Халед Хоссейни - Бегущий за ветром
Фарид наклонился поближе:
— Как только начнешь ходить, увезу тебя в Исламабад. Там тоже не очень безопасно, как и всюду в Пакистане, но все лучше, чем здесь. По крайней мере, выиграешь время.
— Фарид, ты же сам в опасности. Может, тебе не стоит возиться со мной? У тебя ведь семья.
Он только усмехнулся:
— Я не работаю даром. Ты заплатишь за мой труд.
— Еще бы нет!
Я опять попробовал улыбнуться. По подбородку потекла струйка крови.
— Окажи мне услугу.
— Для тебя хоть тысячу раз подряд.
Тут из глаз у меня полились слезы. Соленые, едкие. Всхлипывать было ужасно больно.
— Ты что? — забеспокоился Фарид.
Я прикрыл лицо рукой. Вся палата уставилась на меня. Напрягшись всем телом, я сдержал рыдания.
Навалилась свинцовая усталость.
— Извини, — пробормотал я.
Какое мрачное у Сохраба лицо!
— Рахим-хан сказал, они живут в Пешаваре, — выговорил я.
— Запиши их имена, — предложил Фарид, не отрывая от меня встревоженных глаз.
«Джон и Бетти Колдуэлл», — нацарапал я на клочке туалетной бумаги.
Фарид спрятал бумажку в карман.
— Срочно разыщу их. — И Сохрабу: — Вечером я тебя заберу. Постарайся не очень надоедать Амир-джану.
Штук шесть голубей, сгрудившись, клевали крошки за окном. Сохраб не отрывал от птиц глаз.
В среднем ящике тумбочки я обнаружил старый номер «Нэшнл джиографик», огрызок карандаша и щербатую гребенку. Лицо заливал пот, но усилия мои не прошли даром: в дальнем углу ящика я нащупал колоду карт.
Пересчитал. Все карты налицо.
— Хочешь сыграть? — спросил я у Сохраба, не особенно надеясь на ответ.
— Я только в панджпар умею.
Ответил все-таки.
— Мне тебя жалко. Я большой мастер панджпара. Мировая знаменитость.
Сохраб отошел от окна и сел на табурет рядом с моей койкой. Я сдал ему пять карт.
— В твои годы мы с твоим отцом частенько играли в эту игру. Особенно зимой, когда шел снег и на улицу было не выйти. Мы просиживали за картами до самого заката.
Он зашел и взял карту из колоды. Пока Сохраб обдумывал ход, я украдкой наблюдал за ним. Во многом он был вылитый отец, так же держал карты двумя руками, так же щурился, так же старался не смотреть партнеру в глаза.
Игра шла в молчании. Первую игру я выиграл, вторую отдал ему. В следующих пяти по-честному победил Сохраб.
— Ты играешь так же здорово, как твой отец, может, даже лучше, — похвалил я мальчика. — Иногда я у него выигрывал, но, по-моему, он поддавался.
Помолчали.
— У нас с твоим отцом была одна кормилица, — сказал я неожиданно.
— Я знаю.
— А что еще… он рассказывал про нас?
— Говорил, ты был его самый лучший друг.
Я вертел в руках бубнового валета.
— Не такой уж хороший друг из меня вышел. Лучше мне подружиться с тобой. Тебе бы я стал настоящим другом. Что скажешь?
Я хотел положить руку Сохрабу на плечо. Он отодвинулся вместе с табуретом, бросил карты на кровать, вскочил и подошел к окну.
Закат окрашивал безоблачное небо в алые и пурпурные тона. С улицы доносились вопли осла, автомобильные гудки, свистки полицейского. Спрятав кулачки под мышками, Сохраб прижался лбом к стеклу.
Айша привела медбрата, чтобы тот помог мне сделать первые шаги. Опираясь одной рукой на стойку капельницы (она на колесиках), а другой ухватившись за плечо подручного, я, обливаясь потом, сделал по палате один круг. Это заняло у меня минут десять. Потом пришлось лечь — разболелся разрезанный живот и заколотилось сердце.
Где ты, Сорая, любимая моя жена?
Большую часть следующего дня мы с Сохрабом в молчании играли в панджпар. Время от времени я вставал с кровати и ковылял по палате, пару раз выходил в туалет. А так карты и карты.
Ночью мне приснилось, что в дверях палаты стоит Асеф с медным шариком в глазнице. «Ты такой же, как я, — объявил мне Асеф. — У вас с ним была одна кормилица, но ты мой близнец».
Назавтра я сказал Арманду, что собираюсь покинуть госпиталь.
— Для выписки еще слишком рано, — заволновался тот. Вместо халата на нем были синий пиджак и желтый галстук, волосы лоснились от бриолина. — Вам еще не отменили внутривенные антибиотики и…
— Мне надо торопиться, — решительно произнес я. — Спасибо за все, что вы для меня сделали, но мне пора.
— Куда отправитесь? — спросил Арманд.
— Не скажу.
— Вы же еле ходите.
— Я уже могу дойти до конца коридора и обратно, — возразил я. — Справлюсь.
План у меня был такой: выписаться, забрать из банка деньги, оплатить больничные счета, отвезти Сохраба в детский дом к Колдуэллам и уехать в Исламабад. Там можно будет отдохнуть пару дней перед отлетом домой.
План как план. А тут Фарид.
Раннее утро.
— Твоих друзей, этих самых Бетти и Джона Колдуэлл, в Пешаваре нет.
Я уже сидел на кровати при полном параде. На то, чтобы натянуть пирхан-тюмбан, у меня ушло целых десять минут. Подниму руку — болит грудь. Опущу руку — болит живот. Нагнусь — болит все тело. С грехом пополам попихал скарб в бумажный пакет. Но, как бы там ни было, Фарида я встретил во всеоружии.
Сохраб сел рядом со мной.
— С чего начнем? — осведомился я.
Фарид только головой покачал:
— Ты что, не понял? Колдуэллов в Пешаваре нет. И не было никогда. Так мне сказали в американском консульстве. Правда, может, они в каком другом городе.
Сохраб рядом со мной перелистывал страницы «Нэшнл джиографик».
Мы забрали деньги из банка. Пузатый менеджер с мокрыми пятнами под мышками источал улыбки и заверял, что вся сумма в целости и сохранности.
— Никто и близко к деньгам не приближался, — качал он в воздухе указательным пальцем. Ну совсем как Арманд.
Мотаться по Пешавару с такой кучей денег в пакете — предприятие весьма рискованное. Да тут еще в каждом бородаче я видел наемного убийцу, подосланного Асефом. Как назло, бородатых по дороге попадалось хоть пруд пруди. И каждый выпучивал на меня глаза.
— А с ним что будем делать? — спросил Фарид, когда мы медленно шли от бухгалтерии госпиталя к машине.
Сохраб сидел на заднем сиденье «тойоты» и бездумно смотрел в окно. Стекла были опущены.
— Ему нельзя оставаться в Пешаваре, — пропыхтел я.
— Никак нельзя, Амир-ага. — Фарид уловил в моих словах скрытый вопрос. — Ничем не могу…
— Ладно, Фарид. — Я таки вымучил улыбку. — У тебя и так семья на шее.
Уличная собака подошла к машине и встала на задние лапы, передними опершись о дверь и виляя хвостом. Сохраб погладил пса.
— Мальчик едет с нами в Исламабад, — решительно сказал я.
Езды до Исламабада было часа четыре. Почти всю дорогу я проспал. В голове беспорядочно мелькали разноцветные картинки. Вот Баба маринует баранину на мой тринадцатый день рождения. Вот я и Сорая вместе, восходит солнце, в ушах звенят отголоски свадебной музыки, ее выкрашенные хной пальцы лежат в моей руке. Вот мы с Хасаном на земляничном поле в Джелалабаде, хозяин сказал Бабе, мы можем есть сколько влезет, только пусть заплатит за четыре килограмма (потом у нас болели животы). Вот капельки крови на снегу — какая у Хасана темная кровь, почти черная! Кровь — могучая сила, бачем. Вот Хала Джамиля похлопывает Сораю по коленке. Все в руках Господа, бачем. Может быть, все еще уложится. Вот я сплю на крыше отцовского дома. Слова Бабы: Лгун отнимает у других право на правду. Звонок Рахим-хана: Тебе выпала возможность снова встать на стезю добродетели.
Добродетели…
24
Если Пешавар напоминал мне старый Кабул, то до Исламабада Кабулу было далеко. Мой родной город мог стать таким разве что в будущем. Широкие чистые улицы, масса зелени, меньше народу на ухоженных базарах, современная элегантная архитектура, цветущие в тени деревьев кусты роз и жасмина…
Фарид привез нас в маленькую гостиницу где-то в переулке у подножия Маргаллы.[46] По пути мы миновали знаменитую соборную мечеть Шаха Фейсала, по общему мнению, самую большую мечеть в мире.[47] При виде громадины Сохраб как-то встрепенулся, высунулся из окна и смотрел на грандиозные минареты, пока машина не свернула за угол.
Кабульский отель, где ночевали мы с Фаридом, сравнения не выдерживал вовсе. Белье здесь было свежее, ковер чистый, полотенца в сверкающей ванной пахли лимоном, да тут еще шампунь, мыло, лезвия для бритья… И кровавых пятен на стенах не было. Зато на тумбочке между двух кроватей стоял телевизор.
— Смотри! — сказал я Сохрабу, включил телевизор (пульт, правда, отсутствовал) и сразу же наткнулся на детский канал: кудлатые овечки-куклы распевали что-то на урду.
Сохраб сел на кровать, поджал колени к подбородку и принялся раскачиваться взад-вперед. Лицо у него было застывшее, зеленые глаза глядели на экран.
