Андрей Волос - Победитель
Плетнев надрывно вздохнул и снова уставился на милицейское крыльцо.
Но вот снова хлопнула дверь. Хмурый Ромашов, сбегая по ступеням, раздраженно бросил:
— Что такая рожа унылая? Альпинист хренов!..
Не задавая вопросов, Плетнев шагал за ним по тротуару.
Шагов через пятнадцать майор на ходу неожиданно протянул ему удостоверение.
— Спасибо, Михал Михалыч! — с искренним чувством сказал Плетнев. — Спасибо. Вы меня просто…
— Кишка тонка у ментуры с Конторой тягаться, — с затаенной горделивостью ответил Ромашов, отмахиваясь от благодарности. — Да только, знаешь, дело-то нехорошо вышло… Они уже «телегу» накатали. И отправили.
— Как отправили?! Куда?!
— Ну что ты встал? — раздраженно спросил майор. — Ноги подкашиваются? Пошли!.. Куда, куда… Сам знаешь.
Плетнев через силу кивнул. Ну да, понятно… он знает.
— А ты как думал? — зло сказал Ромашов. — Вот так. Один раз вляпаешься — и вовек не отмоешься. И вся жизнь наперекосяк.
Замедлил шаг, внимательно посмотрел на него. Вздохнул.
— В общем, Плетнев, нужно тебе на дно ложиться…
На дно! Плетнев вспомнил утренний сон, черной тряпкой мелькнувший перед глазами, и невольно поежился.
* * *Усталый, злой и несчастный, он шагал к дому, пытаясь припомнить, что его ждет в холодильнике. И ничего особенного не вспомнил. Черствая горбушка да объедок колбасы. Даже на завтрак не хватит…
Зашел в магазин, пропахший одновременно хлоркой и какой-то тухлятиной. Со стороны молочного отдела его встретили гвардейские ряды сырков «Дружба», со стороны рыбного — столь же стройные шеренги консервных банок «Завтрак туриста». Зато в мясном выкинули пельмени, и Плетнев встал в конец длинной и неспокойной очереди в кассу.
Тупо переминаясь за какой-то теткой в болоньевом плаще, он так погрузился в свои тоскливые размышления о том, выгонит Карпов или не выгонит, а если выгонит, то как сложится его пропащая жизнь дальше, что не услышал истошного крика продавщицы, шваркнувшей о прилавок последней пачкой:
— Зина! Пельмени не пробивай!
И поэтому, бессмысленно отстояв свое, протянул деньги со словами:
— Две пачки пельменей, пожалуйста.
Кассирша посмотрела с возмущением и ненавистью, а потом глумливо сказала:
— А кило икры не надо?! Совсем обалдели! Не слышите? — кончились!
Чертыхнувшись, он прошел полквартала до овощного.
Свеклы (двухкилограммовыми головами) и клубней турнепса размером чуть меньше снаряда к стапятидесятидвухмиллиметровой гаубице хватило бы для разгрома бронетанковой бригады. Зато картошки не наблюдалось вовсе. Однако в зале переминался народ, явно чего-то дожидаясь.
— Картошка будет?
— Ждите, — буркнула кассирша.
И точно — не прошло и десяти минут, как пьяный грузчик в синем халате вывез железный контейнер.
Вокруг него тут же началась общая свалка. Отталкивая друг друга и бранясь, женщины норовили влезть в контейнер с головой.
Счастливицы уже спешили к кассе, крепко прижимая к груди добычу.
Когда плотное кольцо жаждущих несколько поредело, Плетнев тоже заглянул внутрь. Обнаружил несколько мокрых, рваных и полупустых бумажных пакетов. Взял два, в каждом из которых было меньше половины.
— Рубль двадцать восемь, — устало сказала кассирша.
— Почему рубль двадцать восемь?
— Что значит — почему?! Вы два пакета взяли! По шестьдесят четыре!
— Так а картошки-то в них всего на один! Взвесить можно?
— Нет, ну честное слово! Что взвесить?! У нас картошка фасованная! Вы, гражданин, глаза-то разуйте!
Плетневу от ее слов прямо тошно стало. Карпов требует, чтоб он глаза разул, теперь эта еще!..
— Да ведь в каждом только половина веса! Если пакетов два, сколько в сумме?!
Тут она и вовсе зашлась.
— Вы что мне нервы мотаете?! Не нравится — не берите!..
Конечно, он тоже мог бы взвиться, пройти к заведующему, сунуть в нос удостоверение, и тот как миленький снабдил бы его всем необходимым — даже если бы пришлось картошку из собственного дома притаранить!.. Но не было куража. Да и вообще — как-то не умел Плетнев своим бронебойным удостоверением пользоваться. Вот Зубов, например, тот — да!.. Короче говоря, он только махнул рукой, отдал деньги и получил пахнущую землей сдачу. Вынул из заднего кармана брюк сетчатую авоську, какую всякий разумный человек всегда таскает с собой на случай, если вдруг подвернется какая-нибудь жратва, и положил в нее пакеты.
Впрочем, общая безотрадность окружающего все же немного развеялась в булочной, где Плетнев совершенно без очереди приобрел батон «Столичный» — мягкий, пахучий и еще теплый!
* * *Не успел он щелкнуть выключателем, как из глубины коридора навстречу ему поспешил Кузнецов.
Одет он был по-домашнему: форменные брюки коротковаты, босые ступни в домашних тапочках, рукава армейской рубашки с полковничьими погонами подвернуты, а галстук-регат болтается на зажиме.
Но сам Кузнецов сиял и лучился, а кухонное полотенце в руках свидетельствовало, что Николай Петрович предается каким-то кулинарным радостям.
— Саша! — воскликнул он. — Ну наконец-то!
— Добрый вечер, Николай Петрович, — сказал Плетнев, захлопывая дверь.
— Ты что такой? — обеспокоенно спросил Кузнецов.
— Какой?
— Как в воду опущенный… Что-нибудь неладно?
— Нет, — Плетнев пожал плечами. — Я не опущенный. Нормальный я. Все в порядке…
— Ну, пойдем тогда, пойдем что покажу! — оживился сосед, и его круглая физиономия сорокапятилетнего крепыша снова просияла. — Пойдем!
Кузнецов энергично прошагал к двери своей комнаты, успев даже нетерпеливо оглянуться — мол, ну где же ты?! — резко распахнул ее и ликующе выдохнул:
— Прошу!
Если не считать того, что сейчас стены приятно золотило позднее закатное солнце, это была самая обыкновенная комната. Плетнев бывал в ней неоднократно. Обстановка примерно такая же, как у него самого. Телевизор, правда, больше. И холодильник не «Саратов», а солидный семейный «ЗИЛ». Полковничий уровень, понятно. На подоконнике горшки с растениями. Жена любит. Плющи. Дома сестра Валя такие же разводит. И кактусы.
Но зато стол, в обычное время украшенный только хрустальной вазой да парой газет, был накрыт. И как накрыт! Маслянистые ломти разделанной селедки выглядывали из-под усыпавшего ее зеленого лука, а изо рта несчастной рыбки торчал стебель петрушки! В плошке — малосольные огурцы! На тарелке — штук пять пахучих свежих, а также три помидора, редиска и зелень. В соломенной хлебнице — ломти «Бородинского». Колбаса «Молодежная». Сало. Хрустальные рюмки — явно только что тщательно вымытые. С самого краю — интригующе укутанная кастрюля.
То есть, короче говоря, сервировочка. Примерно как для дня рождения. Но день рождения у Кузнецова, помнится, был зимой. В конце декабря.
— А?! — торжествующе спросил он.
— Да-а-а, — протянул Плетнев. — Красота… А что случилось?
— Праздник у нас сегодня, Саша! Праздник! — воскликнул Николай Петрович, приобнимая его за плечи и встряхивая. — Давай! Руки иди мой! Садимся, а то стынет!
И тут же шагнул к холодильнику, чтобы извлечь бутылку армянского коньяку и прокричать, потрясая ею, как гранатой:
— За границу еду, Саша! В Афганистан! Начальником поликлиники Советского посольства! Спасибо тебе, Саша! Спасибо!..
— Да ладно, — отмахнулся Плетнев. — Мне-то за что?
— Перестань! — снова закричал Кузнецов. — Я тебе вот как благодарен! Вот как!
И стал пилить бутылкой по горлу, чтобы показать, как он благодарен.
— Да ладно! Что вы, в самом деле… Это Сереге Астафьеву спасибо надо сказать. И отцу его, главным-то образом…
А дело, собственно говоря, было так.
Кузнецов трубил всю жизнь. И до пенсии ему оставалось совсем немного. Армейские люди рано выходят на пенсию. Если до генеральских чинов не дослужился, то отб ухал свой четвертак — и на покой. И никому дела нет, что ты, возможно, мужик в самом соку. С другой стороны, в соку-то ты, может, и в соку, а все равно начинать гражданскую жизнь с чистого листа поздновато. Надо на гражданку не просто так выйти, а хоть с каким багажом. Хотя бы с квартирой. Вот здесь и была закавыка — промотался Кузнецов по гарнизонам, квартиры не нажил и теперь, в преддверии пенсии, очень об этом волновался. Потому что жена, трое детей, и жить с ними где-нибудь на дальнем пограничье ему на старости лет ой как не хотелось.
Не раз и не два они по-соседски об этом толковали. Кузнецов вообще мужик очень славный — честный, открытый, прямой, врач хороший… И вот такая по жизни нескладуха.
А между тем отец Сереги Астафьева — генерал-лейтенант Астафьев — служит в Генштабе, в Главном оперативном управлении — ГОУ. Направленец[3] — отвечает за оперативную обстановку в Афганистане. Ну, может быть, не один отвечает. Но по кое-каким Серегиным обмолвкам можно сделать вывод, что он там не самый последний из ответчиков. Ну и все. Плетнев Сереге удочку закинул насчет Кузнецова, Серега с батей переговорил. И вот надо же — сработало!
