Тимофей Круглов - Август
— Да вы, Люся, и Андрей с вами вместе, просто закисли в городе среди гранита, дождей и туманов с Невы. А тут у нас деревня. Вот и весь секрет, — попытался отшутиться насторожившийся невольно Иванов.
— Воздух тут, Люсенька, воздух, как в детстве, вот и все дела. Не могу надышаться просто, — поддержал Иванова Саша Анчаров.
— Нет, Валера, я и в самом деле другим сегодня проснулся, — совершенно серьезно заявил, не забывая уплетать блинчики с домашней сметаной, Петров. — И грудь зажила. — В качестве доказательства Андрей Николаевич не постеснялся расстегнуть до пупа легкую модную рубашку, заботливо отглаженную с утра Люсей. Все ахнули. Там, где была сплошная рана, состоящая из множества микроскопических, но глубоких порезов, рана, не заживавшая толком второй год, влажно поблескивала чистая, гладкая кожа; только немножко черточками вдавленными покрытая, как будто на траве отлежал грудь Петров, загорая.
— Я ведь дама не простая, ученая, — очень просто сказала Люся. — Бывает такое иногда с другими болезнями и другими травмами. Но не с этим делом.
Все вдруг замолчали. Даже дети, весело оравшие от восторга во дворе, рядом с верандой, прыгая вокруг невозмутимой Марты, не желавшей отдавать им свой любимый мячик.
Переглянулись со значением Саша с Глафирой. Петров позабыл застегнуть рубашку, с удовольствием поглаживая себя по переставшей наконец-то саднить груди. Машенька метнула острый взгляд черных цепких глаз на неожиданно помолодевшего диабетика Кирилла. А тот на жену посмотрел, поняв, что не показалось ему сегодня утром — снова расцвела подруга, почти как в начале их совместной службы.
Только Иванов с Катериной, как ни в чем не бывало, закусывали всякой консервацией, привезенной во множестве хозяйственной Глафирой из Костромы. Но теперь все гости смотрели, не отрываясь, на хозяев дома, как будто те знали какой-то секрет и им не рассказывали.
Катя первой не выдержала неловкой паузы и буднично сказала:
— Радоваться надо, милые мои, радоваться и всё. А вопросы эти не к нам. Просто так совпало счастливо ваше выздоровление — когда то ж должно было это случиться?
— И то верно, жаль только, что мне еще за руль, а то вдарил бы я по настоечке за наше здоровье, — зачастил Кирилл. — Давайте-ка собираться, товарищи, а то приедем на речку в самый солнцепёк, еще удар хватит! — Полковнику и в самом деле хотелось куда-нибудь поскорее уехать, неровен час, нагрянут гости, да с ордером. Не хотелось бы в такой момент Машеньку расстраивать. А хотелось протянуть еще хоть на день счастливую встречу друзей, так неожиданно намеченную еще два года назад на белом круизном пароходе «Петербург». В августе 2008 военного года.
Глава шестая
— Поедем, красотка, кат-а-а-а-ться, давно я тебя поджидал! — весело распевал Иванов, закрывая ворота за выехавшими на улицу петровской «Джеттой» и кирилловым «Доджем». Да и то, едва вся компания разместилась на двух машинах. Валерий Алексеевич на правах хозяина и проводника уселся в «Джетту» рядом с Петровым, а Люся с Катериной и Толик устроились на заднем сиденье. Андрей Николаевич подмигнул Иванову, знал, что любит тот советское ретро, — когда-то, еще на TV Riga, Валерий Алексеевич даже передачу специальную выпускал с собственными клипами на музыку, тогда еще почти запрещенную, еще не растиражированную теле- и радиостанциями на безрыбье нынешних безликих исполнителей «новыми — старыми песнями о главном». Подмигнул Петров и тронул уверенно пальцем кнопку дивидишника «советской», по названию судя, фирмы «Пионер».
И вместе с машиной, легко тронувшей с места, покатилась прозрачным ручейком да по круглым камешкам знакомая мелодия Анне Вески:
Руку мне дай на середине пути.Руку мне дай, нам еще долго идти!Пусть на пути мы иногда устаем,Все же идти нам будет легче вдвоем!
Веселая кавалькада автомобилей проехала мимо аккуратной, «профессорского» вида, ухоженной дачи Круглова, потом мимо большого, но полуразвалившегося цыганского дома, рядом с которым в пыли, мусоре, старом железе и высокой некошеной траве закричали истошно, запрыгали, глядя вслед сверкающим машинам полуголые, смуглые ребятишки. Мелькали за опущенными, несмотря на жару и включенные кондиционеры, стеклами аккуратные серебристые елочки у вычурных кованых ворот, и лопухи с чертополохом перед полусгнившим штакетником, новомодные крыши, покрытые «черепицей» из рубероида, и старый добрый шифер или крашеное железо высоких, с мансардами добротных срубов довоенной ещё постройки. А вот и «диким камнем» выложенные стены особняка таможенника, а здесь геологи живут, переехавшие в Вырицу из Латвии, как и Ивановы, а там электрик наш местный — он русский из Казахстана, — периодически комментировал Валерий Алексеевич окружающий пейзаж. Гости, как и положено, только успевали головами мотать — направо — налево. Но песню хотелось послушать, и Иванов махнул сам на себя рукой, да и Катерина сзади тронула за плечо мужа — умолкни, наконец! Уловив настроение, Петров сделал музыку погромче, так, чтобы и в «Додже», плавно плывущем, покачиваясь на ямах, как на волнах, было слышно знакомый с «довоенного времени» эстонский акцент певицы.
Позади крутой поворот,Позади обманчивый лед,Позади холод в груди, позади!Позади крутой поворот,Позади обманчивый лед,Позади холод в груди,Позади, все позади!
На повороте к лесу (надо было ехать к центру поселка в объезд, через железнодорожный переезд), прыснули испуганно, как тараканы, строители-мигранты, возводившие кому-то из новорусских чиновников очередной дворец. Про «чиновника» всем и без объяснений Иванова стало ясно — посреди огромного участка качалась макушкой на ветру добротная, выше сосен, железная мачта с российским триколором на ней; да даже на новенькой, на заказ сделанной, табличке: «Осторожно, злые собаки!», украшавшей калитку в двухметровой стене забора, — даже на табличке этой, рядом с профилем злобной овчарки красовался разноцветной эмалью российский флаг.
Люся, не стесняясь, обняла сзади Петрова за голую шею, подергала, ребячась, за красные от жары уши. Водитель глянул, улыбаясь в зеркало, Люся с Катериной показали ему большие пальцы — здорово, дескать, и покрутили в воздухе — сделай еще громче!
Ехали через высокий, густой лес, напоенный жарким смолистым запахом сосен, еловой хвои и шишек; пронизанный солнцем, поджегшим тёплые даже на вид стволы деревьев.
Мир так велик, и не кончается путь. Только на миг можно ресницы сомкнуть. И стороной нам не пройти, не свернуть, Только порой можно устало вздохнуть: Позади крутой поворот, позади обманчивый лёд! Позади холод в груди, позади, все позади!
Даже Катерина, не любившая советских ВИА с детства, выросшая на классической музыке, вслушиваясь в слова, невольно стала подпевать со значением Люсе прямо в ухо, и слеза показалась неожиданно в и без того блестящих карих глазах, а потом отразилась слезами в Люсиных зелёных. Ехали, ревели от счастья, обняв друг друга, две женщины, зажав меж собой хохочущего, выворачивающегося младенца — Толика. Не было подруг настоящих никогда ни у Люси, ни у Катерины. К ним тянулись многие, но не совпадали: душою ли, настроением ли бабьего ума, а тут вдруг, впервые в жизни, повезло — есть с кем поговорить по-мужски о женском, о том, о чем и мужу никогда все равно не скажешь.
Преодолели рельсы, успев еще увидеть на переезде хвост удаляющейся, свистнувшей призывно, электрички; выехали на Сиверское шоссе вскоре и понеслись к зданию главной вырицкой станции — просто так — покататься, да просторный, больше районной столицы — Гатчины, по площади, поселок поглядеть.
Мы не одни, ну оглянись, оглянись!Это наш путь — он называется жизнь.И не грусти, тебя прошу, не грусти!Столько у нас уже всего позади…Позади крутой поворот,Позади обманчивый лёд,Позади холод в груди, позади…
Сзади посигналил басовитым гудком и помахал лапищей из открытого окна Кирилл: видим, видим, следуем за вами!
Вокзал свежепобеленный, с красной крышей, — игрушечный сахарный домик сталинской постройки. А за ним, конечно же, небольшая площадь с автомобильным кругом, в центре которого скверик, а в нем памятник над братской могилой вырицких солдат, погибших в Отечественную. И цветы живые, и ухоженные надгробия с искусственными венками — память. А дальше Дом культуры с высокими колоннами у входа, — Большой театр маленького поселка, не иначе. Новенькая детская площадка, яркая, как набор кубиков, бывших у каждого в детстве когда-то, и табличка красуется: «Мы любим наш поселок!» Базарная площадь, торговые ряды, выплеснувшиеся летом за ограду рынка, магазины, павильоны, новые (в советское время) микрорайоны пятиэтажек. «Пятерочка» и «Полушка», тоскующие в ожидании покупателей, предпочитающих торговым новомодным сетям маленькие вырицкие «ЧП», где продавцы тебя знают, где тухлятину не подсунут, дорожат репутацией. Впрочем, летом и в самом деле, вместо полутора десятков тысяч постоянных жителей Вырицы, съезжаются на сезон еще сотня тысяч дачников — эти все сметут с прилавков и по любой цене, от того и фрукты с овощами у нас летом дороже, чем в Питере, в два раза.
