Костас Кодзяс - Забой номер семь
Сегодня Элли показалась ему еще привлекательнее, чем позавчера. Когда она сказала Алекосу, что утром заглянула мимоходом в контору компании, он понял: она приходила лишь для того, чтобы увидеть его. Он ответил, что был в это время па шахте, ходил туда улаживать очередное недоразумение с «этими рабочими». Его лицо приняло озабоченное выражение, когда он пренебрежительно произносил последние слова. Так буржуа говорят обычно о неприятностях, причиняемых им трудящимися. Эллы была согласна с ним и кивнула, словно добавляя: «Все они такие». Потом внезапно они замолчали, глядя друг другу в глаза…
– Вчера я ждала твоего звонка…
– Я собирался позвонить тебе, но… – Рука Алекоса касалась ее колена.
– Собирался? Правда?
Он почувствовал на своей руке ее руку.
Вдруг он прижал Элли к своей груди и впился ее в губы. Она приоткрыла рот ж со страстью ответила на его поцелуй. «Она страшно чувственная, я так и предполагал», додумал Алекос, целуя ее. Он увидел на стеклянной двери кабинета тень хозяина и поспешно отстранился от Элли.
При виде Алекоса Фармакис притворился приятно удивленным.
– Ба, добро пожаловать. Мне не сказали, что ты пришел, – обратился он к нему.
– Я приехал доложить вам о том деле… – У Алекоса сжалось сердце, и он запнулся. – Считал, что надо поспешить.
Фармакис с нежностью приласкал Элли. Он питал слабость к дочери.
– Сегодня прекрасная погода, прямо весна, – проговорил он.
Когда Фармакис принимал кого-нибудь у себя в доме, то, прежде чем начать деловую беседу, считал своим долгом вставить несколько слов о погоде или о своем желудке. Таким образом он отдавал дань вежливости. Если за этим должен был последовать серьезный разговор, после небольшой паузы он замечал: «Ну, а теперь приступим к делу».
– Но когда заходит солнце, холод так и пробирает, – продолжал он. – О чем ты?… О каком деле? Ах да! Хорошо, там видно будет. Элли сказала мне сегодня утром, что ты собираешься разойтись с женой. Это правда?
Неожиданный вопрос смутил Алекоса. У него появилось ощущение, словно острым ножом полоснули его по сердцу. Хозяин приветливо улыбался ему, внимательно изучая его своими кошачьими глазами. Алекос понял, что это не праздное любопытство. Значит, Элли говорила о нем со своим отцом?
– Да, думаю… Я не жалуюсь на нее… Но мы не подходим друг другу… – пробормотал Алекос.
– Когда супруги не подходят друг другу, они должны немедленно расстаться, – подхватил неуверенно Фармакис, вспомнив о своем предшествующем разговоре с Георгосом. – Я всегда говорил, что у тебя хорошая голова. Ты достоин лучшей участи. Помню, как твоя мать приводила тебя сюда, совсем малыша… Разве мог я подумать, что со временем этот соплячок станет моей правой рукой! Я предполагал переговорить с тобой после возвращения из Салоник. Но раз ты явился сегодня…
Элли встала.
– Я покидаю вас – Она с чувством пожала Алекосу руку. – Позвони мне в восемь. Буду ждать. До свидания. – И легкой походкой Элли вышла из комнаты.
Когда они остались одни, Фармакис закурил и сел напротив Алекоса, широко раздвинув колени.
– Послушай, Алекос… Но что с тобой? Ты себя плохо чувствуешь?
– Да нет, пустяки… немного кружится голова… Я слушаю вас.
– Ты, наверно, объелся за обедом. И я от этого страдаю, особенно когда ем фасоль. У меня вздувается живот, потом… – У он стал подробно рассказывать о всех своих ощущениях. – Не пройти ли нам в кабинет? А впрочем, здесь тоже неплохо. Я тебя не отпущу, мы поужинаем вместе – самолет отправляется в десять. Надеюсь добиться отсрочки суда. (Ему предъявили иск за ряд неоплаченных векселей.) Тебе стало лучше? Прекрасно! Возможно, мой старший сын на некоторое время уедет в Америку, да если и останется здесь, толку от него никакого. Он помешан на заумных книгах и звездах, что с ним поделаешь? Из другого сына… ничего не выйдет. Жаль, что Элли не родилась мальчишкой. Я хочу назначить тебя директором компании. Раз уж что решил, тянуть не люблю.
– Меня? – пролепетал Алекос.
– Ты поражен? Но я не дурак, знаю, что ты ждал этого. С прошлого года захаживаешь к крестной, сидишь часами, слушаешь ее болтовню. Только у тебя хватает терпения иметь с ней дело. Но тебе удалось перетянуть ее на свою сторону, и она точит меня, чтобы я помог тебе выйти в люди. Ты вбил себе в голову пробраться в мою семью. Не так ли? Ты не хмурься. Я выкладываю все начистоту. Пойми меня правильно.
– Простите… я должен идти, – проговорил покрасневший Алекос и вскочил.
– Сядь, я еще не кончил. Не так давно у меня начались сильные боли в печени. Врач сказал, что надо сделать анализ. Он предполагает, наверно, что у меня рак. А я не стал ничего делать и больше не пошел к нему. Ну что ж, пока у меня еще есть силы… Если собираешься уходить, тебя никто не держит. Говорю тебе напрямик, Алекос хотел в бешенстве крикнуть ему: «Ну нет, довольно. Мне наплевать, что станет с твоими шахтами, я не нуждаюсь в должности, которую сегодня ты вынужден мне предлагать, и жениться на твоей дочери, этой проститутке, я не желаю». Но так как ему не хватало на это смелости, он молча слушал Фармакиса, подобострастно кивая головой.
– Ты умница. Я никогда не ошибаюсь в оценке людей. Должность директора компании я создал для того, чтобы ее занимал один из Фармакисов. Не знаю, что творится с моими детьми! Элли, овдовев, вышла замуж за мошенника. Чтобы послать его к черту, мы откупились от него золотом. Недавно к ней сватался королевский адъютант, пожилой человек и, кажется, без гроша за душой, но и это большая удача. Не так ли? Но только я, сам не знаю почему, против этого брака. Утром в конторе у меня с ней случайно зашел разговор о тебе. Я понял, что ты ей нравишься, и подумал: «Вот то, что ей надо». – И, не сводя с Алекоса своих кошачьих глаз, он добавил: – Догадываешься, что я имею в виду? Мы рассчитываем все, как лавочники, с карандашом и бумагой в руках. Ведь тут еще другое… самое серьезное. У моей дочери значительное состояние. Господин королевский адъютант собирается продать недвижимость и жить в Каннах. Между нами говоря, он картежник. А компания может попасть в затруднительное положение, и потребуются капиталы. Следует все предвидеть. Состояние Элли будет вложено в мое дело. Ясно, как белый день… Я уговорю ее. Видишь ли, она страшно честолюбива: ей очень хочется стать придворной дамой. Женское общество в Кифисии ей порядком наскучило. Так она говорит. Но в конце концов мы ее уломаем. Если продать один из домов, мы оплатим все долги компании. Позвони ей, она же тебя просила. Хочет просто развлечься с тобой, но мы, в конце концов, ее уломаем.
Выйдя в сад, Алекос увидел издали старшего брата Фармакиса, но сделал вид, что не заметил его, и прибавил шагу. Старик, шедший ему навстречу, остановился и помахал рукой. Подняв воротник габардинового плаща, Алекос свернул к калитке.
Глава седьмая
Притон Однорукого Апостолиса находился в длинном бараке зa церковью святой Ирины, в одном из самых узких переулков поселка. Он состоял из двух комнат. Первая служила хозяевам спальней. На широкой кровати с медными завитушками спал Апостолис со своей женой, сухопарой сорокалетней женщиной с крестьянским говорком. Весь день жена его работала не покладая рук, а вечером дремала, сидя на стуле, пока не расходились посетители. В эту комнату до глубокой ночи Апостолис носил из кухни зажженные трубки. Трубки изготовляла мать Апостолиса, старуха Панорея, из глиняных копилок и сухого тростника.
Едва темнело, притон наполнялся всяким сбродом. Посетители садились на супружескую кровать, на сундук с приданым, застеленный вязаным деревенским покрывалом, на табуретки и просто на цементный пол. Молча курили крепкий ароматный гашиш. Потом расплачивались и уходили.
Старуха Панорея, сидя в кухне перед жаровней, прокаливала ореховую скорлупу. Она всегда охотно помогала сыну, но ничего не делала для невестки.
Рядом со старухой на низенькой скамеечке сидела ее маленькая внучка Вула. На коленях у нее лежал букварь, и она читала его по складам. В этом году девочка пошла в начальную школу. Два старших сына Апостолиса возвращались домой поздно, после полуночи.
Задняя комната была просторнее, чем спальня. Под висячей ацетиленовой лампой за большим столом с засаленным сукном шла игра в барбути.[31] Сюда собирались содержатели публичных домов, мошенники, оптовые торговцы овощами, зазывалы и мясники с рынка, молодчики с ножами за поясом, молодежь, жаждущая шальных денег, пройдохи и простаки. Многие из них курили гашиш, но некоторые приходили только ради игры.
Почти каждый вечер в банке скапливались большие суммы, и часто споры игроков кончались поножовщиной. Но Однорукий Апостолис умел разнимать дерущихся. Од бросался в кухню, хватал допотопный пистолет с рукояткой из слоновой кости и кричал хриплым голосом:
– Убрать ножи, сволочи! Если по милости кого-нибудь из вас мне придется закрыть заведение, убью негодяя, как последнюю собаку.
