Мухаммед Аль-Али - Произвол
— Значит, я лгу?
Юсеф, парень лет двадцати, в желтом халате, стянутом кожаным поясом, сидел поджав ноги и молчал.
— Я лгу? — повторил шейх.
— Не лжешь, — ответил за парня другой крестьянин, свертывая самокрутку и приминая пальцем трут. Он высек из кресала искру, раздул огонек, закурил и, взглянув на Юсефа, произнес:
— Шейх всегда говорит правду.
Тогда Юсеф изрек:
— Вот шейх говорит, что, кто богат на земле, тот богат и на небе. Это неверно… Могу вам объяснить почему. Все вы знаете шейха Абдельджабара. Человек он набожный и свято блюдет законы. Учился в медресе «Азгар» в Каире, богачей он ненавидит и так считает: «Аллах любит того, кто достойно себя ведет. Люди перед аллахом равны, как зубья расчески». Вот о чем говорит шейх Абдельджабар. А ваши проповеди ему известны.
Юсефу захотелось курить, и он попросил кисет. Разговор принимал опасный оборот, и шейх Абдеррахман решил его прекратить.
— Ты рассказывал ему обо мне? — спросил он Юсефа и, не дожидаясь ответа, продолжал: — А ведь я предупреждал тебя — грех слушать этого вероотступника Абдельджабара! Вы только представьте себе, — повысил он голос, — этот грешник шейх утверждает, будто земля круглая и вертится вокруг солнца!
Все были поражены столь неожиданной новостью. Кто-то, полулежавший в углу, опираясь на локоть, даже привстал, потрясенный, и промолвил:
— Славен аллах! С утра до вечера пасу я овец, но ни разу не заметил, чтобы ноги мои были выше головы. Если земля круглая, то почему же мы с нее не сваливаемся?!
Все захохотали. А один крестьянин, тот, что потерял кошелек и от горя все время молчал, подал голос:
— Дай бог, чтобы сбылись слова шейха Абдельджабара и земля оказалась круглой. Тогда она повернулась бы, мы все разбились бы и хоть на том свете отдохнули от притеснений бека.
Мать Юсефа, пятидесятилетняя женщина, завернувшись в черный халат и прикрыв голову и лицо платком, слушала разговор затаив дыхание. Она прожила тяжелую жизнь, оставшись вдовой с ребенком на руках. Муж ее, отец Юсефа, погиб в Турции. Никто не знал, как это случилось. И чтобы сгладить неловкость, вызванную словами сына, она сказала:
— Юсеф спорит с шейхом Абдеррахманом не со зла. Пусть мудрый шейх не обращает внимания на него, неразумного. Шейха Абдельджабара мы не знаем и, конечно, не станем слушать его и ему подобных.
Женщины перешептывались, пораженные услышанной новостью и сбитые с толку словами Ум-Юсеф. Ведь всем известно, что шейх Абдельджабар — человек умный и добрый. Но Ум-Юсеф боялась за сына и потому постаралась предотвратить ссору, чтобы не возникла вражда между Юсефом и сельским шейхом.
— Не нужны нам эти ученые шейхи, — говорила Ум-Юсеф. — Мы должны во всем слушаться шейха Абдеррахмана.
Слова эти были обращены ко всем, но в первую очередь предназначались сыну. Шейх с торжествующей улыбкой произнес:
— У тебя мудрая мать, мальчик!
Гордость Юсефа была уязвлена.
— Я не спорю с шейхом! — сказал он. — И вообще ни с кем не собираюсь спорить. Просто я передал то, что слышал от шейха Абдельджабара. И вовсе не для того, чтобы оскорбить шейха Абдеррахмана. Ведь он учит наших детей святому Корану.
Абдеррахман пожал плечами, отхлебнул чаю и нравоучительно произнес:
— Ты слишком молод, Юсеф, ни веры, ни жизни не знаешь. Слушайся мать. Она мудрая женщина.
Вокруг заговорили о будничных заботах, о посевах. Сидели за чаем, пока не взошла луна.
Фатима, мать Мухаммеда, восхищенно воскликнула:
— Смотрите, до чего хороша! Круглая, как лепешка, вынутая из печи.
— Да, — промолвил шейх Абдеррахман, — это одно из прекраснейших творений аллаха. Луна освещает пастбища пастухам, поля землепашцам, дорогу путникам.
Из красной луна постепенно превращалась в серебряную, и от ее блеска, казалось, зажглись огоньки в глазах овец, лежавших во дворе. Коровы, словно задумавшись о чем-то, жевали свою жвачку. Наступившую тишину разорвал громкий лай собаки — бык наступил ей на хвост.
Все всполошились, и пастух взволнованно проговорил:
— Через час выгоняйте скотину на пастбище, только помните, что сейчас везде рыщут шакалы и волки. На рассвете я поведу стадо. Захватите абаю, которую мне подарил бек, хорошая вещь, она годится и для зимы и для лета. — Он взял абаю и торжественно произнес: — Пусть будет славен у аллаха бек! Пусть будет множество ему подобных, которые не оставят милостью своей пастухов!
— Да поможет тебе аллах! — воскликнул шейх Абдеррахман. — Тебе и таким, как ты, знающим свое место и не мечтающим о большем. — Последние слова были обращены к Юсефу. — Бери пример с пастуха, — сказал шейх. — Он знает свое место.
Но Юсеф не любил, когда его поучали, и требовательно перебил шейха:
— Ну и что?..
Шейх ничего не ответил, но его молчание не предвещало ничего доброго.
Один из крестьян, уже не раз порывавшийся одернуть строптивого юношу, наконец не выдержал:
— Зачем спорить о том, в чем мы ничего не смыслим? Вертится земля или не вертится… Да нам не отличить засеянную пашню от пустой, не найти дорогу в безлунную ночь…
Услышав эти слова, Юсеф так рассердился, что готов был поколотить обидчика, но тот вовремя поспешил уйти.
Женщины все громче шептались между собой. Старик с длинной черной бородой и такими же длинными усами стоял, прислонившись к стене и очень внимательно слушая весь разговор, неожиданно вскрикнул:
— О-о-о! Кто-то укусил меня в ногу!
Все кинулись к старику. Тут пастух заметил ползущего по стене скорпиона, смахнул его на пол и растоптал.
Крестьянин громко стонал. Перепуганные овцы стали метаться по двору.
— Что тут у вас случилось? — донесся голос соседки Ум-Омар.
— Нашего гостя укусил скорпион! Иди помоги, чем можешь! — позвал ее кто-то.
Шейх велел всем отойти от пострадавшего; помазав слюной место укуса, принялся читать первую суру Корана. Прибежала Ум-Омар и велела дать ей бумагу, спички и чай. Она рассекла иглой ранку и осторожно стала высасывать из нее яд. Затем сожгла бумагу, а пепел, смочив в чае, приложила к ранке.
В это время мимо дома проходил управляющий и, услыхав шум, остановился.
— Зачем вы собрались здесь в такой поздний час? Что-нибудь случилось?
— Мы слушали шейха Абдеррахмана, а когда настала пора расходиться, скорпион укусил вот этого старика.
Управляющий подошел к пострадавшему:
— Чего разлегся? Ступай домой! Вопишь, как роженица. Пуля в тебя угодила, что ли? И вы расходитесь, — обратился он к остальным. — Пора выгонять скотину.
Шейх Абдеррахман с управляющим пошли к Занубие, дом которой находился на главной площади, рядом с дворцом бека. У ворот Занубии сидели люди.
— Где это вы были до поздней ночи? — спросила одна из женщин. — Наверно, слушали всякие премудрости шейха, в которых мы ничего не смыслим?
— Да покарает аллах шайтана! — ответил шейх. — Неужели и ты, Занубия, против нас?!
Женщина вскипятила чай, а муж ее погнал стадо на пастбище.
— Погода хорошая, так что завтра наверняка приедет бек, — сказал управляющий.
— Он приедет повидаться со своими возлюбленными? — подхватил шейх. — Да, падок он до женщин!
Только с Софией ничего у него не получается. Она любит мужа. Напрасно бек себя мучает.
— Запретный плод сладок! — язвительно заметил управляющий. — Ведь ты, Занубия, в сто раз лучше, а вот беку Софию подавай. Ох и натерпелся я из-за нее! Бек покоя мне не дает. А что сделаешь? Бек есть бек. Еще ни одна девушка не устояла перед ним. Только София. Боюсь, как бы он со зла ее не порешил.
— Хочешь, я помогу? — предложил управляющему шейх. — Эта женщина меня уважает, я учу Корану ее детей. Попытаюсь ее уговорить. Ведь мы с тобой друзья.
— Не стоит, пожалуй. Ты не знаешь всех тонкостей этого дела.
— Будь мы с Софией подругами, я постаралась бы тебе помочь, — вмешалась в разговор Занубия. — Впрочем, нам бек все равно что черт пророку Сулейману. Он и сам всего добьется. Не допустит, чтобы простая крестьянка— и вдруг не поддалась ему, беку! Что тогда люди скажут? Если бы не нужда, я бы тоже не согласилась, как София. Ты, шейх, хорошо это знаешь. Но мой муж беден, а мне надо было воспитывать детей. Да простит аллах мне мои грехи! — И обратилась к шейху: — Простит меня аллах?
Шейх улыбнулся:
— В старости мы все повернем свои взоры к аллаху, воззвав к его милосердию.
— Поздно уже. По домам надо расходиться, — зевнув, сказал управляющий.
Расстались они, когда луна залила своим сиянием поля, холмы и пруд, а на траве прозрачными каплями засверкала роса. Деревня была объята тишиной.
Пастух, тот самый, которому бек подарил абаю, завернувшись в нее и в овечью шкуру, верхом на лошади объезжал отару. Вдруг сторож, карауливший поле, заметил овец.
— Чьи овцы? — сердито крикнул он..
