Март Кивастик - Автопортрет с женой и лошалью
Полон яблонями. Осенью они приезжали сюда и вместе рвали их с веток. Пилле обожает яблоки. Поэтому она с удовольствием шаталась по двору, хотя обычно боится леших и их дворцов. А вдруг там обитают лисы? Люди вряд ли, но хутор наверняка кому-то принадлежит. На дворе Пеэтер нехотя спешился — ему ведь предстояло опять залезать в седло — ослабил подпругу и с поводьями в руках уселся на сруб колодца. Привязывать Пилле нельзя, она научилась рвать веревку. Пеэтер вынул сигарету и задымил. Как человек, погрузившийся в свои мысли. Глубоко задумавшийся человек, которому предстоит продать лошадь. Пилле отошла настолько, насколько позволили поводья, и щипала траву. Чего тут рассиживать, Пиллеке, пора переезжать в новую конюшню, к новому Петсу. Будем надеяться, что он богатый и тощий, чтобы легче было его возить, что он купит тебе новое седло, потники и дорогие уздечки, которые нигде не будут натирать. А тут, сама видишь, все в жопе. Пеэтер поднялся и поплелся к яблоням. Пилле принюхалась. Яблоками не пахло. Яблоки бывают осенью, а до нее еще целое лето. К тому времени Пилле уже будет в Финляндии или где-то еще.
— Ну что, двинулись? — спросил Пеэтер у лошади.
Пилле никак не отреагировала, продолжая тереться ухом об ногу. Пеэтер раздавил каблуком окурок и затянул подпругу. Затем влез на сруб, а оттуда в седло. Так проще. Чего тут пыхтеть, среди полей, когда можно забраться потихоньку в седло подобно инвалиду, так, чтобы лошадь не сильно нервничала из-за твоих манипуляций. Они направились обратно в конюшню.
Вечером Пеэтер опять лежал, уставившись в потолок. Сна не было. Жена с подушкой в руках стояла в дверях и пристально вглядывалась в Пеэтера.
— Я опять ворочаюсь, — сказал Пеэтер.
Ничего не ответив, жена повернулась спиной и собралась выйти из комнаты.
— Тебе действительно по барабану? — окликнул ее Пеэтер.
— Не по барабану, но я хочу спать, — ответила жена и все-таки ушла.
Вероятно, они когда-то действительно любили друг друга. Или так казалось со стороны. Спать ей хочется, хотя и не по барабану. Не верю. Это пустая отговорка. Те, кому все по барабану и спят лучше. Хорошо, что у него есть лошадь, можно поговорить с ней. Но лошадь тоже отнимают. Где же справедливость? Чтобы была надежда, каждому человеку нужна хотя бы одна лошадь, так как если рассчитывать только на жену, то при своих надеждах можешь и остаться. Вот поэтому и разводятся, иногда с четырьмя женами подряд, и все равно не находят того, что нужно, потому что все они очень крепко спят. Не по барабану, но хочется спать! Сон превыше всего. Пеэтер обнял подушку, повернулся на бок и зажмурился. Перед глазами возникла жена. Непрошено, словно кошмар. Эта его равнодушная и сонная жена. Пеэтер вскочил, нашарил в темноте только один тапок и пошлепал в большую комнату к жене. Заговорил боязливо, будто был в чем-то виноват.
— Не могу уснуть, — прошептал Пеэтер.
— Хочешь, я вернусь в кровать? — спросила жена.
— Да.
— Но думать будешь обо мне, не о лошади.
— Хорошо, — через силу сказал Пеэтер. Врать ему не хотелось.
— Если ты начнешь ворочаться.
— Не буду, честное слово. Настроение отвратительное, погано себя чувствую!
— Ладно, иду. Честно, я ведь тоже устала.
— Знаю, знаю.
Жене было не до шуток. На часах три ночи. К восьми ей на работу. Невыспавшаяся, она бывала злой, раздражительной и нехорошей. И во всем был виноват Пеэтер. Он улегся, сложил руки на груди, как раньше требовали в детском саду, закрыл глаза и стал гнать от себя все мысли о любых лошадях. Так он боролся до утра. Спал или не спал, не имел представления. Ночь как-то прошла. Подумать только, сколько таких ночей еще впереди. Жизнь все же страшно выматывающая штука.
Секретарша, маленькая злобная Анника, была чуть любезнее, чем в прошлый раз. Интересно, с чего бы? Пеэтер навострил уши, появился проблеск надежды. Поначалу сильно надеяться опасно. Пусть сперва будет крошечная надежда, а потом, если возникнет причина, она перерастет в большую, потом разрастется еще. Пеэтер бросил пальто на вешалку и встал в ожидании новостей.
— Я все надеялась, а вдруг мы как-нибудь выкарабкаемся, но теперь ясно, что мы на дне. Как в игре в морской бой. Но это даже лучше, ясность, по крайней мере, — сказала секретарша. — Я ищу другую работу. Собственно, я вынуждена ее искать. Что ты будешь делать, Пеэтер, у тебя оставалась какая-то там лошадь, а... ?
Надежда погасла. Какая-то там лошадь? Так и сказала. Понятное дело, что не стоило на работе болтать о лошади. Секретарши и прочие работники сразу стали подсчитывать, сколько она пожирает, сколько ест он сам. И всякая человечность испаряется. Остается зависть в чистом виде. У тебя может быть собака, кошек сколько угодно, а вот лошадь — это уже излишество. Для, так сказать, усредненной Анники.
— Да, оставалась. И пока что есть.
— Она ведь тоже кушать хочет, да?
Сегодня Анника была какой-то более добросердечной. Не подковыривает его, а явно сочувствует. Интересуется судьбой лошади. Пеэтер смягчился. У Анники дома были дети и муж, который изредка встречал ее после работы. У мужа, вроде, есть еще вторая жена, но Анника не подает виду, хотя все кругом знают об этом. И у той, другой Анники тоже двое детей. Анника и вторая жена рожают попеременно, потому, как ни одна не собирается уступать. Обе надеются победить. Но не тут то было, недавно родился ребенок у другой. Сейчас Анника наверняка беременна. Скоро родит маленького жеребенка, назовет по первой букве папиного имени. К примеру, если он Прийт, то на «п».
— Проклятье! — в сердцах выпалил Пеэтер.
— Что такое?
— Видишь ли, Анника, эта лошадь у меня с детства. Я имею в виду, с ее детства. Я почти что видел, как она родилась. Ноги у нее кривые-кривые были, потом выпрямились. Я еще удивлялся, как такие могут выпрямиться. А вот гляди-ка.
— А я и не знала, что у лошадей тоже бывают кривые ноги?!
— У лошадей бывает все. Как у людей. Чем они хуже людей, как ты думаешь?
— Откуда я знаю! — воскликнула Анника, скрестив на груди руки.
— Ладно! — сказал Пеэтер. — Уже через неделю она была божественно прекрасным жеребенком. Бегала по загону и, проголодавшись, шла есть. Ее мать тоже вороной масти была.
— Ну да, ну да.
Теперь, когда, наконец, он нашел с Анникой общий язык, все было кончено. В жизни так и бывает. Стали подтягиваться остальные сотрудники. Пеэтер закончил свою повесть о лошадях. Все расселись в конторе и стали подавленно просматривать расчеты, ждали, чтобы кто-нибудь что-то сказал или решил их судьбу. Но как? Работяги, которым в конторе делать нечего, и без того уже переведены на половину зарплаты или отправлены в принудительный отпуск или сокращены, так что банкротство ни для кого не секрет. Просто надо произнести это слово вслух. К счастью, зазвонил телефон, и у Пеэтера появился повод выйти. Он скрылся за дверью. Анника, опасаясь, что он вернется, для страховки переждала минуту, и прошипела:
— Он оплакивает свою лошадь! На нас ему наплевать! Главное, достать где-то овса. Он сам мне говорил. Ему все равно, что дети, что банковские кредиты, что люди без жилья останутся. Говорят. — Анника снова оглянулась, — говорят, что ему все до лампочки, и даже жена уже не спит с ним в одной постели!
— Интересно, почему?
Анника пожала плечами. Сердце ее остро сжалось от горечи, на глаза навернулись слезы.
— Я понимаю его жену, если мужа больше тянет к лошади.
Анника расплакалась и, прижав к глазам платок, выскочила из помещения.
— Ну, что на этот раз? — спросил Пеэтер.
— Один бельгиец, — сказал Иво.
Анника промчалась мимо Пеэтера как грозная ракета.
— Да нет, Иво, это секретарша чуть не сбила меня с ног. Какой бельгиец?
— Покупатель — бельгиец! Зубной врач, больше я ничего не знаю!
— Почему он покупает лошадей у нас?
— Не знаю. Ходил, присматривался, был с женой и ребенком.
— Они тоже бельгийцы?
— По каким-таким признакам я мог бы распознать бельгийцев, а? Жена и ребенок — финны, кажется, все живут в Бельгии, но финнов-то я всегда узнаю! А лошадь покупают здесь потому, что так захотела дочка!
— Странно. ну и чего ты мне звонишь?
— Так ты Пилле хотел продать или не хотел?
— Хотел, но. да, хотел, конечно, хотел. Я уже забыл.
— Ну, ясно, я спросил за нее семь тысяч, он сегодня явится на пробу, так что подъезжай, хорошо?
Иво положил трубку. Анника шла по коридору обратно. Почему-то бросила на Пеэтера осуждающий взгляд. За что?
Бельгийцу было примерно тридцать, темные волосы блестели от масла, больше похож на итальянца, чем на бельгийца. В Италии Пеэтер бывал. Бельгиец был в солнечных очках. Выходит, вот они какие, эти бельгийцы. Его финская жена и дочь стояли рядом и наблюдали за отцом. Но тот гарцевал не на Пилле, а на гнедой. Бельгиец перепрыгнул барьер, который поставил перед ним Иво.
— Ты погоди, Петс, он посмотрит здесь несколько лошадей, сначала Геру, а потом Пилле, девочки сейчас готовят ее.
