Николай Никифоров - Хич
Чем больше Боб видел, тем больше начинала болеть голова. Впрочем, не только голова. Он чувствовал себя так, как будто его контузило, как будто он полз по этому грязному снегу. Если и был где-то ад, значит, он был там. А Макс там был и вернулся оттуда живым. Остались воспоминания, и они преследовали его. То, что сейчас увидел Боб, можно было бы назвать целой жизнью. Да это и была жизнь – он хорошо знал по книгам, что на войне каждая секунда идет в счет. Он даже не успел докурить – сигарета, любезно предложенная ему байкером, просто тлела в руке. Боб не хотел вклиниваться к нему в голову, просто воспоминания были так сильны и отчетливы, что просто обрушились на Боба.
А разговор не клеился, и все тут. Не выполнялась главная заповедь автостопщика: быть интересным тому, кто тебя везет (раз уж едешь на халяву, то, пожалуйста, будь так добр). Неожиданно для Боба в разговор вступил Максим:
– Та не волнуйси, шо не базарю. Пнимаишь, характер у меня такой – не люблю базарить.
– Ясно. А почему?
– Ты мне не брат, не сват. Не гарно мне, хлопчик… не буди.
Вертолет. Лопасти хлопают по воздуху. Друг лежит в луже крови. Через минуту он должен умереть, этот славный белобрысый парень с голубыми глазами. Его все так и звали в полку – Василек. Такие песни пел – душа дугой закручивалась. За что? Зачем?
Обрыв, словно у работающего видеомагнитофона выдернули шнур.
… ихние дети. Да господи, что ж ты делаешь-то?! Ему от силы тринадцать лет, а он лезет прямо под танк. Это смертник, он весь напичкан тротилом, совсем как новогодняя елка. Маленький волчонок бросается под танк и разлетается в клочья. Машина повержена, у ребят серьезные повреждения ожоги и контузия в основном. А он, взрослый вроде бы мужик – плачет. Текут они, слезы, как-то совсем по-бабски. Как моча тогда перед вертолетом. Или когда в задницу осколком попало: весь взвод сочувствовал и ржал. Да и он сам через некоторое время хохотал. Когда оно зажило.
Снова обрыв. Глупо, конечно, сравнивать чужие воспоминания с видеозаписью или переключением каналов по ящику, но Бобу что-то больше в голову ничего не лезло. "Господи, ну какой же я серый. Как головенка-то болит, мать честная… хватит!!! ".
Но оно не отпускало. Мимо проплывали деревья, телеграфные столбы и проходящие мимо машины; в то же время перед глазами умирали люди и вскипала земля.
Гражданка. Он делает первые шаги по родной Рязани. Штатская одежда как-то стесняет его, непонятно отчего. Вроде бы все так, да все не так: и не так говорят, и не так себя ведут. Когда ночью где-то в небе пролетает вертолет, он вскакивает с кровати, рефлекторно пытаясь схватится за калаш. Которого нет. И сны. Лучше бы он не спал вообще… И хачи. Лучше бы они не жили…
И снова цепочка нарушилась. Максим уже не думал о войне, он думал о водке. И слава богу – от его мыслей голова больше не раскалывалась. Каким-то образом поток образов и мыслей иссяк, освободив воспаленное сознание.
6.
***Это был хороший урок: теперь Боб понял, что читать мысли – не всегда хорошо. Все равно что врываться в ванную к незнакомому мужчине, или присутствовать при родах: и то, и другое слишком лично, чтобы рассказывать или показывать. Боб спросил у Максима разрешения поспать, и тот был не против: в стареньком потрепанном автобусе было много мест, где можно протянуть ноги. К тому же Боб действительно сильно устал – не столько от дороги и езды, сколько от его новой способности.
Как только он лег на двойное сиденье рядом с теплым крылом колеса (перед этим подстелив под голову старую телогрейку, которую Макс ему предоставил), глаза его закрылись и сон пришел минут через пять, если не через три. Снилась какая-то муть. Странное существо, внешне очень походившее на человека (однако им не являющееся) смотрело на него в упор. Этот взгляд ничего не выражал: огромные глаза-сливы под большим покатым лбом просто изучали его, буравя насквозь. Маленькая полоска рта так ни разу и не открылась, хотя оно явно что-то говорило. Боб инстинктивно понимал: существо ничего ему не сделает, и в то же время его тело покрылось холодным потом. Как всегда бывает в снах, он не мог рассмотреть, где находился.
***Его разбудил Максим, сделав это крайне осторожно. Некоторое время Боб непонимающе озирался по сторонам, затем с облегчением перевел дыхание: он в автобусе, а над ним – выцветшие глаза молодого старика.
– Мне пора, да?
– Ага. Приихалы. Вылазь…
Вова сладко потянулся, расправляя затекшие конечности. Пот, который градом катил с него во время сна, теперь успел испариться, оставив на коже неприятное ощущение грязи, какой-то немытости. Конечно, его не раз поливал дождь, но что может сравниться со старым добрым душем? Разве что сауна, в которой Боб за всю свою жизнь так ни разу и не был…
Макс дал ему на дорогу полпачки "Беломора", пожав на прощание руку и пожелав удачи.
***Был уже вечер, по крайней мере, если его часы не врали, половина восьмого. Бобу опять не везло – за те два часа, пока он брел по обочине шумной дороги, его никто не взял с собой. Было два-три момента, когда машины (преимущественно легковые) останавливались и водители спрашивали, куда везти, но когда оказывалось, что у Боба совершенно не было денег, захлопывали дверь и уезжали. Вот такие моменты он не любил больше всего. Ну что им стоит взять его к себе в машину? В конце-то концов, собеседник он неплохой, даже с чувством юмора.
С тех пор как он расстался с Максимом, он дал себе слово – ни в коем случае не прибегать к прочтению мыслей (по причине того, что это не всегда хорошо). Он даже как-то научился отсекать их, не допускать к своему восприятию. Все стало предельно просто, когда Боб немножко подумал, что есть человеческая мысль, как выражался его хороший знакомый, с физической точки зрения. И Боб рассудил так: мысль человека – это нечто вроде электромагнитных волн, а его собственная голова после некоего воздействия превратилась в своего рода приемник, способный эти волны принимать. А если так, то у него где-то должна быть кнопка (или еще что-то вроде этого), которая выключала этот приемник, тем самым избавляя его он многих неприятных ощущений – головной боли, видений – порою слишком личных для восприятия. Чтобы не принимать на себя слишком многого, он просто представил себе эту кнопку. В его воображении она была круглой и черной, и Боб представил, как нажал ее.
И наступила тишина. Теперь он не воспринимал обрывки эмоций водителей проходящих мимо машин, проходя мимо леса, он не слышал странного шума. В общем-то все стало как прежде, и как выяснилось – намного проще.
***Вообще-то Вадик был абсолютно нормальным во всех отношениях человеком. Во-первых, у него была машина, и не какая-нибудь, а новехонькая "Волга", которую только недавно стали выпускать. Серебристо-зеленая. Во-вторых – у него была прекрасная, лучше всех, жена (Катюша) и Валька – малыш, которому вот-вот должно исполнится три года.
В свои двадцать пять лет он добился многого. Про таких обычно говорили – вот он, идеальный мужчина. А он и был идеалом, не придерешься. Прямо, как говорится, то, что доктор прописал: рост под сто восемьдесят, атлетическое телосложение, симпатичное лицо и голубые глаза (нос – орлиный). Без шуток – Вадик был одним из тех молодых людей, которого бойкие девушки в метро никогда не оставляли без своего внимания, всем своим видом выражая желание познакомится (блондин).
Но у него была одна маленькая тайна, о которой никто не догадывался. Он был… голубым.
Его работа требовала постоянного перемещения – как-никак, хозяин строительной фирмы. Он как раз возвращался из одного местечка под Рязанью – сейчас там был безлюдный пустырь, который в скором времени должен застроиться коттеджами. Земля там была хорошая, строить можно. Подписав несколько очень важных бумаг и заплатив определенную сумму (по меркам простых смертных – просто астрономическую), он возвращался домой на своей новехонькой "Волге" к своей жене. По радио как раз передавали "Осень" (стопроцентный хит от DDT).
Он задумчиво смотрел на дорогу, пока Шевчук надрывал свою глотку. Неожиданно его внимание приковал парнишка, шедший с поднятым вверх пальцем – по всей видимости, голосующий. А судя по нескольким дыркам на вытертых джинсах (которые из синих уже давно превратились в белесые), у него совсем не было денег.
Вадик тотчас же снизил скорость и остановился рядом с ним. Тот тоже остановился, недоверчиво глядя на тонированные стекла.
Верность над чернеющей Hевою. Осень, ты напомнила душе о самом главном…
Он распахнул дверь. Парень как-то немного испуганно смотрел на него, поэтому пришлось улыбнуться – эта улыбка поразила не одного человека, надо сказать. Вроде бы он успокоился.
– Ну, куда едем? – дружелюбно спросил Вадик.
– Да мне вообще-то в Москву.
