Барбара Вайн - Черный мотылек
И тут Адам поднялся с места. Пола пальто упала Саре на лицо, толстая, душная масса твида. Вскрикнув, Сара оттолкнула Адама. Он отступил, оглянулся через плечо и «очень удивился»:
— Господи, когда ты успела забиться в этот угол?
Словно он ее не замечал. Словно она ничего собой не представляет — не женщина, не человек, пустое место. Он говорил о ней, как о собачонке, забравшейся под кровать, и на миг Сара засомневалась, показалось, будто все, что было между ними, все, что они делали вместе, ей померещилось. Это длилось всего мгновение, но обругать Адама Сара так и не смогла — слова не шли с языка.
Все отправились перекусить. Почти все. Она услышала слова Адама, ее сердце сделало сальто и с громким ударом вернулось на место.
— Значит, карри.
На лестничной площадке он отступил в сторону, пропустил вперед Рози и Викки, а потом двинулся вперед, предоставив Саре плестись в хвосте. Горло у нее пересохло и как будто распухло. Сзади на его пальто, почти на уровне пояса, остался размытый отпечаток ее красных губ. Почему этот отпечаток так волновал ее, почему сомнения только усиливали возбуждение? Никогда прежде она не задавалась такими вопросами. Если Сара и была пьяна, хмель уже выветрился, но шла она медленно, словно с трудом нащупывая ступени.
С силой распахнулась входная дверь. Сара едва успела выставить вперед руки, чтобы удар не пришелся по лицу, а привратник или швейцар громко проворчал: «Ну и подонок!»
Друзья уже вышли на улицу. Наверное, Адам сказал им, что Сара поехала домой, поручила ему попрощаться за нее. Она с горечью подумала, что все уже привыкли к ее ранним уходам, а вот Адам на этот раз задержится. На парковке было темно, машины разъехались, посреди на асфальте переливалась лужа бензина. Сара обошла лужу, высматривая свой автомобиль, и увидела одинокий огонек.
Сигарета. Адам сидел на крыле чужого автомобиля и курил. Когда Сара, вздрагивая всем телом, подошла вплотную, он вынул сигарету изо рта, зажал ее двумя пальцами и медленным, плавным жестом вложил Саре в рот.
Почти в тридцать два года — рановато, пожалуй — Сара обнаружила в себе зачатки эксцентричности. О необычном романе с Адамом Фоли она предпочитала думать пореже, поскольку мысли могли нарушить или вообще уничтожить атмосферу отчужденности и холодности между ними. Но это решение было не менее эксцентричным, чем сам роман. Кроме того, ей не хотелось никого пускать в свой дом. Она дважды приглашала мать — сразу после смерти отца и совсем недавно, — но ее отказ доставил Саре прямо-таки смешное облегчение. После каждого отказа, вернувшись домой, она наслаждалась роскошью уединения, выпивала и засыпала в одежде прямо на ковре.
Она чувствовала, что лучше вообще никого сюда не звать, даже (и это открытие удивило ее) Хоуп и Фабиана. Сара немного развлеклась, перебирая способы полностью оградить себя от гостей: например, развесить на стенах порнографические снимки, никогда не делать уборку, ходить по дому голой.
Однако в тот вечер, когда Сара ждала Джексона, от крайних мер пришлось отказаться. При мысли об этом визите Сара застонала и принялась корчить рожи перед зеркалом — еще одна эксцентричная привычка, помимо склонности разговаривать вслух с самой собой. Джейсон зайдет, потому что он сейчас в Лондоне, приехал по ее делам и напросился к ней. Ну и что? Он мог бы сообщить ей новости по телефону или в письме, но можно сделать это и при личной встрече, ведь они оба в Лондоне. Джейсон позвонил в колледж после ее семинара — и что еще она могла сказать? Он даже не заметил, как мрачно прозвучало ее согласие.
От шрамов после прыщей, старой одежды и акцента он, конечно, не мог избавиться, но мог бы хоть принять ванну и вымыть волосы. Колин Райтсон, старая развалина, несколько месяцев назад в приступе жалости к себе поведал Саре, что, помимо артрита и снижения слуха, страдает еще одним недугом — утратой обоняния. Когда Джейсон переступил порог ее дома, Сара и сама была бы рада лишиться обоняния, к сожалению слишком хорошего. Одежда Джейсона пахла землей, кожа и волосы — застарелым потом.
Она предложила ему выпить и уселась как можно дальше от гостя. Большую часть дня Джейсон провел в архиве, искал записи о членах семьи Райанов, нашел всех детей Джона Уильяма и Анны Элизабет Райан, проследил судьбы некоторых из них. Заметив, как торопливо и словно украдкой он проглотил джин — можно подумать, кто-то покушался на его порцию, — Сара предложила налить еще. Джейсон покачал головой.
— Бабушка хранит бренди для лечения, — пояснил он. — Иногда я симулирую обморок. — Сара даже не улыбнулась. — Джин я уже давно не пробовал. Не хотелось бы расклеиться. Может, воды нальете?
— Сейчас. — Она принесла из холодильника «Перье». — Расскажите про Райанов.
— Они поженились в 1925 году, в Ипсвиче. Фамилия жены — О'Дрида. Первенец, Джон Чарльз, родился 20 апреля 1926 года.
Глаза сильно закололо, как будто подступили слезы, и собственный ровный голос показался ей чужим:
— Это и был мой отец?
— Вполне возможно. А вы как считаете? Он всего на три недели старше Джеральда Кэндлесса.
Сара постаралась сохранить тот же ровный тон:
— Смерть ровесника произвела на него неизгладимое впечатление. Можно себе представить, как его отец вернулся домой рассказал, какая стряслась беда, у Кэндлессов умер единственный сын, и миссис Райан пошла навестить их вместе со своими детьми, с маленькими мальчиками… Господи, это же моя бабушка! — Голос ее сорвался, с этим Сара ничего поделать не могла, но слезы сдержала, резко наклонив голову и прижав ко лбу кулаки.
— Не надо раскисать, — Джейсон, подошел к ней, сел рядом, даже руку на плечи положил.
Лучшее средство, чтобы в зародыше погасить любые эмоции. Сара едва не сбросила его руку, едва не прикрикнула на него, чтобы отошел и оставил ее в покое. Еще хуже, чем чужая немытая ладонь, оказался платок, серый, мятый, покрытый засохшими соплями, задохнувшийся в нестираной одежде.
— Все в порядке, — она порывисто вскочила. — Спасибо. Давайте, еще налью. Со льдом.
Джейсон радостно закивал. На его стакане отпечатались липкие пальцы, остались разводы слюны.
— Продолжайте, — попросила Сара. — Со мной все в порядке.
— Семья была католическая, из Ирландии, об этом бабушке рассказывала мать. Вслед за Джоном Чарльзом на свет появились еще пятеро. Сначала Джеймс Роберт и Десмонд Уильям. — Джейсон читал вслух свои записи. — Это они, вероятно, поджидали у калитки вместе с вашим… — он осторожно покосился на нее, — с вашим отцом, поскольку Маргарет родилась только в августе 1933 года, а двое младших, Мэри Энн и Стивен, лишь в 1935 и 1937 году соответственно.
— Выходит, Стивен был младенцем, когда умер его отец.
Джейсон сверился с записями:
— Трубочист Райан умер в апреле 1939 года, когда Стивену было… полтора года. Вашему отцу только исполнилось тринадцать. Вскоре после этого, еще до начала войны, насколько я понимаю — точно мы не знаем, учтите, — семья переехала в Лондон. Миссис Райан, а с ней Джон, Джеймс, Десмонд, Маргарет, Мэри и Стивен перебрались в Лондон, к родственнику.
— Что это за родственник?
— Во всяком случае, не брат, — ответил Джейсон. — О'Дрида — редкое имя. Я просмотрел несколько телефонных справочников разных областей и не нашел никого. В архиве есть запись об Айне Элизабет О'Дрида, родившейся в Хэкни в 1897 году, и о ее сестре Катерине Мэри О'Дрида, родившейся в 1899 году, а братьев нет.
— Ваша бабушка не могла бы уточнить?
— Я предлагал ей на выбор: «дядя», «деверь», но впустую. Похоже, она рассказала все, что ей известно. — Джейсон с усмешкой добавил: — Если стану давить, она вспомнит и то, чего не знала.
— Хэкни нам что-то даст?
— Может быть. Однако в современном справочнике Хэкни О'Дрида отсутствуют. Еще бы, сто лет прошло.
— Что же дальше?
Вместо ответа он задал встречный вопрос:
— Ваш отец католик?
Сара покачала головой, но тут же вспомнила о загадочном предмете, все еще хранившемся в словаре, между «Графом» и «Динамичностью», и отдала пальмовый крест Джейсону:
— Он не уходил из дома по воскресеньям с утра. Я бы знала, я всегда проводила выходные дома.
— Может, он ходил на субботнюю мессу. Во многих католических храмах есть вечерняя служба по субботам.
— Как вы много знаете! — Ей вдруг захотелось поддразнить Джейсона.
— Пора мне домой, — сказал Джейсон, глянув на часы.
Он произнес эти слова сокрушенно, со вздохом, пожимая плечами, и посмотрел на Сару, будто она могла предложить ему более привлекательную альтернативу. Что, она должна оплатить ему номер в гостинице?
— Выпейте на дорогу, — сказала она и, пока он наполнял стакан, добавила, поддавшись внезапному порыву: — Я оплачу вам такси до Ливерпуль-стрит.
— Спасибо. На десятичасовой я опоздал, но еще будет поезд в одиннадцать.
