Дэймон Гэлгут - Арктическое лето
Масуд приветствовал Лили и горничных с тем же торжественным энтузиазмом; всем он привез подарки, всех заразил своей кипучей энергией. Он небрежно распространился по дивану, а его голос разносился по всему дому. Громогласие было его натурой, его активность быстро начинала утомлять, но через пару дней пребывания Масуда в доме царившая здесь угрюмая атмосфера стала просветляться.
В течение последующих недель они несколько раз виделись. Неясный страх ожидания уступил место восстановившейся близости. Они не упоминали о том, что происходило в Индии, – все осталось на другой стороне мира. Вместо этого они говорили о прошедших после их расставания шести годах и о том, как изменились их жизни.
Не сразу Морган поведал Масуду о Мохаммеде. Против всяческой логики он подозревал, что перенос чувства привязанности на другой объект включал в себя элемент предательства. Но постепенно, краснея и заикаясь, Морган все-таки выдавил из себя:
– В Египте у меня случилось то, что ты назвал бы романом. Или, если выражаться точнее, любовью.
– Это было предсказуемо. Я же тебя разочаровал.
– Я сердился на тебя.
– Знаю, – покачал головой Масуд. – Во всем виноват я, и я заслуживаю самого строгого наказания. Но давай не будем говорить об этом. Расскажи мне о своей великой любви. Я требую полного отчета.
Они ходили вокруг пруда в Риджентс-парке; долгий осенний день близился к концу, а счастливая компания детей, собак и уток только подчеркивала странность того, что рассказывал Морган. Неужели все это действительно с ним происходило? Все случившееся казалось таким нереальным! И тем не менее, начав говорить, Морган уже не мог остановиться.
Когда он упомянул о ребенке, то увидел, как Масуд вздрогнул.
– Он назвал сына твоим именем?
– Да, теперь в мире есть маленький египтянин по имени Морган. И хотя это только второе имя, я рад. Он родился в прошлом месяце.
Морган не мог удержаться, чтобы слегка не пожурить Масуда. К тому моменту у Масуда уже было два сына, Анвар и Акбар. В своем обычном легком стиле Масуд, когда они родились, спрашивал у Моргана, не хочет ли он стать их опекуном, – просто жест, не требующий ответа, и оба знали об этом. Теперь же Масуд, вздохнув, проговорил:
– Своих будущих детей я назову в твою честь.
– Увы, не получится. Ты только обещаешь, но ничего не делаешь.
– Я ведь только что признался, что друг я никудышный. Прости своего презренного слугу, который печется исключительно о твоем благосостоянии.
И Масуд, взяв Моргана за руку, легонько шлепнул его по тыльной стороне ладони.
– Это за что? – удивился Морган.
– Наказание за твое безрассудство, – засмеялся Масуд.
– Ты полагаешь, я был безрассуден?
– Ты ходил по лезвию ножа. И прекрасно это понимаешь.
– Но ведь тебя не расстраивает то, что я был счастлив? – спросил Морган.
– Как меня может расстраивать то, чего я более всего хочу? Я рад за тебя, мой милый. Но ты должен обещать, что в следующий раз будешь более осторожен и благоразумен.
Подумав, Масуд спросил:
– А что теперь сталось с твоим трамвайным кондуктором?
Беда, постигшая Мохаммеда, терзала Моргана целый год – тем более что в открытую он ни с кем говорить не мог. Теперь же заговорил, и это стало настоящим облегчением. Мохаммеда в конце концов, через четыре месяца, выпустили из тюрьмы, и он смог рассказать, что с ним произошло. По его версии событий, двое солдат из Австралии попытались продать ему винтовку, что было весьма соблазнительно, если учесть полное беззаконие, царившее в стране. Но Мохаммед отказался дать запрашиваемую цену, да еще и оскорбил продавцов, после чего из чувства мести они добились его ареста на том основании, что он якобы пытался склонить их к продаже оружия. Серьезное обвинение. Мохаммеда приговорили к шести месяцам каторжных работ и штрафу в десять фунтов. В тюрьме его били, плохо кормили и относились к нему с презрением.
Морган не до конца верил этой истории, но ничего не сказал из чувства преданности другу. В истории имелись и другие детали, о которых он тоже умолчал. Например, Моргану было известно, что друг его оказывал сексуальные услуги охранникам с целью облегчить свое положение, а также открыто говорил о своей ненависти к англичанам, которых называл жестокими, и о своем желании отомстить. Морган не стал об этом упоминать, чтобы не очернить одного друга в глазах другого.
Масуд, время от времени кивая, спокойно слушал.
– В Индии происходит то же самое, – сказал он наконец.
– Но, надеюсь, не так плохо?
– Плохо, совсем плохо. С англичанами и с вашей империей фактически покончено. Теперь это лишь дело времени. Вас вытеснят назад, на ваш маленький остров.
– Где ты являешься самым желанным гостем, добавил бы я, – сказал Морган.
Он так расстроился, что едва не плакал.
– Империя не моя собственность, – покачал он головой. – Почему ты не можешь этого признать, Масуд?
– Твоя империя – дружба, Морган. И я это очень хорошо знаю. Я просто шучу. И пожалуйста, помни, что в Индии ты всегда будешь желанным гостем. Хотя, похоже, ты и боишься туда вернуться.
– Ничего подобного!
– В таком случае когда же ты приедешь?
– Не знаю, – ответил Морган. – Пока не время об этом думать. Наверное, не скоро. Я должен позаботиться о матери. На время войны я оставил ее и не могу так быстро уехать вновь.
Но все-таки думать об отъезде он продолжал и вернулся к этому вопросу несколько недель спустя, перед самым отъездом Масуда. Морган отправился в Лондон, чтобы повидаться с ним. Непринужденно болтая, они сидели в саду, принадлежащем их общему другу, когда, казалось бы, совсем забытое чувство вдруг нахлынуло на Моргана.
– Наверное, – сказал он, – я должен снова поехать в Индию, если мне когда-нибудь суждено закончить свой роман.
– Твой роман! – воскликнул Масуд. – Твой индийский роман!
Мысль о нем словно впервые пришла Масуду в голову.
– Как он продвигается? – спросил он. – Ты скоро его закончишь?
– Мой индийский роман безнадежен, – искренне засмеялся Морган. – Мне следовало бы выбросить его.
– Чепуха! Ты умрешь от скромности! Я тебя слишком хорошо знаю. Это гениальная работа, и она почти завершена.
Но роман отнюдь не являлся гениальным произведением и до завершения был страшно далек. За прошедшие шесть лет – с тех пор как он начал «Мориса» – Морган практически не касался своего индийского романа. Правда, незадолго до возвращения в Англию он предпринял серьезную попытку вновь засесть за него, но выдержал лишь несколько дней. Обычно он работал спокойно и методично, но на сей раз слова никак не желали соединяться в более или менее разумные последовательности. В один из наиболее ужасных дней он, сидя в одиночестве в своей мансарде, был готов закричать – столь близким к безумию сделалось его состояние. После чего он вновь отложил роман, казалось, окончательно.
Вместо этого он занялся статьями и книжкой про Александрию. Каждую минуту он был занят, занят работой, но то, что он делал, не относилось к творчеству, и, осознав свое положение, он впал в уныние. Жизнь перевалила за середину, а все у него повторяется изо дня в день, одно и то же. Появилось небольшое брюшко, на голове значительно поредели волосы, а красноватый тон кожи носа стал постоянным. Он понял, что главные силы его уже потрачены, а лучшие времена остались позади. И он не думал, что когда-нибудь закончит свой индийский роман.
* * *И тем не менее, после того как Масуд отплыл домой, роман стал с удвоенной силой беспокоить Моргана. Как и тогда, в Индии, – чем меньшее место в его жизни заполнял Масуд, тем больше требовала книга. Но теперь у него сложились престранные отношения со всем незаконченным материалом. Он разглядывал его словно бы на расстоянии, со всеми плюсами и недостатками. В книге содержалось нечто еще не оформленное, что притягивало его и манило. Но, чтобы продолжить, он должен был бы снова окунуться в этот мир и почти воочию представить его в своем воображении. Как сделать это, Морган не знал.
– Просто возьмите перо и пишите, – посоветовал ему Леонард Вулф.
Немного нашлось бы людей, перед которыми Морган мог обнажить свои писательские раны, но перед Вулфами – мог. Они были так внимательны! Хотя и не всегда его понимали.
– Не так это и просто, – протестовал Морган. – Ну, беру я перо. Я, так сказать, бью по клавишам, но пока произвожу только диссонансы.
– Будьте настойчивы! – учили его. – Ваши проблемы не так необычны.
– Вы думаете? – спрашивал искренне удивленный Морган, который полагал, что хромотой страдает он один.
– Недавно я перечитал свой роман, – продолжил он после минутного молчания. – И потерял всякую надежду.
– Прекратите бороться с самим собой, – увещевал его Вулф. – Нет, в самом деле, вы еще хуже, чем Вирджиния. Вы обязаны закончить роман. Имей я на то полномочия, я бы вам приказал.
