Фред Бодсворт - Чужак с острова Барра
Потом Рори увидел то, чего ждал, что надеялся увидеть. Запустив в очередной раз голову под воду в поисках пищи, Белощек вынырнул с полным клювом, а канадка вернулась ни с чем. Но Белощек не стал есть, а нагнулся вперед, подрагивая крыльями и грациозно вытянув длинную шею, так что клюв почти касался воды. Быстро поднимая и опуская тонкую шею, он предложил корм канадке. Та приняла корм, а Белощек с трепещущими крыльями вытянулся вперед, над спиной канадки, которая была крупнее его, и аккуратно разгладил перышки на ее крыле. В этом было столько нежности и изысканного почтения, что Рори показалось, будто он присутствует при чем-то сугубо личном, чего человеку не положено видеть. Он знал, что стал свидетелем ритуала ухаживания, который в естественных условиях биологам редко удавалось видеть.
- Видели? - шепнул он Кэнайне. — Вот вам доказательства, что они спарились и что белощекий -самец.
Не отрывая глаз от бинокля, Кэнайна кивнула.
— Я говорил вам, что гуси способны влюбляться. Верите мне теперь?
Она опять согласно кивнула.
Минут десять наблюдали они за гусями, передавая друг другу бинокль. За это время Белощек еще раз повторил этот ритуал, как и прежде, ласково разгладив перышки на крыле подруги.
— Правда, похоже на поцелуй? — спросил он Кэнайну.
Рори все это казалось ужасно трогательным. Внезапно всплыли, напомнив о родине, его ребячьи воспоминания о белощеких казарках на Барре, и впервые с тех пор, как покинул тесную лачугу у моря, он почувствовал приступ ностальгии. Во все это трудно было поверить. Его забросило в бескрайние еловые леса приполярной Канады, более чем за три тысячи миль от Гебридских островов, и вот он следит за Белощеком, который, быть может, покинул пролив между Гусиным островом и Баррой в то самое время, когда он, Рори, выехал из Торонто.
В конце концов, не потревожив гусей, они уползли прочь. Возвратившись на крошечный пляж, спустили на воду каноэ и в молчании отчалили от острова. Отплыв на порядочное расстояние, Рори перестал грести.
- Этому трудно поверить, - сказал он. — Теперь,после того, как я видел все это своими глазами, поверить еще труднее, чем тогда, когда вы мне рассказали впервые. Потому что теперь я вижу, как он здесь неуместен. Для белощекой казарки ужасно оказаться так далеко от моря, от утесов и морского прибоя.
Кэнайна повернулась и смотрела на него.
- Знаете, - продолжал Рори, - этот чертяка попал в хорошенький переплет. Бьюсь об заклад, ему тут совсем не по себе, на этом мелком малюсеньком озеришке, со всех сторон окруженном землей. Но теперь он посвятил себя даме, которая любит пресную воду и болота не меньше, чем он - море. Он вправе требовать развода... на том основании, что характерами не сошлись.
Рори вновь начал потихоньку грести, продолжая свою речь.
- Ну а что им делать осенью, когда настанет пора перелетов? Всеми фибрами своего существа он будет стремиться к морю, а она — тоже всеми фибрами -к болотам в долине Миссисипи. Но она будет в окружении гусей собственной породы, которые привычным путем полетят на юг, и она инстинктивно полетит вслед за ними. Он же будет разрываться в полной растерянности. Инстинкт будет побуждать его лететь к морю, другой инстинкт заставит остаться с ней. Ему придется выбирать между любовью к ней и любовью к морю.
Некоторое время они гребли молча, потом он добавил:
- Увлекательная проблема, правда? Надо обязательно изловить и окольцевать этого гуся, чтобы его можно было потом опознать снова. Тогда удастся, пожалуй, установить, что он сделает.
— Изловить? — впервые за это время заговорила Кэнайна. — Но как?
— Это не так уж трудно. В самый разгар лета у гусей линька, и тогда они не могут летать.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Было около полудня, когда они вновь пристали к берегу и вытащили каноэ на песок.
— Когда я в последний раз приглашал вас позавтракать, вы весьма решительно отказались, — сказал Рори.
— Попытайтесь еще раз.
— Мисс Биверскин, - начал он, - с тех пор, как вы позавтракали, прошло почти десять часов. Не могу ли я пригласить вас пообедать со мной?
— Это было бы для меня честью и удовольствием,мистер Макдональд. Только, пожалуйста, без мартини. От него я совсем теряю голову.
Рори взглянул на нее с полуулыбкой:
— Бьюсь об заклад, что вы особенно хороши, когда теряете голову.
Взяв топор, он пошел в лес за дровами. Когда он вернулся, Кэнайна уже расстелила на земле одеяло и разложила на нем провизию. Она сняла мокасины и закатала брюки выше колен.
— Приятно сунуть босые ноги в песок, — объявила она.
— На вид тоже приятно. Я имею в виду ваши босые ноги. А выше они тоже такие красивые?
— Это секрет. Если бы я знала, что вы будете проявлять такое любопытство, я надела бы длинное белье. Вы слыхали когда-нибудь о Роберте Геррике?
— Это поэт, английский поэт.
— Да. Кроме того, он был священником и был лишен сана за то, что предпочитал писать стихи про девичьи ножки, а не читать проповеди.
— К такому проповеднику я отношусь с величайшим почтением. Ну, и что же он сказал о девичьих ножках?
— Попробую вспомнить, - Кэнайна уставилась в песок. — Что-то вроде этого: "В сапожках низких поспешает рьяно отважная охотница Диана и..." Да,помню, помню: "... и для очей нескромных труд не тяжек узреть изгиб ее прелестных ляжек".
Рори засмеялся. Он снова взглянул на мягкие линии скрытых брюками стройных ног.
— Изгиб прелестных ляжек, — повторил он. — Великолепно сказано. Вы понравились бы моей матери, она тоже обожает английских поэтов и часто цитирует их. Как это вы помните такую муру?
— Когда я училась в школе, чтение было моим единственным занятием, кроме уроков. Ваши люди позаботились об этом. Я, знаете, была, что называется, не слишком популярна в обществе.
"Зачем она вечно возвращается к этому?" Рори стал колоть дрова. Она и впрямь очень похожа на его мать.
Он развел костер. Кэнайна вошла по колено в воду - там вода была, кажется, уже незамутненная — и зачерпнула в котелок воды. Наискось над костром Рори вогнал в землю кол и подвесил котелок. Потом они уселись на край одеяла и принялись за еду, приготовленную Джоан Рамзей.
Костер потрескивал, время от времени Рори подбрасывал в него дрова. Озеро Кишамускек сверкало синевой, а там, где бродяга ветер, налетая порывами, теребил водную гладь, виднелись серые пятна ряби. Рори вновь вспомнилась пастьба на Гусином острове, синее море вокруг и потрескивающий торфяной костер; вроде бы похоже, только вот между Кэнайной и Пегги Макнил мало было сходства. Украдкой он следил за Кэнайной. Доведется ли ему когда-нибудь в жизни встретить такое странное, противоречивое и сложное существо? Она была одним из культурнейших людей, которых он когда-либо встречал или встретит, но в окружении такого первобытного бескультурья, которое он опять-таки едва ли еще когда-нибудь и где-нибудь увидит.
Вода в котелке закипела. Кэнайна сняла котелок с огня, всыпала чай и поставила рядом с костром. Минуту спустя стала разливать чай по кружкам.
— С молоком и сахаром? — спросила она его.
— Да, с молоком и сахаром.
Принялись за чай. Кэнайна сидела, прижав колени к груди, ее гладкие смуглые ноги дразнили Рори, который откровенно уставился на нее, не зная, что делать дальше. Она рассматривала пальцы своих ног, по-детски вороша ими песок, потом медленно повернула к нему лицо и улыбнулась.
— Что вы никак не можете успокоиться? Бросьте размышлять обо мне, — сказала она ему. - Наслаждайтесь пикником. Снимите свои башмаки — так приятно, когда песок под ногами.
Он начал расшнуровывать высокие ботинки, то и дело оглядываясь на нее. Сняв ботинки и носки, сунул ноги в теплый песок.
— Неужели вам нравится здешнее житье — в хибарке, где нет ни постели, ни ванны? — спросил он.
— Нет. Но я заставлю себя полюбить его.
Ага, подумал он, бесспорно, это намек. Если она настаивает на том, чтобы вести животное существование, он может играть и в эту игру.
Протянув к ней пальцы, он взял запястье одной из ее рук, обвивавших колени, и нежно потянул к себе. Неожиданно у нее появилось испуганное, удивленное выражение. Понемногу он привлек ее к себе, ощутил упругую округлость груди. Потом, продолжая сидеть, опрокинул навзничь на одеяло, крепко прижав ее плечи к земле обеими руками. Ее длинные волосы спутанной массой рассыпались по одеялу, темной, точеной рамой оттеняя смуглую, экзотическую прелесть лица. Глаза ее, по-восточному слегка суживающиеся к вискам, были полузакрыты.
