Владимир Торчилин - Институт

Владимир Торчилин

ИНСТИТУТ

повесть в историях

ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ. ДИРЕКТОР

Маленькое предисловие автора к циклу "Невыдуманные рассказы и повести из недавнего прошлого", включающему и повесть "Институт"

Вне всякой зависимости от политической оценки всего происходившего в Советском Союзе, а потом и в России в течение последних 10-15 лет (я написал эти слова в начале 1999 года), я думаю, никто не будет спорить с тем, что для людей, кому сейчас от тридцати-тридцати пяти и выше, в полное небытие ушла или, точнее даже, рухнула значительная часть их жизни. Жить в переломные времена всегда трудно, но если между старым и новым остается некий мостик привычных ценностей и знакомого жизненного уклада, то оно, все же, полегче. А вот если перелом начисто уничтожает все старое, и между днем сегодняшним и днем вчерашним образуется настоящая пропасть, то тем, чья жизнь в значительной мере прожита, так сказать, за пропастью, приспособиться к новому довольно трудно, даже если оно и лучше старого. Впрочем, новое бывает лучше старого далеко не всегда, и мне кажется, что только сейчас я начал правильнее понимать мысли и чувства людей, выброшенных из старой России большевистским переворотом и лишь много позднее получивших возможность узнать, что там и как.

Кстати, забавная вещь – когда я в свое время читал какие-нибудь мемуары из старой, дореволюционной жизни, то все в них описываемое выглядело для меня вполне понятным и правдоподобным, а вот сейчас дети моих знакомых, которые врастали и взрослели как раз в течение последних десяти-пятнадцати лет, так смотрят на нас, когда мы в их при отсутствии вспоминаем происходившие с нами во время оно типичные “советские истории”, что сразу чувствуешь в них станиславских – не верят! И вообще в голове у них все это не укладывается. И до меня постепенно начало доходить, почему такая разница в восприятии: пусть дореволюционное время в абсолютном исчислении было от меня дальше, чем от наших детей советское, но в течении этого старого времени была своя, если так можно выразиться, нормальная логика, так что почему бы мне ее и ни понимать? А вот многое происходившее в выпавшую нам эпоху развитого социализма ни в какую нормальную логику не укладывается. Как когда-то давно говаривал один мой московский приятель, чтобы понять происходящее в Союзе, надо стать на такую точку зрения, которая нормальному человеку недоступна. Чего ж удивляться тому, что абсурд является реальностью только для тех, кто в этом абсурде жил. А те, кто не жил – не верят. Примерно как послереволюционные эмигранты не могли поверить в то, что творилось в Совдепии. Так что наша жизнь в каком-то смысле из нормального разумения выпадает.

Вот именно это обстоятельство меня и смутило – ну, пусть алогично, ну, пусть ненормально, но ведь именно там прошла большая часть моей жизни. И, как вы понимаете, не только моей. Что ж теперь – все на выброс? Вытравить из памяти как дурной сон? В каком-то смысле обидно – вот вытравишь, и самого тебя больше нет. Ни в личном, так сказать, плане, ни в исторической перспективе. И даже запаха нашего времени и быта не останется. Так, коллекция псевдоисторических анекдотов. Вот этот “запах” я и пытаюсь уберечь. И, главное – мы-то были! Так что, в каком-то смысле, я и собственную жизнь сохраняю. Забудут абсурд – кончится и наша жизнь. Но разве наша вина, что мы родились и жили там, где мы родились и жили, как бы сами к этим времени и месту действия ни относились? Возможности выбирать, где тебе родиться, все равно не существует...

Так я и решил, пока память еще ничего себе, попробовать сохранить свое время, а значит и себя самого, записав всякие истории, которые только в наше время и в нашем месте и могли произойти – так сказать, единство времени, места и действия. А историй таких – пруд пруди! Конечно, когда я называю их “невыдуманными”, не надо понимать это слишком буквально. Естественно, за каждой из них какие-то реальные события и ситуации или даже просто мой жизненный опыт стоят, но главная их невыдуманность заключается в том, что произойти все в них описанное только и могло в той нашей минувшей жизни. Именно в таком виде и начал складываться этот цикл. Да так и идет. И сколько еще из меня таких историй выйдет, сказать не берусь. Но вдруг хоть кому-нибудь вспомнить захочется или просто станет интересно, если самому там пожить не пришлось... На это и надежда.

I

Институт был хотя и отраслевой, а не академический, но известный. И не только сам по себе, но и тем человеком, который его создал, ибо человек этот был лицом, приближенным, так сказать, к государю-императору, то есть к действовавшему на том историческом отрезке главе еще вполне жизнеспособного государства, именовавшегося Советским Союзом. То ли они когда-то давным-давно работали вместе, то ли были женаты на каких-то родственницах, то ли еще что-то в том же роде - слухов ходило много, и, как и положено слухам, все разные - но сам факт близости сомнения не вызывал ни у кого. И был этот факт в соответствии с традициями того (да, похоже, и этого) времени настолько важен, что даже само строительство института объявили какой-то то ли комсомольской, то ли ударной - во всяком случае, особенной - стройкой и под такое дело даже передали на это строительство средства от очереднего ленинского субботника. В общем, оказали поддержку, хотя для всех советских граждан оставалось загадкой, кто же, все-таки, на этих субботниках зарабатывает те мистические деньги, поскольку каждый сам за себя вполне ответственно мог ответить, что никакой полезной деятельностью он в субботническом процессе не занимался, а, скорее, наоборот, даже наносил некий ущерб семейному бюджегу, поскольку, чтобы морально скомпенсировать погибшую субботу, водки в такой день выпивалось куда больше обычного. Впрочем, может быть, именно эта сверхплановая (а, может, и напротив - вполне осознанно запланированная) прибыль от водочных продаж и являлась финансовым результатом всесоюзного дня якобы ударного якобы патриотизма?

Ну, да как бы там ни было, деньги дали. И в результате в одном из новых районов Москвы довольно быстро появился не какой-нибудь очередной спичечный коробок, а целый городок из пяти больших корпусов и доброго десятка строений поменьше. И в эти корпуса их создатель пробил размещение сразу нескольких полусамостоятельных образований, каждое из которых довольно быстро получило статус института, а весь выстроенный, оборудованный и быстро заполненный людьми, службами, приборами и оборудованием конгломерат стал гордо называться научно-производственным центром, так что первый директор уже перешел в разряд более высокий, получил официальный титул директора не простого, а уже Генерального, неофициальное прозвище Босс (или даже Биг Босс, если говорившему хотелось звучать совершенно американизировано), и исчез с народных глаз в какие-то заоблачные высоты, лишь изредка появляясь перед малыми мира сего на разнообразных юбилейных общих собраниях, где всегда выступал хотя бы с коротенькой речью, чтобы сотрудники не забывали его вида и голоса. В свою очередь, каждый из начальников бывших подразделений, а ныне институтов, стал Директором.

II

Вот к одному из этих Директоров и попал Игорь. Собственно, не совсем даже так, ибо в слове "попал" содержится намек на некий случайный каприз судьбы, тогда как на самом деле никакой случайности в его попадании не было, а складывалось все вполне последовательно и естественно. И по-житейски понятно. После окончания аспирантуры в МГУ, уже остепененный Игорь все еще перебивался на кафедре на каких-то временных ставках, что жизненной стабильности никак не способствовало, да и от науки отвлекало. Да, к тому же, он уже был женат и даже ждал прибавления. И не то чтобы к нему плохо относились - наоборот, завкафедрой был и научным и жизненным советчиком просто замечательным, но вот добыть новых постоянных ставок для кафедры не мог даже он. А ждать, пока что-то освободиться, тоже особого резона не было - кафедра у них была набита толковой молодежью, и даже на почти всех завлабских должностях были ребята немного за тридцать. Еще пахать и пахать. А уж среди старших и, тем более, младших научных сотрудников было полно тех, кто вообще заканчивал аспирантуру незадолго до Игоря. И на естественный отбор рассчитывать не приходилось. Хорошо, что хоть как-то держали. И, к тому же, не один он был в таком положении. Так что, хоть все они, неустроенные, периодически и собирались в курилке пожаловаться на судьбу, но жаловались именно на судьбу, понимая, что начальство упрекнуть не в чем, и никто не виноват, что потянуло их в такую модную специальность, где умников больше, чем ставок. В общем, крутились.

Оказалось, однако, что завкафедрой, к которому они и так всегда относились с симпатией и уважением, на самом деле заслуживал уважения еще большего, поскольку, ничего не говоря им, он немало прикидывал, куда бы пристроить толковый молодняк, честно и с пользой отпахавший на благо родимой кафедры дипломные и аспирантские годы, а теперь нервничавший от неустроенности. Ситуацию на кафедре он знал лучше, чем кто угодно, и понимал, что перевести в штат ему удастся, в лучшем случае, одного-двух человек, а для остальных внутренних резервов уже не остается. Но, как человек в научном мире значительный, он был хорошо осведомлён и обо всем, происходящем в смежных сферах. Так что решение о создании нового научного центра мимо его внимания не прошло. Тогда же он встретился с будущим Генеральным и быстро убедил того, что на одних отраслевых силах и без солидной науки в таком большом начинании не обойтись, а кто может лучше эту науку толкать и, соответственно, снабжать новый центр таким необходимым ему престижем в глазах широкой общественности, чем молодые кандидаты с лучших университетских кафедр. Конечно, все они и так неплохо пристроены (тут он, естественно, для пользы дела ситуацию немного подлакировал), и на должности младших научных, которые у них и так сейчас есть в университете, они в другое, пусть даже и перспективное, место переходить вряд ли станут, но вот если им дать позиции старших научных, то они не только почти наверняка перейдут, но и в благодарность за такой стремительный рост работать станут выше всех похвал, за что он готов был поручиться. Будущий Генеральный ситуацию схватил быстро, да и научные связи с Университетом для молодого центра действительно были бы очень полезны, придавая ему не только отраслевую, но и общенаучную значимость, так что он не просто поблагодарил за ценный совет, но и попросил игорева университетского зава подготовить списочек потенциальных кандидатов человек, так, на пять-шесть.