных столиц —Любоваться роскошными бедрамиНеизвестных матрон и блудниц.
— Эка, тебя понесло! В декаданс подался. Дона Аминадо вспомнил — рассмеялся Платонов.
— О! Военные не так глупы, как прикидываются! — парировал Макс, — может быть, продолжишь?
— Изволь, коль охота:
Ловеласы в подстриженных усиках,Словно новый открыв Марафон,Танцевали с девицами в трусикахПод охрипший с утра граммофон.
— Мерзавец ты, Платонов, — расхохотался Горский, — даже тут бьешь под дых.
…В этот вечер всё складывалось удивительно здорово. Зной спадал. С моря начал задувать бакинский норд, неся прохладу и предвещая близкий шторм. Бордовые розы в хрустальной вазе посреди стола создавали приподнято-торжественное настроение. Макс был необычайно тих, предупредителен и задумчив. Да и Андрей тоже пребывал в каком-то трогательно-беспокойном состоянии. Обоим не хотелось расставаться.
— Слушай, Андрюха, — доверительно обратился Максим, — тебя не гнетет это райский уголок под названием Баку?
Андрей выразительно посмотрел на Горского: с чего бы это?
Видимо, поняв, что зацепил глубинное, Макс, не дожидаясь ответа, начал высказываться сам:
— Понимаешь, ещё там, в Мардакянах, во мне вдруг зародилось ощущение своей чужеродности под этим небом. Да, здесь всё отлично: природа, женщины, местный колорит, город красавец, море, пляжи, экзотическая кухня, потрясающие люди. Но… Все это, черт возьми, как-то не ложится в душу. Скользит где-то в стороне, словно сказочная декорация на сцене, и нутро твоё противится всей этой южной мишуре…
— Ты прав, — кивнул Андрей, — не приживается здесь и моя душа. Поначалу думал — пройдет, образуется. Потом понял, что все это игра с самим собой в кошки-мышки, самообман. Больше того, в последние год — полтора я и на кафедре-то чувствую такое же отторжение. Видно, выдохся. Израсходовал весь творческий запас. — Платонов неуверенно взглянул на Макса, опасаясь нарваться на его саркастическую ухмылку. Но Горский слушал внимательно и заинтересованно.
— Ей Богу, без всякой патетики — именно творческий запас. Это когда каждый день приносит что-то новое, а обучая и развивая своих подопечных, с азартом обучаешься и развиваешься сам. И вот теперь ничего этого нет. Всё куда-то улетучилось, испарилось. В осадке осталась рафинированная муть скучного бытия.
— Знаешь, дружище, — Горский положил свою руку на руку Андрея, — по-моему, хватит восточной экзотики. Я так думаю, — Макс выразительно посмотрел на Платонова, — пора тебе сниматься с якоря и брать курс на родные пенаты, в Севастополь. И кончать эту холостяцко — затворническую хренотень…
Платонов попытался поменять вектор беседы, но Горский решительно остановил его:
— Не ёрзай. И не стой из себя жертву несчастной любви. Вы оба по молодости и по глупости наломали столько дров, что этими дровяными завалами затмили для себя весь мир. И маетесь как два идиота — ни себе, ни людям. Ни семьи, ни детей. Оба хороши. Один в ученые схимники подался. Другая мечется, сама не зная, чего хочет.
— Хватит! — стукнул ладонью по столу Анрдей, — это наши проблемы.
— Нет, не хватит, — начальственно прикрикнул Макс, — слушай, что тебе говорят. Как-то в управлении кадров ВМФ я встретил Юлиного отца.
— Что-о-о? Бориса Евдокимовича?
— Бориса Евдокимовича. Его самого. Он по каким-то делам находился в кабинете у замначальника ВМФ по кадрам. Как потом выяснилось, они знакомы ещё с Калининграда. Не помню сейчас деталей, только речь зашла о Бакинском училище. Ну, я и вставил, что, мол, друг детства у меня там обретается. Так и познакомились. Юлю то я хоть и видел один раз, помню хорошо. Вы тогда с Севера приезжали в отпуск. Помнишь, как здорово мы тогда погудели в «Арбате»?
Андрей кивнул и в задумчивости протянул:
— Н-да, уж! Мир тесен, а Горский вездесущ…Ну и о чем же вы потом беседовали с Борисом Евдокимовичем?
— О вас, идиотах. И о том, что никуда вам друг от друга не деться. И чем раньше вы это поймете, тем лучше будет для всех.
Оба надолго замолчали. Сумерки за окном стали оливково-сизыми.
— Ну, так что? — спросил наконец Максим, — ставим в повестку дня вопрос о Севастополе?
Андрей неопределенно пожал плечами…
Вечером, накануне новогодних праздников, Платонова срочно вызвали к начальнику факультета.
«Опять хотят назначить массовиком — затейником в Новогоднюю ночь. Нашли штатного Деда Мороза…» распалял себя благородным негодованием по дороге на факультет Платонов.
