Юрий Коротков - Авария
— Просто решила расстаться с невинностью. Тут ты подвернулся… Ты что думаешь — это ты меня снял? Ха!.. Это я тебя подцепила!
— В мое время это происходило немножко иначе… Слушай, — с интересом спросил Андрей. — Вы все сейчас такие? Или ты одна в своем роде?
— Это твоя жена? — Валерка указала на фотографию на журнальном столике.
— Да.
— А где она?
— В Риге, в командировке.
— Красивая, — задумчиво сказала Валерка. — Она сейчас тоже с кем-нибудь?
— Знаешь что, — Андрей положил фотографию лицом вниз, — я очень хорошо к ней отношусь, так что давай не будем о ней говорить.
— А дети у тебя есть?
— Сын.
— Сколько лет?
— Пятнадцать.
— Слу-ушай! — обрадовалась Валерка. — Давай я с ним тоже трахнусь! Представляешь — семейная любовница.
— Слу-ушай! — в тон ей ответил Андрей. — У тебя хоть что-нибудь святое есть?
— Не-а! — Валерка радостно помотала головой. Отыскала в складках одеяла трусики, закинула их на плечо и, шлепая босыми ногами, отправилась в ванную.
Лена открыла дверь в школьной юбке и накинутом сверху домашнем халате.
— Приве-ет, — растерянно протянула она.
— Черепа дома? — хмуро спросила Валерка. — Я пересижу у тебя до шести? — не дожидаясь ответа, она протопала в кроссовках по богатому ковру в комнате.
Днем у Андрея была запись какой-то дурацкой передачи на телевидении, вечером лекции в университете. Болтаться по городу на ватных ногах не было сил, а стопроцентно застать дома в это время можно — было только Ленку.
— Ты что, из дому ушла, да? — Лена испуганно смотрела на нее. — Твои ночью звонили. Мать мне потом два часа мораль толкала… Ирке звонили, Светке, всем девчонкам… Ты где была?
— У мужика, — коротко ответила Валерка. Она сосредоточенно смотрела в окно, щуря запавшие от бессонной ночи глаза, ожесточенно грызла заусенец на пальце.
— Ты что… — Лена, недоверчиво улыбаясь, заглянула ей в лицо. — Правда?
Валерка чуть заметно кивнула, думая о своем.
— И что?.. И?..
Валерка снова кивнула. Лена охнула и привалилась спиной к стене, со священным ужасом глядя на нее.
— Ты обалдела, да? А кто?
— Преподает в универе.
— А сколько лет?
— Тридцать восемь.
— Совсем обалдела! — схватилась Лена за голову.
— Ты понимаешь, — по-прежнему глядя в окно, быстро, сосредоточенно заговорила Валерка. — С детского сада твердили: нельзя! нельзя! не смей! — сколько себя помню. Вот провели черту — досюда все, что хочешь, а дальше нельзя, там другая жизнь… А за чертой нет ни черта, — зло усмехнулась она. — Да и черты никакой нет. Фуфло все это!.. У тебя пожрать есть? — неожиданно обернулась она.
— Ага. Сейчас, — Лена помчалась на кухню. Включила плиту, поставила чайник, засуетилась вокруг стола. — Валер, а ты расскажешь? Ладно?.. Все-таки страшно, наверное, да?.. Я, наверное, не смогу. Как представлю… А очень больно? Да? Я боли боюсь — ужасно!.. А девчонка из восьмого говорила, что кошмарно больно… А вы где познакомились?.. А, Валер?.. Валер?.. — Она выглянула в комнату.
Валерка спала в кресле, свернувшись как щенок.
Николаев медленно ехал по Калининскому, поглядывая в обе стороны на тротуары. Разноголосо бубнил радиотелефон — давали ориентировку на машины, находящиеся в угоне.
По тротуарам двигалась плотная толпа, люди спешили с работы по магазинам, из магазинов — домой, к кухонным плитам, стиральным машинам и телевизорам. За мельканием тысяч рук, ног, детских колясок, хозяйственных сумок, «дипломатов», пакетов, авосек видны были сидящие на ступеньках, на турникетах, привалившиеся к стенам пестрые компании подростков, пока еще немногочисленные. Тут и там прогуливались парочками под руку девочки в коротких юбках и ажурных черных чулках. Начиналась вечерняя центровая жизнь.
Сержант Синицын с разделительной полосы помахал Николаеву жезлом, переждал поток машин, подошел и облокотился на крышу «Москвича».
— Огня дай, — в зубах у него была зажата «беломорина».
Николаев утопил кнопку прикуривателя.
— На Восстания дипломат «чайника» боднул, — скучно сообщил Синицын.
— Знаю… Что-то рано они сегодня, — кивнул Николаев на дефилирующих по краю тротуара девиц.
— Пятница, — пояснил Синицын.
Девицы, заметив, что на них смотрят, обернулись. Синицын помахал им рукой в кожаной краге:
— Что, девочки, не клюет?
Девицы смерили его презрительным взглядом и отвернулись.
— Смотрят еще, дешевки… — зло процедил Николаев.
— А как им на тебя смотреть? — спокойно сказал Синицын, прикуривая. — Они за ночь зарабатывают, как ты за месяц… Протащить бы раз рожей по асфальту… Не вернулась?
Николаев отрицательно покачал головой. По радиотелефону ПМГ с Гоголевского бульвара запрашивала помощь.
— В розыск подал?
— Да нет…
— Вернется, куда денется, — успокоил Синицын.
Издалека, с бульвара донесся длинный гудок клаксона, потом второй, третий, вскоре сигналили уже несколько десятков машин.
— Что там у них? — равнодушно поинтересовался Синицын.
— Поехали, — Николаев завел мотор. — Посмотрим…
На Гоголевском было столпотворение. Милиционеры тащили с бульвара в ПМГ упирающихся хиппарей. Те, кого уже затолкнули в машину, лезли обратно, остальные, человек тридцать — парни и девки в одинаковых вытертых добела джинсах, с длинными патлами или тонкими косичками — висли на руках у милиционеров, совали документы. Прохожие запрудили тротуар, со стороны бульвара кричали что-то пенсионеры с собаками всех мастей на поводках, собаки лаяли и рвали поводки, инвалид с орденскими планками размахивал клюкой, пытаясь достать кого-нибудь из хиппарей. Движение остановилось, образовалась пробка метров на сто, автомобили гудели, кое-кто из водителей помогал взмокшим, озлобленным милиционерам.
Породистый мраморный дог вдруг вырвал поводок из рук хозяйки и бросился на длинного тощего хиппаря с гитарой за плечом. Тот покатился по асфальту, давя гитару. Николаев перехватил поводок, оттащил собаку, поднял парня и повел в ПМГ. Рядом Синицын, выкрутив руку, волок беловолосую растрепанную девку. Около ПМГ стояла компания квадратных ребят и внимательно наблюдала за происходящим.
Завыла сирена, толпа зрителей расступилась, подъехали еще два желтых УАЗа, милиционеры бросились на помощь своим. Первая машина, набитая хиппарями, тронулась было с места, но кто-то из длинноволосых лег поперек под колеса, тут же остальные стали ложиться рядом, сцепившись локтями. Милиционеры принялись растаскивать цепочку.
— Эй, помочь? — окликнула их квадратная компания.
Николаев с трудом оторвал от цепочки крайнего хиппаря, тот подогнул ноги, Николаев встряхнул его, пытаясь поставить, но парень висел у него в руках как мешок. Николаев бросил его на асфальт и ударил ладонью по лицу. Тотчас, как по команде, квадратные сорвались с места и принялись лупить, пинать тяжелыми армейскими ботинками лежащих. Хиппари не сопротивлялись, только прикрывались руками. Синицын отталкивал квадратных, те с чугунными лицами лезли обратно.
Подъехал автобус с курсантами, часть курсантов присоединилась к милиционерам, другие быстро, профессионально оттеснили толпу и оцепили место происшествия. Молоденькая девчонка хотела было прорваться к своим, курсантик толкнул ее в грудь, и она отлетела под ноги зрителям. Квадратные оказались за оцеплением и растворились в толпе.
Хиппарей затолкали в автобус и увезли. Рванулся по бульвару поток машин. Зрители начали расходиться.
— Что случилось-то? — спросил Николаев пробегающего мимо милиционера.
— Разберемся, — буркнул тот, вытирая потное лицо. Раскаленный Николаев ввалился в «Москвич», Синицын сел рядом, вытащил пачку «Беломора».
— Дай, — Николаев вытащил папиросу и принялся яростно шуровать ключом в замке зажигания. — Нет, ты видел? В глаза смотрит и смеется!.. Давить надо было! Одного задавишь — остальные не полезут! — Он возбужденно жевал папиросу, завел наконец мотор, ударил по кнопке прикуривателя и погрозил пудовым кулаком вслед автобусу. — Я тебе посмеюсь, гнида волосатая!
Валерка с трудом разобралась с расписанием, отыскала в километровых коридорах гуманитарного корпуса нужную аудиторию и уселась на верхнем ряду. Она, как могла, упорядочила свои желтые лохмы и спрятала в карман цепь, но все равно странно выглядела среди жеманных филфаковских дев. Девы иронически поглядывали на нее и перешептывались. Валерка отвечала надменным взглядом.
Андрей с порога заметил ее и чуть заметно заговорщически улыбнулся. Он стоял за кафедрой в расстегнутом пиджаке, небрежно облокотившись одной рукой.
— …И вот собирались они в своей башне из слоновой кости, в своем фарфоровом павильоне. Над миром. Над мором. Над голодом и нищетой. Круг избранных. Хранители священного огня. Морковный чай — и свечи в канделябрах. А вокруг — тьма, непонятная, окровавленная, бушующая Россия. И каждую минуту могут постучать в дверь, но пока…
