Фред Бодсворт - Чужак с острова Барра
— Не понимаю, куда вы клоните, — сказал Рори. — Но звучит занятно. Давайте-ка начинайте сначала.
— О'кэй, — сказала Кэнайна, усмехнувшись. — У нас было каноэ. Нечто совершенное применительно к этому краю и к людям, которые сотворили его, потому что по рекам и озерам можно было добраться куда угодно. С технической точки зрения мы оказались в тупике - оно было настолько удобно в своей исходной форме, что не было никакого смысла изменять и совершенствовать его. Вам понятно?
— Да.
— Так вот, пока люди моего племени прекрасно существовали здесь, в Америке, со своими каноэ, в сухих, равнинных степях, где-то в районе Каспия, там, где нужны наземные средства передвижения, появилась ваша раса. Однажды, когда мы уже несколько тысяч лет пользовались каноэ, какой-то ваш хитроумный предок-шумер открыл, что можно нацепить два гончарных круга на один стержень, и у него получилась повозка. С этого мгновения и утвердилось превосходство белой расы. Ваша повозка была временным новшеством, нуждавшимся в улучшении и совершенствовании; вы, конечно, усовершенствовали ее. То, что вначале было простым колесом, теперь стало чудовищным комплексом механизмов, лошадиных сил, киловатт и одному богу известно, чего еще! А теперь вы даже приделали к колесу крылья и летаете по воздуху с той скоростью, с какой раздавались вопли того шумерийского гончара. Теперь вы меня понимаете?
— Да. Продолжайте. Это очень интересно.
— Да это почти все. Все народы мира пробивались вперед, уходя от истоков каменного века, одни двигались быстро, другие медленно, а некоторые, как мой народ, почти совсем не двигались. Ваша раса процветала, быстрее всех достигнув вершины, потому что в колесе были заложены громаднейшие технические возможности, какими не обладали ни челнок, выдолбленный из бревна, ни салазки, ни каяк, ни корабль, ни обтянутая кожей лодка из ивовых прутьев, ни даже наше каноэ. Занятно, не правда ли? Порой я спрашиваю себя, а что бы случилось... как бы в наши дни выглядела расовая структура мира, если бы пять тысяч лет назад не шумеры, а американские индейцы выдумали колесо, а потом ворот, и шестерни, и паровую машину,и все, что явилось производным того колеса? Наверное,я бы иммигрировала в Европу, которая тогда называлась бы Новым Светом, а вы явились бы в город из вашего жалкого поселка на Гебридах учиться на учителя, и я бы настаивала на вашем увольнении, потому что не желала бы, чтобы моих смуглых детей высшей расы учил отсталый белый туземец.
Она замолчала, и Рори не знал, что ответить. В ее рассуждениях были уязвимые места, но основной тезис, что нынешнее соотношение рас во многом дело случая, вероятно, справедлив. По крайней мере, достаточно справедлив, чтобы отбить охоту доказывать обратное человеку столь проницательному и сведущему, как Кэнайна.
— Как это вы назвали себя утром у Рамзеев? - спросил он. — Мус... чего-то там такое?
— Мускек-овак. Это мы так себя называем. Означает: те, что с болота. "Мускек" — "болото". А "овак",или "овьюк", — значит "люди".
— Неужели вы не понимаете, что окажете величайшую услугу людям вашего племени, если бросите свои глупые обиды и снова вернетесь на работу в школу? Индейское население растет. В скором времени некоторым из вас придется покинуть эти края и работать среди белых, чтобы не погибнуть с голоду. Я знаю, что там много предрассудков в отношении индейцев, но все это основано на незнании и непонимании, достаточно нескольких человек вроде вас, чтобы навсегда развеять старый миф, будто индейцы глупы и ни на что не годны.
Кэнайна медленно заговорила.
- Вы забываете, - сказала она, - я семь лет боролась там против предрассудков. И что-то не видно,чтобы хоть один из них разрушился под действием моего примера. Они только еще более укреплялись. В конце концов сломилась я. Но основаны они не на непонимании, а на нежелании понять. И нельзя их разрушить с нашей стороны, теперь я знаю это. Их можно разрушить только с вашей стороны, изнутри. Лишь тогда, когда вы очистите дом свой от невежества, для нас настанет время явиться к вам и доказать,что индейцы могут быть полезными для общества, ответственными гражданами. Я исполню свою маленькую роль здесь, обучая детей и готовя их к тому времени,когда ваши люди будут готовы принять их. А вот вы возвращайтесь назад и выполните свой долг — это,право, ваше дело, а не мое.
После этого они продолжали грести молча. Добрались до первого острова. Островки были крохотные, не больше трех-четырех акров. Только на самых крупных, что повыше да посуше, росли деревья. У некоторых тянулась по берегу узенькая полоска песка или ила, но чаще всего — плавучая подушка сфагнума, так что и не видать, где кончается земля и начинается вода.
- По виду озеро как раз для гусей, - сказал Рори. - Если он действительно поселился с той канадкой, их гнездо должно быть где-то здесь, они отыщут себе место и будут оберегать его, чтобы вернуться на будущий год.
Они двигались от острова к острову, объезжая каждый на своем каноэ, потом плыли дальше. Несколько раз им попадались канадские гуси, неизменно поодиночке — по-видимому, стоявшие на страже самцы, самка же сидела в спрятанном где-то поблизости гнезде. Поиски длились около трех часов, пока Рори заметил в четверти мили пар у гусей, низко летевших над водой, и, даже еще не глядя в бинокль, знал, что поискам на том конец. Он мгновенно разглядел, что передний гусь поменьше и посветлее. Потом ясно увидел в бинокль белое пятно на голове передней птицы, и на какой-то короткий, волнующий миг ему показалось, будто он снова на Барре, а в ушах стоит шум атлантического прибоя. В ушах его действительно стоял шум, но то был стук его собственного сердца.
— Вон он! — сказал Рори.
Восемь-десять секунд было видно гусей, потом они скрылись за довольно большим островом, поросшим густым ельником и пихтой. Рори отвел бинокль и перекинул взгляд на другой конец острова, затаив дыхание, ждал он, когда они появятся. Но гуси так и не показались.
- Они сели за островом, - сказал Рори. - Причалим и проберемся поближе, чтобы получше разглядеть.
Вновь взялись за весла, орудуя с превеликой осторожностью, чтобы не поднимать плеска и не стукнуть веслом о борт. Оба молчали. Приближались медленно. Рори развернул каноэ к берегу, к маленькой закраине белого песка. Добравшись до мелководья, он вылез из каноэ и придержал его, чтобы не заскрипело по песку. Сняв мокасины и закатав штаны, Кэнайна вброд пошла к берегу. Затем, вместо того чтобы вытащить каноэ на берег, Рори поднял его и бесшумно поставил на песок.
Кэнайна вновь надела мокасины. Крадучись двинулась в темный ельник, часто останавливаясь и прислушиваясь; Кэнайна шла сзади, пропустив Рори вперед. Склонив голову набок, он вдруг остановился. Он услышал слабое гортанное гоготанье - голос кормившейся гусыни-канадки — и потом череду резких, более сочных и густых звуков, похожих на тявканье. Вот уже восемь лет не слышал Рори этого тявканья, но тотчас же узнал голос кормившейся белощекой казарки.
Обернувшись к Кэнайне, он улыбнулся. Она тоже улыбнулась, губы мягко раскрылись, обнажая белые зубы, в уголках рта обозначались ямочки.
Низко пригнувшись, они вновь поползли вперед, продираясь сквозь прибрежные заросли ольшаника и воековицы. Теперь Рори видел озеро по ту сторону острова; здесь, в западной части острова, раскинулась широкая мель, обильно поросшая тростником и осокой, ощетинившимися острыми зелеными колючками. Он почувствовал, что Кэнайна тянет его за рукав, обернулся и посмотрел на нее. Она показывала не прямо перед собой, где он искал, а чуточку вправо. Он перевел взгляд в ту сторону и сразу же увидел гусей. Гуси были отлично видны в ста ярдах от берега, и Рори недоумевал, как не заметил их прежде. Птицы деловито кормились, то и дело переворачиваясь гузкой вверх, глубоко погружая в воду длинные шеи. Каждые несколько секунд, когда они поднимали головы над водой, из клювов нелепо, словно усы, свисали покрытые илом корешки и стебли.
В таком месте, где сквозь редкий кустарник он мог, оставаясь незамеченным, наблюдать за птицами, Рори растянулся на животе, Кэнайна подползла и легла рядом, так что они почти касались друг друга. Рори в бинокль всматривался в гусей, потом передал бинокль Кэнайне, которая взяла его с нетерпеньем. Время от времени гуси прерывали кормежку и нежно беседовали.
Потом Рори увидел то, чего ждал, что надеялся увидеть. Запустив в очередной раз голову под воду в поисках пищи, Белощек вынырнул с полным клювом, а канадка вернулась ни с чем. Но Белощек не стал есть, а нагнулся вперед, подрагивая крыльями и грациозно вытянув длинную шею, так что клюв почти касался воды. Быстро поднимая и опуская тонкую шею, он предложил корм канадке. Та приняла корм, а Белощек с трепещущими крыльями вытянулся вперед, над спиной канадки, которая была крупнее его, и аккуратно разгладил перышки на ее крыле. В этом было столько нежности и изысканного почтения, что Рори показалось, будто он присутствует при чем-то сугубо личном, чего человеку не положено видеть. Он знал, что стал свидетелем ритуала ухаживания, который в естественных условиях биологам редко удавалось видеть.
