Тимофей Ермолаев - Рассказы
Кент опустил взгляд на тускло освещенную страницу и наткнулся на фразу: «Профессор дрожащими руками снял грязные трусы…» Кент вздрогнул, но пересилил свое отвращение к литературе подобного рода, открыл первую страницу и углубился в чтение. Дочитав до конца, он чуть не выкинул рукопись с балкона от омерзения.
— Как вы можете такое писать? — изумленно вопросил он. — Вы же умные, образованные люди! Неужели нет светлого начала в ваших душах?
Рич мелко захихикал, оскалив мелкие зубки, а Дик засмеялся, его смех был подобен собачьему лаю.
— Ты просто не понимаешь всего философского смысла, дорогой наш Кент! — сказал Рич.
— Но это же просто…
— Нет-нет, это не то, что ты думаешь, — сказал Дик. — Мы работаем в журнале «Ноу Лимит», так что это всего лишь средство нашего существования.
— Неужели вы не могли найти себе работу подостойнее, пусть даже и менее оплачиваемую?
Непонятно почему, но Рич обиделся.
— Если хочешь знать, — процедил он сквозь зубы, — то даже Фред Мирроу звал меня в соавторы, но я отказался.
Имя Фред Мирроу кое-что значило: он был широко известным автором «космических опер», и каждая его книга поражала грандиозностью замысла и мастерством его реализации.
Рич отобрал тетрадь у Кента и продолжил писанину. Когда он передавал ее своему соавтору, Кент не удержался и прочитал новонаписанное. Так продолжалось несколько часов. Дик остервенело насиловал бумагу, Рич с капающей изо рта слюной вторил ему, а Кент читал их рождающееся произведение, и оно уже не казалось ему столь гадким, как раньше. Наконец, он и сам начал посмеиваться, хотя и не переставал повторять: «Ничего более мерзостного я никогда не читал раньше!»
Опера закончилась, и наша троица вышла на улицу. Тут литераторы распрощались с Кентом и пожелали ему всего хорошего. Кент помахал им рукой и быстро пошел в самую безлюдную часть города. Там он воздел глаза к небу и скинул плащ с плеч, но… его прекрасные сверкающие крылья почернели, пожухли и черными хлопьями пепла осыпались на сырую землю. Маленький червячок вины превратился во всепоглощающее чувство раскаяния. Но было уже поздно.
* * *Уже под утро два человеческих подобия, до горла залитые спиртосодержащими жидкостями, вывалились из ночного стрип-бара. Рич, пройдя несколько шагов, согнулся, засунул два пальца в рот и исторгнул из себя содержимое своего желудка. Дик зло посмеивался над ним: им наоборот овладела жажда бунтарства и разрушения. Так как было темно, хоть глаз выколи, он достал из-за пазухи новую рукопись, написанную ими в опере и, ругаясь самыми последними словами, поджег ее, как факел.
— Истинные произведения искусства не горят, — отдышавшись, сказал Рич, но тетрадь сгорела дотла.
Друзья обнялись и двинулись по улице, домой. Едва стихли звуки их нетвердых шагов, от стены отделился странный темный силуэт. Он наклонился над жалкими остатками писанины. Послышался приглушенный смешок. Черные частицы сожженной бумаги вздрогнули и стали сползаться в одно целое, белеть, распрямляться…
3.10.1997, 2002
Самоубийство
— Алло, это служба доверия?
— Да, говорите.
— Я хочу совершить самоубийство.
— Подождите, не вешайте трубку. Гарри!
Гарри:
— О, черт! Уже нельзя пописать спокойно. Опять какому-то придурку надоело жить… Алло, говорите! Вот дерьмо, повесили трубку…
Я стоял перед дверью и задумчиво разглядывал позеленевшую табличку на ней. Она выглядела весьма неординарно:
Вдобавок, на табличке виднелись следы плевка, уже высохшего, однако. Наконец, я решился и только хотел постучать, как дверь распахнулась, и невысокий человечек в плохом сером костюме чуть не врезался мне в грудь.
— Мистер Харди?
Человечек нервно вздрогнул, кивнул, посмотрел на часы.
— Вы к мистеру Харди? — спросил он, испуганно таращась на меня.
— Да, я друг Большого Фила, и он дал мне этот адрес.
— А, Большой Фил! — он запустил руку в свои остатки волос, на плечи посыпались килограммы перхоти. — Так вы по делу? Я и есть мистер Харди. Заходите, пожалуйста.
Кабинет был пуст, если не считать старого дубового стола, на крышке которого виднелись следы от жевательных резинок и разлитого кофе, и трех колченогих стульев; на одном из них сиротливо устроился древний «ундервуд» (его вполне можно было сдать в музей). Да, в углу еще стояло мусорное ведро. Харди уселся за стол под угрожающий скрип стула, но я не хотел попасть в неловкое положение и остался стоять.
— Итак? — он попытался ободряюще улыбнуться.
— Меня зовут Бен Труман.
— И вы хотите…
— Я хочу совершить самоубийство, — скучающе процедил я и щелчком сбил со своего двухсотдолларового плаща приставшую пушинку.
— Чье?
— Свое, естественно.
— Вы попали по адресу! — Харди вскочил, обежал вокруг стола и снова сел. — Я один из крупнейших в городе специалистов по «фело-де-се», я изучил всю суицидальную литературу, которая только существует, самоубийство — мое второе имя!
Он самодовольно надулся, скаля испорченные зубы.
— Сколько это будет стоить? — я с трудом сдержал зевок. Как я и ожидал, Харди цепким взглядом ростовщика и карманника осмотрел мою одежду.
— Пятьсот долларов, — не моргнув глазом, бессовестно заявил он. — Плюс сто долларов за оформление всех соответствующих документов, плюс триста долларов за организацию похорон. Написание некролога и рассылка поздравлений, простите, приглашений — совершенно бесплатно.
— Это все лишнее, — я достал бумажник и отсчитал ему пять сотен зеленых, он глядел на них, как изголодавшийся удав на жирного кролика. — С чего начнем?
— Всего лишь одна формальность, — Харди положил на стол чистый лист бумаги и ручку. — Пишите: «В моей смерти прошу никого не винить».
— Повторите, пожалуйста, — я все-таки рискнул сесть.
— Где-то у меня был образец… — Харди начал стукать ящиками стола, но ничего не нашел. — Не забудьте расписаться и поставить дату.
Так или иначе, посмертная записка была написана, и я спрятал ее в бумажник.
— Так… — Харди довольно потер руки. — И какую же смерть вы предпочитаете, Бен?
— Мне как-то все равно.
— Тогда держите!
Он протянул мне прозрачный флакончик с таблетками.
— Что это?
— Вечером перед сном выпей все десять — и тихий, безболезненный переход в другой мир совершится сам собой.
Я был немного разочарован. Но деньги были уже уплачены, я попрощался и пошел домой.
В девять часов вечера я посмотрел в окно на закат, принял душ, побрился, почистил зубы, проглотил одну за другой все таблетки и с чистой совестью лег спать. Посмертная записка была пришпилена на письменном столе, на самом видном месте.
Через два часа я проснулся и попал в девятый круг Ада — меня рвало так, как никогда в жизни, я даже не успел добежать до туалета. Когда рвота прекратилась, я напился воды из-под крана, проблевался еще пару раз и оставшуюся часть ночи провел на диванчике в гостиной.
* * *Я ворвался в контору Декстера Харди как тайфун, как цунами! Я ругал его, как только мог, самыми последними словами. Он только обиженно моргал и, когда мой поток проклятий иссяк, пропищал:
— У вас ничего не получилось?
— Как видишь, нет, скотина. Давай деньги назад, я поищу другого специалиста и заодно заявлю на тебя в полицию!
Не успел я договорить, как Харди бросился на колени и обхватил меня руками.
— Мистер Труман, простите меня! Я забыл посмотреть срок годности препарата, честное слово! Но позвольте мне исправиться, не пройдет и десять часов, как вы будете мертвы в самом наилучшем виде!
Я смотрел сверху на его лысину, и мне стало его жалко.
— Встаньте, Харди, я даю вам еще один шанс. Что же вы предложите теперь?
* * *Харди напустил в ванну горячую воду, проверил пальцем ее температуру и с кривой улыбкой повернулся ко мне.
— Неплохая у тебя квартирка, Бен. А теперь раздевайся, лезь в воду и вскрой себе вены. Держи!
Он вручил мне новую упаковку лезвий «Жилетт». Я взялся за верхнюю пуговицу рубашки и спросил:
— Мне что, при тебе разоблачаться?
Харди заморгал, потом вышел и спросил из-за двери:
— Ты уже разделся?
Я снял одежду и аккуратно сложил ее на полу. Вода была очень горячей, голова моя закружилась. Взяв в пальцы ставшее скользким лезвие, я проделал эту крайне болезненную и неприятную процедуру. Вода быстро начала краснеть, и я потерял сознание…
* * *Очнулся я оттого, что начал замерзать. Я открыл глаза и мне чуть не стало плохо от отвратительно алого цвета воды. И я был жив.
* * *— Харди, говнюк! — дверь с перевернутой табличкой чуть не вылетела с петель от моего пинка ногой.
Его голова при моем появлении задергалась вверх-вниз.
— Идиот! Кретин! — взвизгнул он. — Ты как вскрывал вены?!
Я немного охладел и показал ему, как.
— Болван! — вопил он. — Надо было резать вдоль, по ходу сосудов! Не поперек, а вдоль! Вдоль, а не поперек!