Тимур Зульфикаров - Изумруды, рубины, алмазы мудрости в необъятном песке бытия
Старик, отдай мне ее как урючину палую зрелую текучую хмельную опьяненную медовую…
Она умрет без меня а я умру без нее… она — золотая палая урючина а я — златой червь текучий ее…
Тело девы тело жены — самое хмельное пианое вино
И Пророк не запрещает его и Он Сам пил это божье вино из многих пиал-жен своих и я пиан нынче… и алчу пить из пиалы такой…
Старик, у тебя пять спелых урюковых златых дочерей — Мубориза Мунисса Майрам Мамлакат…
И эта пятая пятнадцатилетняя Анахита Ардвисура… древняя Богиня лазоревой Согдианы…
Древняя богиня древней реки Фан-Ягноб — широко разливающейся… благодатной… выращивающей семена мужей… подготавливающей материнское лоно жен… делающей легкими роды всех жен…
От нее даже девы рождают, как Святая Мариам родила Христа…
Старик, все твои спелые златовласые рыжеволосые лазоревоглазые небесноокие согдийские дочери глядят на дорогу и на древние фанские лазоревые горы с тысячами бегучих алмазных ручьев родников водопадов — и ждут спелых мужей женихов и женихи готовятся, грядут … как ручьи с гор…
А эта глядит ни на горы ни на дорогу близких женихов а глядит преданно бешено на меня…
Так летит камнепад… так бежит сель… так шелестит водопад…
Готова она спело блаженно свято бешено убежать бежать со мной и лететь со мной переплетаясь по козьим смертельным тропам и бросаться вместе со мной в алмазные гибельные пропасти водопады фанские…
Готова она умереть разбиться улететь в небеса фанские со мной…
И я готов…
Готовы мы вдвоем разгадать древнюю тайну смерти… которую слаще как любовь постигать вдвоем…
Старик, дочери дщери зрелые твои в свадебных платьях золотых парчовых перезрело стоят у дома твоего у чайханы «Древняя Согдиана» твоей и ждут мужей женихов…
А эта купается ввергается плавает и ночью, и днем в ледяной реке Фан-Ягноб, где от льда даже рыбы смертно замирают от вод ледяных…
А эта младшая недозрелая плавает в ледяных волнах алмазах острых смертельных и не берет ее лед текучий, потому что она горит от любви…
Смиряет во льдах горящее тело свое пятнадцатилетнее и душу объятую пламенем любви…
А огонь любви целителен в молодости и погубителен в старости…
Ах, старик муйсафед Дарий Кир Бахрамгур Артаксеркс Шахиншах Абдураззок Хан Мубарак Табаррук из рода древнесогдийских древнеперсидских царей…
Ах! может ли в огне земной любви сгореть бессмертная грешная душа?..
Ах, может ли?..
Ах Аллах ах Вечный Хозяин всех вечных душ и всех тленных тел!..
Ах, Всевышний ах может ли душа вечная сгореть от земной преходящей любви…
А у меня горит… и у нее…
Ее завещали мне древние согдийские цари, она бежала ко мне из их гаремов… нетронутая девственница тысячелетий…
Она будет целовать следы и лизать пятки мои, а я — ее, ибо Книга говорит, что «жены — наша одежда, а мы — их…»
Ах может ли сгореть вечная душа? может! ах может!..
Ах Боже пощади! прости! да может может может…
Ах пусть на костре вечных душ горят наши тленные сладчайшие тела!
Ах душа — костер для тела… да!.. да… да…
Айхххйа!..
Ах старик хозяин смертной тленной чайханы «Древняя Согдиана» Абдураззак Табаррук
Вот тысячи лет горят фанские горы от глубинного угля и от руды урановой горят дымят горы тайным нутряным огнем…
И ты старик печешь на огненных камнях хлебы и лепешки и жаришь духовитое мясо на горящих горах…
И я горю древним тайным огнем как горы эти — тронь меня и обожжешься…
И на мне можно печь хлебы и лепешки… да недолго…
А я увидел эту пятнадцатилетнюю и горю горю как фанские тысячелетние горы…
И она горит как горы…
А я увидел Анахиту а она была плыла в ледяных волнах реки Фан-Ягноб и вот увидела меня и вышла выбежала воскресла из волн ледовых…
Стоит стоит нагая нагая нагая… уже спелая… плодовая… дышит…глядит на меня… дышит… не дышит…
И вот она вышла и вот она выходит из волн алмазных и долго стоит нагая и глядит на меня нагота ее и входит в золотые тугие бухарские шаровары изоры и в бархатное персидское гранатовое платье…
Зачем ей теперь шаровары и платье, когда я — одежда ее, а она — моя…
И змеиные мокрые рыжие золотые рассыпные косички рассыпаются змеятся по ее бледно фарфоровому лицу с древней ширазской смоляной родинкой и лазоревыми согдийскими глазами-родниками… роящимися как пчелы медовые майские…
И она медленно не отрывая от меня глаз своих входит в гранат глухой слепой платья и в шелк текучий стрекозиный шаровар изоров сокровенных ее таящих девственность алую ее готовую открыться мне…
Но я успел успеваю увидеть взять вобрать тугой живой атлас ее серебряных круглых белых как баранье сало ног и курчавость первобытную межножья из которой человек исходит на землю…
Но я уже выходил из нее а теперь хочу войти в нее…
Ойхххйо!.. О!..
Старик отдай ее мне как отдавали недозрелых дев древним согдийским царям — а она увидела меня и сразу созрела
Она согреет мою ледяную как река Фан-Ягноб старость полелеет обогреет хладные чресла мои и забытый спящий зебб мой…
А я взращу и раскрою взлелею девий бутон ее и не будут переспелые плоды падать на землю палым ничейным золотом и становиться добычей птиц, червей и муравьев…
Она — сад урюковый златой несметный, а я садовник сборщик всех плодов ее…
Старик отдай ее мне…
Она — собака, а я пастух чабан ее… она — ягненок, а я орел-ягнятник ее… она — рыба форель, а я — река ее… она рыба — а я рыбарь ее… она — овца, а я — волк ее… она — златой урюк, а я — червь златой ея блаженный…
Старик, гляди — она вышла из льда реки увидела меня и преданно жертвенно бросилась ко мне и ластится ко мне и льнет и дышит, забыв про девий стыд потому что она узнала меня, и приготовила одежды свадебные свои на берегу Фан-Ягноба, и вот надела их задыхаясь от древней любви улыбаясь радуясь сгорая…
Айххххйя!..
И стала невестой древней согдианкой, а я ее ханом хозяином и в этом мире и в близком загробном…
Старик… отец Анахиты… отдай ее мне…
…Дервиш Ходжа Зульфикар… Ты нищий старый поэт…
Кому нужны старость нищета болезни твои и поэмы твои и смерть близкая твоя?..
Кто пойдет с тобой в смерть твою?
Дорога долгая земная твоя уже близка к пропасти…
Обрывается она за поворотом как фан-ягнобская забытая заброшенная дорога самоубийц…
…Ах многие странники погибли в фанских горах завороженные их красотой и зовом сладчайших пропастей — этих кратчайших троп путей в иной мир… в вечность… в царствие загробное….
Дервиш, любовь и смерть — это две дороги… а не одна…
Дервиш, пожалей ее и меня…
Ты уже прошел одну дорогу любви, а она еще не прошла…
Отпусти ее…
Пожалей меня…
Она безумная…
В пятнадцатилетнем человеке семя слепое бешеное мечется бродит как сель как камнепад в весенних горах… как волк пенный в курдючных кровавых отарах стадах…
Она убьет тебя… себя… и меня…
Старик горестно жует насвай-табак и плачут глаза его не от табака…
И побито умученно глядит на меня…
Потом он выхватывает из-за пояса-миенбанда самаркандский двуострый широкий нож, который может разрушить человека одним только прикосновением… сладостный успокоительный нож самоубийц…
— Этот нож достался мне от моего предка Амира Тимура из рода барласов… Этим ножом Амир бесшумно расправлялся со своими врагами… Этим ножом он построил величайшую Империю…
Империя без ножа — мертва…
Чем острей нож — тем сильней империя…
Когда нож притупляется — тогда империи погибают…
Я медленно ласково порежу себе вены — и оболью окроплю вас кровью моей… много крови пойдет на вас… на тебя, дочь моя… и на тебя, дервиш… Хватит с избытком на обоих…
А кровью безвинной омытые — куда пойдете вы?.. кто примет вас?..
Старик машет ножом передо мной и обнажает сизые вены на руках…
О Боже…
…Прощай, старик Абдураззок Табаррук…
Твои слова как пропасти фанские бездонные тропы в вечное Царствие Небесное что ждут уже меня…
Прощай, Анахита Ардвисура…
Святая согдианка древняя моя… лоно твое не тронут древляя рука моя…
И губы жениха мужа отчие материнские мои…
И урожайный как золотой урюковый сад фаллос зебб карагач мой родитель творитель человеков мой мой… и твой… не тронут лоно девье твое…
…Я иду бреду бегу от чайханы «Древняя Согдиана»…
Я плачу и слезы закрывают дорогу мою…
И ведут меня в пропасть сладчайшую… на дорогу самоубийц…
Не вижу не чую ничего кроме сладких блаженных последних слез моих…
Как в дальнем детстве я упиваюсь слезами обиды…
