Март Кивастик - Автопортрет с женой и лошалью
— Ты погоди, Петс, он посмотрит здесь несколько лошадей, сначала Геру, а потом Пилле, девочки сейчас готовят ее.
Опять Петс, опять Петс!
— А-а, понятно, — сказал Пеэтер.
Можно было бы подойти к финской жене бельгийца и поболтать, но как-то не хотелось. О чем говорить-то. Бельгиец оказался хорошим наездником, посадка правильная, спокоен, уверен в себе, даже слишком уверен. Лошадь его слушалась. Бельгиец наклонил ее сначала в одну сторону, потом в другую, затем поднял в галоп. Он был без картуза, только солнечные очки и маслянистые волосы.
Перед препятствием бельгиец подобрался и прыгнул. Барьером было прясло, около метра высотой. Или чуть выше. Метр десять. Пеэтер, как правило, брал барьеры ниже метра. Когда-то сломал ключицу и ему хватило. В этом смысле бельгиец его явно превосходит. Преодолевает препятствия, перед которыми Пеэтер робеет. Даром, что волосы намаслены. Бельгиец тоже начинает движение с левой ноги. Иво поднял барьер еще на десять сантиметров. Гера и всадник перепрыгнули образцово. Финская жена закурила тончайшую зеленую дамскую сигарету и, как бы это выразиться, оценивающе смотрела на мужа. В хорошем смысле — оценивающе. Кадык Пеэтера заходил вверх-вниз. Жены ценят сверкающие и блестящие от масла вещи, вглубь мужа их взгляд не доходит. Это факт. Ни единой причины, почему бы им не захотеть Геру, нет. Кроме того, Гера младше Пилле, семилетка. Идеальная лошадь для дома. Хорошо объезжена, все у нее впереди. Радостно проживут вместе с бельгийцем до пенсии, потом на выгоне будут грызть сено.
Бельгиец спрыгнул с лошади и отдал девочкам выгулять ее. Сам подошел к Иво и что-то сказал. Пеэтер находился на другом конце площадки. Они вместе подошли к нему.
— Гера ему вроде понравилась, — сказал Иво.
— А я и не расстраиваюсь, — ответил Пеэтер. — Пусть берет Геру.
— Bonjour, monsieur! — бельгиец снял очки и улыбнулся.
— Не понимаю, почему он покупает здесь, когда Бельгия кишит лошадьми?
— Я тоже не знаю. Дочь и жена захотели, они живут сейчас, кажется, в Финляндии, не знаю. Я только продаю. А здесь все же дешевле, чем в Финляндии.
Подошла жена бельгийца. Девочка подбежала и прыгнула отцу на руки. Бельгиец поднял ее высоко в воздух, чмокнул в щеку и что-то сказал по-французски. Дочка взвизгнула от радости. Жена говорила на финском. Ее хоть можно было понять. Слегка заносчиво, но вежливо она кивнула Пеэтеру.
— My teeth are ok, no problem with me, — сказал Пеэтер, но шутка не удалась. Иво попытался его выручить:
— Он лошадиный зубной врач, а не человеческий.
Пеэтер не поверил своим ушам.
— You do horses?
— Yes, — ответил бельгиец. — Can' t help you, no way!
Этого еще не хватало. Жена что-то шепнула бельгийцу на ухо. Потом еще. На ней были сапоги на высоком каблуке, которые вязли в здешнем песке. Она снова что-то прошептала. Девочки вывели Пилле.
— Пойду, отведу ее назад, — сказал Пеэтер.
— Погоди, — остановил Иво. — Он все-таки хочет посмотреть Пилле.
— А Гера?
При имени Геры жена и дочка бельгийца недовольно сморщили губы. Перевод был не нужен. Этот язык Пеэтер прекрасно понимал. Девчонке от роду лет десять, вся в рыжих веснушках и привередливая как мать, только без высоких каблуков и сигаретки.
— Tjoven ei pida siita Herasta, voitaisko me katsoa jotain muuta? Mika tuo musta on?
Финская мать в упор уставилась на Пилле и прищурилась как гриф. Девчонка сделала то же самое.
— Haluan katsoa sita, please! Isaaaaaaa!
Она не терпела возражений. Схватила отца за руку и потащила к Пилле. Если женщины чего-то хотят, то хотят всеми фибрами души. Ничего не оставалось, как вывести Пилле на площадку. Бельгиец вскочил в седло, отрегулировал под себя стремена. Когда чужой садится на твою лошадь, всегда возникает чувство, что садятся на тебя, вместе со всеми шпорами и прочими делами. Но Пилле вела себя, как обычно, мотала головой и выпячивала нижнюю губу. Только раз мельком глянула в сторону Пеэтера. И больше ничего. По-настоящему даже не посмотрела на него.
— Если раздумал продавать, скажи сейчас, — сказал Иво.
— Я должен, — ответил Пеэтер. — Полный абзац, понимаешь? Банкротство. Все в жопе. Все!
Иво понял. Рыжая малышка бежала за Пилле, хлопала в ладоши и радостно вскрикивала. Любой нормальный человек безо всяких колебаний купил бы Геру, а эти? Что они вообще понимают в лошадях? Женщинам нравятся черные мужчины. Вороные лошади тоже. Особенно финкам, уж не знаю, почему. Бельгиец поднял лошадь в малую рысь. Главная особенность Пилле в том, что у нее чертовски сподручная рысца. Мягкая, приятная, в очень удобном ритме, так что сидеть в седле — истинное наслаждение. И любой дурак этого не может не заметить. Если, конечно, он не полный баран. Теперь, похоже, это большая беда Пилле. Лошадь прекратила мотать головой. Выглянуло солнце, Пилле залоснилась, шея гордо изогнута. Просто загляденье. Бельгиец с блестящей головой и блестящая вороная лошадь с удовольствием прошлись рысцой. Остановились, седок спешился, отпустил поводья.
— How old is she?
— Twelve, — заорал Пеэтер, сложив руки рупором, — very old! Vanha hevonen! — обратился Пеэтер к финке.
Бельгиец не ответил, отступил подальше. Финка тоже промолчала. Что-то пошептала на ухо рыжей дочке. Дети всю жизнь портят. Своими капризами. Чего только не приходится делать, чтоб они не ревели постоянно и не ныли. Иво для начала выставил для бельгийца маленький крест, но тот не стал перепрыгивать сразу. Прошелся ровной рысью. Поводья на кончиках пальцев. Пилле выглядела так, будто сошла с глянцевой обложки. Пеэтер и сам без раздумий снова купил бы ее. Взмахивая хвостом, Пилле грациозно летела по воздуху. Не лошадь, а самолет.
Мать Пилле ожеребилась в прекрасный июньский день. Почему-то жеребенок не смог сразу вылезти из брюха и его затолкали обратно. Потом опять и опять. Это продолжалось долго, и когда жеребенок, наконец, приземлился на луг, то не соображал, как нужно сосать. Что-то переклинило в его голове. Он хоть и высасывал молоко, но не глотал. Язык был в молоке, но все выливалось из уголка рта. В конце концов, жеребенок обессилел, зашатался на своих длинных ногах и опять рухнул на землю. Его пытались поддержать, но ничего не помогало. Жеребенок лежал и задыхался. Все решили, что этот черненький трехдневный жеребенок отправится туда, откуда только что пришел — то есть, в никуда. Совершенно случайно мимо проезжал Уве, ветеринар, он увидел, что жеребенок отдает богу душу. Положил Пилле под капельницу и насильно влил в горло молоко. Кобыла жалобно наблюдала за всем этим, но ничем помочь не могла. Уве предупредил, что все решится к утру. У жеребят это происходит молниеносно. Было, и уже нет. Как фокус. Пеэтер побоялся остаться дежурить возле Пилле, поехал домой и напился, а утром вернулся назад. Жеребенок стоял под брюхом кобылы и сосал молоко. На следующий день он уже носился, подбрасывая зад, как настоящая лошадь.
Бельгиец пару раз перепрыгнул через маленький крест и перевел лошадь на шаг. Девочка все повизгивала. Иво сделал из креста изгородь и приподнял ее. Пилле под настроение запросто могла упереться. Иногда, если на нее накатывало, она артачилась даже перед десятью сантиметрами, но на сей раз — нет. Она прыгнула. Словно Пеэтер ей осточертел. Пеэтер почувствовал, что его жестоко предали.
— Сколько ты запросил, Иво?
— Семь. Что-то не так?
— Нет.
— Тогда почему ты спрашиваешь?
— Ничего, это я так просто, — сказал Пеэтер.
Бельгиец шагом подъехал к жене и дочери. Финская жена подняла рыжулю, и отец посадил ее перед собой на шею лошади.
Видно, что он запал на Пилле. Еще бы! Бельгиец остановил лошадь и протянул девчонку матери. Но рыжая на финском потребовала посадить ее обратно. На финском? Или это уже был французский?
— Кажется, ты сбудешь лошадь с рук, сказал Иво.
Пеэтер прикурил и глубоко затянулся. Так.
— Ты снова закурил?
— Этот чертов кризис все нервы истрепал. Снова начал!
Наконец, бельгиец слез с Пилле, девчонка тоже. Они взяли лошадь за поводья и подошли к Пеэтеру.
— C' est bien! I' ll take her! — сказал бельгиец.
— Ну, что скажешь? — спросил Иво у Пеэтера.
Маленькая рыжуля теребила отцовскую руку и прыгала как чертенок. Пилле-Пилле! Затем она выудила из кармана кусок сахара и протянула лошади. Вообще-то у Пилле была противная манера хватать сахар, нисколько не беспокоясь, глотает она его вместе с пальцами или без. Однако сейчас она словно шимпанзе свернула губы в трубочку и нежно сняла сахар с ладони девочки. Бельгиец протянул Пеэтеру руку. Пеэтер проигнорировал ее.
— Скажи ему, что Пилле стоит десять!
— Чего?
— Десять тысяч евро!
Пеэтеру уже самому казалось, что с самого начала он хотел десять тысяч. Слава Богу, что он произнес это теперь вслух. За семь тысяч козу можно купить, а не лошадь. Кто поил ее, трехдневную, молоком, кто ночами не спал? Кто?!!
— This horse is ten thousand euros, monsieur, kymmenen tuhatta! Ten thousand, it' s not a cheap one, you understand me?
Это вранье, что французы, даже если они и бельгийцы, не понимают по-английски. Зубной врач снял солнечные очки и ощутимо разозлился. Как по-французски «сердитый»? Аж щетина встала дыбом.
