Ирина Потанина - Русская красавица. Кабаре
Что ты, Дим, говоришь? Не унывать? Ясное дело. Согласна, совершенно не с чего капризничать! Коньячок, лимончик, девочки в лице Лилички и периодически заглядывающей в штабной вагон, чтобы поменять пепельницу, официантки Валюши. Грех жаловаться! А то, что не отпускают спать, так это издержки производства. А то, что с грязью смешать грозятся… Так это естественно. Мы живем в постсоветской стране: доставшаяся ей в наследство вседозволенность властьимущих слегка исказилась, превратившись в безнаказанность беззакония всех, кто имеет деньги. /теперь не станут бить/будут только за душу лапать/этим делам они как и прежде верны../ Это не плохо, это — стандартный закон развития общества. Причем в нашем случае он принял самую безобидную форму. Нам указывают, как жить — и это здорово! Значит, к мысли, что жить нам вообще не надо, пока еще не пришли…
— Не за что мстить. Собранное Артуром досье — бред параноика. События верны — трактовка притянута за уши. — говорю внезапно. В последнее время я, как радио — стоит настроиться на нужную волну, и трансляция ведется уже сама. Сейчас, по крайней мере, слова льются из меня без какого либо участия в процессе мозга или души… — Я вне досягаемости ваших компроматов, потому что абсолютно пуста. Ничем не дорожу, и потому — неуязвима. И потому на Артура за слежку не злюсь. Злиться — не в моем стиле.
— Не желаю больше слышать отмазки. Тебе ясно сказано, что нужно сделать. Будешь сидеть тут, пока не… Лиль, присмотришь пока? Пойду вздремну часик.
Лиличка молча кивает, хотя по глазам видно, что она поражена не меньше моего… Рыбка оставляет Лиличку мучаться, а сам идет спать?! И Лиличка до сих пор не оторвала ему за это голову?! Нечто странное в мире деется…
— Ну все, счастливо оставаться! — после этих слов Рыбка так сладко зевает, что я попросту психую.
— Тьфу! — говорю многозначительно и в сердцах, после чего отворачиваюсь. Нет, так дело не пойдет. Не стоит демонстрировать эмоции. Буду исправляться. — Хорошо сидим, так ведь? — обращаюсь к Лиличке, улыбаясь…
— Смотри, как бы хорошо лежать не пришлось! — Лиличка на сокрытие эмоций энергии не выделяет. — В белых тапочках и со скорбным лицом… — Рыбка выходит, и Лиличка тут же меняет тон на доверительный. — Я тебе так скажу, — шепчет. — Я — за тебя. То что кричала — это театр просто, это, для него, — Лиличка кивает на пустой стул Рыбки, — Чтоб не догадался о нашей коалиции. Знаешь, я и сама бы за такое гиблое дело никогда не взялась. Ты права полностью — не важно, сколько там Генка за это тебе заплатить собирается… Я бы не взялась, но… Пойми, выбора у тебя нет. Если Геннадий вбил что-то себе в голову — от него не отделаешься. Я вот шесть лет уже отделаться пытаюсь — глухо. Про меня он вбил, — что замуж за него пойти должна. Про тебя — что знаешь, где искать Артура. Мужики, они все такие упертые…
Шесть лет?! Шесть лет Лиличка истязается над Рыбкой — не отпускает, но и не отдается полностью — а он все еще не избавился от ее ига?! Впрочем, не удивительно. Лиличка Брик царила в Маяковском все шестнадцать…
— Марина, повторяю, — сладким медом растекается Лиличка, — я за тебя. Я и раньше всегда отстаивала твои права в нашей компании. Ты же помнишь? Расскажи мне все. Все, что знаешь. Ты сейчас слаба и истерзана. События, подкосившие тебя, так ужасны… Мне все рассказали. Ох, я так сожалею… — глаза ее даже увлажняются немного. Скорее от выпитого алкоголя, чем от истинного прилива чувств, но мне все равно интересно. Лиличка, истекающая жалостью к ближнему! Наша стойкая, эгоистичная Лиличка, и вдруг… Мерзкая картина, но очень редкая…
— Доверься мне… Расскажи все. Вместе мы обязательно что-нибудь придумаем. Ты сейчас не в том состоянии, чтобы сражаться в одиночку. Пойми, ведь можно подстроить ситуацию. Ну, Геннадию будет казаться, будто ты в поисках Артура помогаешь, а самому Артуру — будто нет. — Лиличка хитро щурится, склоняя голову на бок. — Вариант? — спрашивает.
Нет уж, ни чарами женской солидарности, ни перспективой для всех остаться хорошей, ты меня, милая, не возьмешь! И совсем не в том дело, что задача сложная, или что Артур потом презирать меня станет. Нет… В самой постановке вопроса уже подвох. Искать — значит, вмешиваться. А я в этой войне воротил предпочитаю держаться нейтралитета. Ни тем, ни другому — помогать не хочу. Чтоб не запачкаться. Я там знаю кто прав, кто виноват? Помогать наказывать невиновного — не могу. Изначально в настройках души на такие вещи запреты стоят. Золотое правило — не лезь, если не знаешь, где справедливость. И нет таких сил, которые заставили бы меня отказаться от собственного нутра.
— Все, что могла, я уже рассказала, — повторяю в сотый раз. — И никакого смысла в моем тут нахождении не вижу. Я спать хочу!
— Поспишь… — Лиличка чмокает вокруг очередной рюмки, принюхиваясь. — Что-то коньяк какой-то не такой, — хмурится. — Вот сейчас придумаем что-нибудь, и пойдешь спать. О, а я как отдохнуть хочу! Ведь и в душе даже не была после дороги. А этот ублюдок совсем меня не жалеет! Металлической считает, что ли?
— Может, сделаем вид, что я на тебя напала, и убежала? И ты отдохнешь, и я отсюда вырвусь… — предлагаю, не слишком решительно. В исходе просьбы уверена заранее. Лиличка никогда не сделает то, что может втравить ее в неприятности…
— Нет-нет, что за глупости! — поспешно говорит она, а сама давит под столом кнопку вызова официантки, на которую тот час же откликается дежурящий в купе проводников Амбал. Это чтоб не оставаться со мной наедине, и чтоб я и впрямь не попыталась наброситься… — Он сразу поймет, что все подстроено. Он ведь совсем не дурак!
Знаешь, Димка, о чем я сейчас думаю? Все люди — ничтожества. И я среди них. И ты тоже. И Артур. О нем, собственно, и рассуждаю. Ведь знал же, что меня Лиличка с Рыбкой затаскают… Знал, что из-за этого нашего с ним разговора, на меня все подозрения падут. Знал, но сбежал. Уже б сбежал, меня не впутывая — то ладно. Что? Да, помню я. Помню, что он меня с собой собирался забрать. Но, согласись, собирался б — забрал бы… Я его обидела? Ну и что. Одно дело — обиды, другое — подставы. Я его подставила?! Нет, ну ты, Дим, прям как не за меня вовсе… Впрочем, может ты и прав. Ничем Артур передо мной не виноват. Просто каждый действует согласно своим интересам. Грустно это очень. Артур и так сейчас бедненький — все против него, все его растоптать хотят. А тут еще я… Он теперь, небось, последней сволочью меня считает. Неловко вышло, да? Извиниться бы, да не перед кем. Знаешь, что я сказала бы, извиняясь?
— Артур! — начала бы торжественно. — Мне очень жаль, что между нами все так сложилось. Ты не серчай. Знаешь, если бы ситуация повторилась, я бы опять поступила так же. С одной лишь разницей — вцепилась бы тебе в рукав, и, когда ты стал бы вырываться и уходить, напомнила б, что обещал меня с собой взять. Я хотела с тобой поехать, Артур. Правда! Жаль только, что понимаю это только сейчас…
А ты, Дим, часом, не ревнуешь? Нет? Даже обидно как-то. А почему? Хорошо меня понимаешь? Это ты молодец. Это — правильно…
— Не спится? — надменно бросает Лиличка по направлению к выходу. Рыбка уже вернулся. Стоит в дверях, изучающе сверлит меня взглядом. — А мы уже соскучились! — в тоне Лилички слышен нескрываемый упрек.
— Ну, Лилек, ну не надо, — Рыбка примиряюще выставляет руки ладонями вперед. Кажется, настроение его существенно улучшилось.
— Тебе что, все долги простили? Что сияешь, как мои серьги? — Лиличка вскидывает брови вверх.
— Простят мне, как же… Стребуют все до копеечки… И отдам. И ну их всех! Марин, а ты чего коньяк не пьешь? — тон Рыбки звучит как-то излишне дружески.
— Я спать хочу, — отвечаю, — А пить не хочу. И я об этом уже говорила.
— Ох ты, какие мы гневные, какие насупленные, — смеется Рыбка. — Хочешь спать — иди. Надоело мне с тобой возиться. Толку все равно никакого. А хочешь, — завтра в Москву уезжай. Я поговорю — тебя отпустят. То у вас я обычно Рыбкой звался, а теперь Артур ею побудет. На такую приманку как ты, клюнет — можешь не сомневаться. Не хочешь его искать — не надо. Он сам тебя разыщет, вот увидишь. Кстати, встретишь его, передай: долги я верну, никуда не денусь, но и его, засранца, из-под земли достану, и за все ответить заставлю. Хотя ладно, не передавай. Как только ты его встретишь, я ему лично все передать смогу. Ребята, надеюсь не подведут…
Ах, вот в чем дело! Нас, Димка, приманкой сделать хотят! Знаю. Знаю, что нужно сопротивляться. Знаю, нужно кричать, что не желаю жить под наблюдением… Но… Не сейчас, ладно? Мы так устали с тобой оба. Мы так… Пойдем отсюда, а?
Получаю от Димки согласие, молча встаю, ухожу, не прощаясь. На этот раз меня никто не задерживает. Амбал спокойно попивает чай, Лиличка вполголоса, но весьма импульсивно, отчитывает Рыбку за невнимание к ее усталости… А я… Я ухожу.
Залетаю в родной вагон и резко останавливаюсь на кромке тамбура. Тишина… Ни Димкиного насмешливо-галантного приветственного взгляда, ни Шумахеровских путаний под ногами, ни Ринкиных вульгарноватых пересмешек… Но это ладно, это уже решилось, уже отболело. Тянет и кровоточит ныне другое: ни Зинаидиных строгих: «Где это вы шляетесь, девушка?!», ни панибратских подмигиваний Малого, ни резкого хлопка двери загадочной Галы, которая, всякий раз, когда кто-то заходил в вагон, приоткрывала на миг купе и любопытствовала сквозь узкую щель междудверья… И даже отсутствие надоевших уже всем, сто крат повторенных каламбуров Еремки кажется сейчас трагедией. Безжизненный вагон, раздвинутые двери, голые коричневые полки… Тусклая лампа ночного освещения и приведение Валентина. Вид соседа говорит, что он только что проснулся, сам же Валентин утверждает, что ни на секунду не сомкнул глаз, ожидая меня.
