Владимир Торчилин - Университетская история
cна, о чем уже довольно давно сообщила своему психиатру, указав и причину этих расстройств. Надо сказать, что ее врач советовал ей ещё тогда обратиться к адвокату и принести официальную жалобу, но она надеялась, что ее твердая позиция вас как-то успокоит. Как теперь стало всем нам известно, вы не только не успокоились, но и, если так можно выразиться, подняли свои домогательства на новый уровень, написав ей совершенно недвусмысленное письмо с угрозами служебных неприятностей, если она не пойдет навстречу вашим желаниям. Копия письма к жалобе приложена. Вы и теперь будете говорить, что между вами и доктором Тротт ничего, кроме деловых отношений, не было?
Пока она говорила, Андрей успел немного собраться с мыслями и, как ему казалось, найти правильный ответ на все эти несуразные обвинения, которые — он почему-то был совершенно уверен в этом — Дебору просто вынудили написать эти самые кадровики и инспектора по сексу, только, небось и кормившиеся, как раздраженно думал он, с разнообразных скандалов подобного рода.
— Послушайте, — заговорил он, стараясь быть как можно спокойнее и всем своим видом выражая абсолютное недоумение, — во-первых, из всего, что вы сказали, как раз и следует, что ничего между нами не было. Это, с моей стороны, действительно были и есть самые нормальные человеческие чувства по отношению к Деборе Тротт, но раз она их отвергла, то о каких отношениях может идти речь? То, что я безответно, но совершенно искренне испытываю очень сильную симпатию по отношению к ней, это ведь, в конце концов, моя личная проблема, и я с ней постараюсь справиться. Во-вторых, о каких сексуальных домогательствах может идти речь, когда за все время я лишь несколько раз очень вежливо пригласил ее на ужин, как, кстати, можно пригласить и коллегу, к которому никаких сердечных чувств не испытываешь, а просто хочешь интересно поговорить, скажем, о музыке или там о хоккее. И наконец, в-третьих, какие еще угрозы служебных неприятностей? О чем вы? Я же не сумасшедший, чтобы не помнить того, что действительно написал два дня назад! Но в письме-то я, наоборот, говорил о том, что мой к ней интерес, как бы она на него ни отреагировала, на работе как раз никак отразиться не может! Если вы действительно читали это письмо, то не могли этого не видеть. Как можно обычную человеческую ситуацию так перевернуть с ног на голову? Зачем это вам?
Естественно, что сохранить спокойствие Андрею не удалось и последние слова он договаривал каким-то пресекающимся голосом и почти шепотом. Пока он говорил, он кик-то незаметно для себя самого пытался поймать взгляд декана и обращался как бы только к нему, но теперь он обвел глазами и сидевшую прямо перед ним троицу, пытаясь понять, достаточно ли убедителен был, поняли ли они, что он говорит чистую правду, и хватит ли его убежденности и сказанной правды для того, чтобы как-то прекратить это невероятное недоразумение. Ему показалось, что он увидел какое-то подобие сочувствия на лице Кевина и, как это ни странно, в глазах специализировавшегося по рабочему сексу Берга. На адвоката, как и на агрессивную даму, он не произвел никакого впечатления. Адвокат смотрел на него с откровенно насмешливым презрением, а Джин из отдела персонала со столь же откровенной ненавистью. Слово вновь взял адвокат.
— Доктор Левин, — терпеливо-снисходительным тоном заговорил он, — вы совершенно напрасно прибегаете к семантическим уловкам. Не надо говорить нам, что “отношения” — это только когда в них участвуют двое, а ваши личные переживания никакими “отношениями” не являются. В этом никто и не сомневается. Жаль только, что дело обстоит совершенно не так: если бы вы держали ваши мысли при себе, то вы были бы совершенно правы, и нам тут встречаться не пришлось бы. Но как только вы их высказали доктору Тротт, то независимо ни от чего, в том числе и от ее реакции, вы сделали ее участницей этих “отношений” со всеми вытекающими отсюда последствиями. И эти последствия оказались печальными для доктора Тротт и крайне неблагоприятными для вас. И тот факт, что вы делали свои неуместные предложения вполне вежливо, означает лишь то, что вам предстоит нести гражданскую и служебную ответственность, тогда как если бы вы позволили себе какую бы то ни было грубость или явную бестактность, то это вполне могло бы дать основание и для уголовного преследования. И не надо пытаться отшутиться от нас, приводя примеры с приглашением коллег на предмет разговора о хоккее. Из вашего же письма следует, что ваши цели по отношению к доктору Тротт были совершенно иными, а мы здесь разговариваем именно в связи с ними.
Что же касается прозвучавшего здесь вашего утверждения по поводу, так сказать, несмешиваемости личных и деловых симпатий, то позвольте в этом усомниться. Кстати, при первом прочтении вашего письма мы были, скорее, склонны согласиться с вашей трактовкой ситуации, но профессиональный психиатр, сопровождавший доктора Тротт, обратил наше внимание на следующее. По его словам, для будущей работы доктора Тротт было бы предпочтительнее, если бы об этой работе речь в вашем письме вообще не шла. А раз уж вам пришло в голову связать в одном контексте ее ответ на ваши чувства с деловыми отношениями между вами, то, с точки зрения профессионала, это очень плохой знак. Сегодня вы решили быть благородным и говорить, что работа доктора Тротт никак не пострадает в случае ее нежелания пойти навстречу вашим домогательствам, а завтра с таким же успехом сможете потребовать от нее определенной благосклонности под угрозой создать для этой работы сложности! Важно то, что в себе вы с внутренней готовностью связываете сексуальные услуги с рабочими отношениями, а уж как эта связь выразится в реальности, зависит от многих факторов. И именно поэтому мы так настойчиво выступаем против любых личных отношений в паре начальник— подчиненный, особенно если их инициатором выступает начальник. Надеюсь, это вам понятно?
Андрей понимал всё, что сказал адвокат. Более того, он даже видел в его словах несомненную логику. Но как объяснить присутствующим, что его поведение под эту логику не попадает? Что всё было по-другому и ни при каких обстоятельствах не могло бы быть так, как видится им или накрутившим Дебору психиатрам и законникам?.. Этого он в полной растерянности сообразить не мог и ошеломленно молчал.
Впервые заговорил декан:
— Эндрю, меня очень огорчает всё происшедшее, тем более, что подобных историй у нас на факультете просто не было. И мне как декану очень бы хотелось о них никогда и не слышать. Но помимо чисто морального аспекта у этого дела есть и еще один, который меня тоже не может не волновать. Дело в том, что в своем заявлении Дебора выставляет ряд требований, невыполнение которых заставит ее обратиться в суд и сделать всю ситуацию достоянием публики. Я не знаю, полностью ли это ее инициатива или ей такой образ действий подсказал ее адвокат, но...
— Дело не в том, кто подсказал или не подсказал, — неожиданно резко перебил декана адвокат университетский — а в том, что у нее для подобных требований есть полное моральное и юридическое право!
— ...она требует от руководства университета, — продолжил декан, сделав вид, что не заметил реплики адвоката, — единовременной выплаты пятидесяти тысяч долларов в качестве компенсации за моральный ущерб, предоставления четырехмесячного оплаченного отпуска для поправки подорванного вашим, гм, вниманием здоровья и... — тут декан несколько замялся и почти извиняющимся тоном закончил — ...вашего немедленного увольнения, чтобы оздоровить университетскую атмосферу и обезопасить от ваших возможных, гм, домогательств других сотрудниц. Так что ситуация складывается сложная не только для вас, но и для всего факультета и даже для университета в целом. Вряд ли ректорат отнесется к возможности неприятной шумихи вокруг этой истории с удовольствием. Так что мы очень хотели бы услышать от вас хоть что-то, что помогло бы нам сделать ситуацию менее болезненной для всех.
У Андрея потемнело в глазах. Жалобы, тысячи, увольнение, домогательства так перепутались в его неподготовленном к такому повороту событий уме, что через них не могла пробиться и самая махонькая законченная мыслишка. Он понимал, что декан дает ему возможность предложить еще какую-нибудь свою трактовку событий, более убедительную, чем прозвучавшая раньше, но не мог даже заговорить. Неожиданная помощь пришла оттуда, где Андрей менее всего рассчитывал ее получить — подал голос представлявший сексуальную комиссию Берт.
— Господа, — спокойно произнес он, — какой бы неприятный вид ни имела вся эта история, я думаю, что мы должны согласиться с тем, что для доктора Левина ситуация сложилась совершенно неожиданная. Что бы ни происходило на самом деле, но, по крайней мере, мне на основании моего многолетнего опыта представляется, что сам доктор Левин видел происходящее несколько по-другому. Поэтому неудивительно, что сейчас он не готов к тому, чтобы серьезно обсуждать сложившееся положение. Давайте продолжим этот разговор через день-другой, тем временем проинформировав проректора и заверив доктора Трот и ее адвоката, что все необходимые меры по ее жалобе уже принимаются. А вам, доктор Левин, я бы посоветовал хорошо продумать свою позицию и даже, пожалуй, посоветоваться с адвокатом, а то и нанять кого-нибудь на всё время разбирательства.
