Март Кивастик - Автопортрет с женой и лошалью
— This horse is ten thousand euros, monsieur, kymmenen tuhatta! Ten thousand, it' s not a cheap one, you understand me?
Это вранье, что французы, даже если они и бельгийцы, не понимают по-английски. Зубной врач снял солнечные очки и ощутимо разозлился. Как по-французски «сердитый»? Аж щетина встала дыбом.
— I had your word!
— No word, no words, десять кусков и все! When she was a child, ma ajattelen, etta Pille, sitten. да что я тут распинаюсь, Иво, если не хочет, значит, не хочет! No horse! I say ten! — отрезал Пеэтер.
Он отошел на пару шагов. Покурить. Бельгиец насупился, Иво расстроился. Финская мама взяла дочку за руку и попыталась увести с площадки.
— Allez, allez, Michelle, allez! On' s en va!
Но девчонка уцепилась за уздечку Пилле и уперлась ногами в землю. Очевидно, масляная голова не мог заплатить десяти тысяч. Он взял девочку за другую руку и насильно потянул прочь. Перед Иво Пеэтер чувствовал себя виноватым. Перед бельгийцем — нет. Он ему ничем не обязан! Пусть этот Будуин разбирается со своими лошадьми.
— Забирай свою кобылу, — сказал Иво. Весьма мрачно.
— Но ты же меня понимаешь, а, Иво?!
— Знаешь, пошел ты!
Что делать! И пойду. Пеэтер забрал у Иво поводья и пошел. Зубной врач вместе со своей семьей что-то втолковывали Иво. Не особенно радостно, но уже и не так сердито. Рыжуля вытирала заплаканные глаза и почему-то смеялась сквозь слезы. Пеэтер уже выходил за ворота, когда его нагнал бельгиец и вытащил из кармана пачку денег.
— Он заплатит наличными всю сумму, — сказал Иво.
— Десять тысяч?!
Дальше все происходило как во сне. Противиться Пеэтер уже не мог. Девчонка вырвала из его рук поводья и кинулась обнимать Пилле. Бельгиец отсчитывал деньги прямо на ладонь Пеэтера. Одна. две тысячи. три. На четырех тысячах у Пеэтера помутнело в глазах. Все же удалось сдержаться и не заплакать. Чертов Иво! Десять! Бельгиец досчитал деньги, Пеэтер запихал их в карман.
— Cherie! Michelle! — Бельгиец поманил дочь, но та — ноль внимания. Выгуливала Пилле. Та вела себя по-предательски — ушки на макушке и следовала за девчонкой.
— Pille, my horse, it was my horse, — Пеэтер растерянно развел руками. Бельгиец надел очки и зевнул. Он не произнес ни слова.
— Эти французы не особенно по-английски говорят, — сказал Иво.
— Когда за ней приедут, или ты сам отвезешь? — спросил Пеэтер. — Неделю-другую это все же займет? Бумаги надо оформить и, сам ведь знаешь?
— У них трейлер с собой. Сразу уедут. Тийт подготовит все документы.
— А ветеринар?!
— Не волнуйся, Петс, все в порядке. Они уедут сразу.
Значит, продана. Продана так продана, он же сам хотел этого.
Поздняк метаться. Так-так. В голове пустота. В принципе, можно было бы вернуть деньги и упереться с ценой, но поздно. Это уже походило бы на грабеж.
— Подождите немного. Я отведу ее в денник, там у нее морковка!
— Веди, веди, они уедут только к вечеру!
Пеэтер почти силой вырвал поводья из рук рыжей малышки, крепко вцепившейся в них.
— Hevonen mene syomaa, — Пеэтер попытался улыбнуться, но девчонка смотрела на него, как на какого-то чертова конокрада. Она пошла в конюшню вместе с ними.
Пеэтер рассупонил Пилле. Можно бы сбежать с деньгами и лошадью, жить инкогнито в Йыгеваских лесах, где не бывает людей.
Ох, Пилле, Пилле! Пеэтер снял-таки с нее седло. Хоть оно останется у него. Ну, хоть что-то останется ему на память. Он отнес уздечку в шкаф и принялся чистить лошадь, маленькая рыжая девчонка продолжала стоять рядом, наблюдая за ним. Пилле опорожнилась. Как обычно, в боксе, а не во дворе. Пеэтер взял вилы и вынес кучу. Когда вернулся, их было уже двое, маленькая рыжуля и финская мама. Пеэтер двинулся к лошади, но на него посмотрели косо. Девчонка загородила дверь в денник и пыталась погладить Пилле по носу. Та подергивала головой.
— Ладно, я оставляю вас здесь наедине, — сказал Пеэтер. — Оставляю вас наедине. Moi-moi!
Они даже не посмотрели в его сторону.
Вечером лошадь погрузили. Отъезд лошади выглядел как всегда. Обыкновенно. Молодые лошади, как правило, упираются, так как боятся трейлера, не хотят заходить в него. Они не могут понять, куда их тащат. Лошади постарше привыкают. Вырабатывается привычка, возникает равнодушие, появляется наплевательское отношение. Старая лошадь, не сопротивляясь, идет в трейлер, куда бы ее ни повезли, ибо ежу ясно, что в итоге ее все равно заставят. А терпеть ни с того ни с сего побои им тоже неохота. Пилле не особенно гладко проходила эту процедуру. Несмотря на то, что ей уже двенадцать. Она боится этой камеры — ступит одной ногой и тут же отпрыгивает. Но иногда все же идет покорно. Пеэтер надеялся, что вдруг Пилле хоть разок оглянется на него. Он прихватил с собой два пакета морковки, карманы топорщатся от сахара. Пеэтер оказался у конюшни вроде как невзначай. Иво помогал с отъездом. Светило солнце. На Пилле были новехонькие ногавки и попона, и даже новая уздечка. Иво ждал с Пилле на дворе перед конюшней. Бельгиец подогнал машину. Финской жены и рыжей дочки не видно. Может, Пилле знает, что едет за границу? Она не ломается, не бузит, стоит смирно, словно тягловая лошадь. Новая попона, новая жизнь! Вторая жизнь как в игре в народный мяч. Никаких закавык. Все идет как по маслу. Бельгиец взял повод и пошел впереди. Пилле осторожно ступила на сходни. И вот тут до Пеэтера дошло. Он на самом деле продал свою лошадь. Пилле прошла вверх по сходням. Пеэтер поднял руку и попытался помахать ей на прощание, но опоздал. Лошадиный хвост сгинул в глубине трейлера. Вот и все.
