Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 12 2005)
Что же происходило в это время с самой государственностью, в российских верхах? Здесь тоже все подошло к последнему логическому пределу. Единение царя и народа перестало быть абстрактно чаемым идеалом, оно наконец наступило: мудрый человек от земли Григорий Ефимович Распутин учил царя править страной. И это было не совпадением трагических случайностей (“старцу” удавалось облегчать страдания больного наследника): распутины и илиодоры обступили престол, в них была мощная идеологическая потребность. Ненужность, маргинальность выпестованных Николаем I бюрократических имперских структур теперь была уже каждодневно очевидной: их просто терпели.
Говорят иногда, что империя, в которой народ, хохоча, повторял: “Царь с Егорием, царица с Григорием!” — существовать не могла. Это так, и даже в более глубоком смысле, чем имеется обычно в виду. Клевета бывает убийственной именно тогда, когда по глубинной своей сущности она совпадает с правдой. Распутин действительно овладел волей царя, а значит — ничего уж тут не поделаешь — овладел и Россией. И к этой безусловной, всем известной правде оставалось лишь пришить лоскуток лжи: что он овладел еще и постелью царицы.
“Русь слиняла в два дня. Самое большее — в три”, — констатировал после конца Розанов. Прогрессивное общество мечтало об этом более ста лет. И вот теперь оно получило то, чего хотело.
Вместо государства
Что происходило после 1917-го на месте исчезнувшей великой страны? Трудно было это понять: голоса из обезлюдевшего пространства почти не доносились, новая власть сразу и умело позаботилась об этом. Газеты были закрыты ею мгновенно; типографии, правда, не сразу. Но осмысливший российскую катастрофу сборник “Из глубины” накрыт на месте, из типографии он не вышел. Несколько экземпляров спасли возмущенные небывалой цензурой наборщики — но вскоре мыслители были вышвырнуты за пределы Совдепии, а рабочие демонстрации и забастовки еще ранее распылены артиллерийским и пулеметным огнем. Маленькую Добровольческую армию — последний европеизированный русский слой — поглотили пространства, и шанса уцелеть в них у белых не было. “Должно, сектант”, — перемигивался электорат Учредительного собрания, глядя на хлебавшего обед из отдельной миски поручика…
Для Европы происшедшее было лишь переменой строя. На более прогрессивный — самодержавную деспотию сменил передовой марксистский эксперимент. Но нашелся все-таки на Западе человек, который оценил свершившееся: вчувствовавшийся в грядущую гибель Европы, Освальд Шпенглер понял и происшедшее уже с российской ее частью.
“Большевистское правительство не имеет ничего общего с государством в нашем смысле, каковым была петровская Россия. Подобно кипчаку, царству „золотой орды” в монгольскую пору, оно состоит из господствующей орды — именуемой коммунистической партией — с главарями и всемогущественным ханом, а также с несметной покорной и беззащитной массой <…> Налицо чисто татарский абсолютизм, который стравливает весь мир и грабит его, не зная никаких границ, кроме, пожалуй, предусмотрительности, — хитрый, жестокий, пользующийся убийством как повседневным средством власти, ежемгновенно грозящий возможностью нового Чингисхана, который свернет в один рулон Азию и Европу”.
И здесь рассмотрения наши, в общих чертах, завершаются: ведь нашей темой были взаимоотношения общества с цивилизованной, реформаторской властью. А не пребывание его под “кипчаком”. Но все же коснемся вкратце последних десятилетий подсоветского общественного бытия: именно они-то и проросли столь явно и в наш сегодняшний день. Обсуждение лояльной части советского общества нам не кажется здесь уместным, и мы скажем немногое лишь об оппозиционной, диссидентской части его.
“Мы — советские люди”, — любили подчеркивать, устно и письменно, многие диссиденты. Объяснять эти странные на первый взгляд заявления можно было по-разному. Кто-то подчеркивал так свою аполитичность: мне все равно, какая власть, лишь бы права соблюдались. Для других это было методом самообороны перед пастью одряхлевшего, но все еще хваткого чудовища: хоть ты меня и посадишь, но все равно не за что меня сажать! Это был бесполезный “довод”, но психологически вполне объяснимый.
Но пришло время подлинного испытания. И “советские люди” действительно оказались советскими людьми: надвигавшийся крах родной власти обнажил всю третьестепенность большинства протестных разногласий с ней. Жаждущие подлатать стены обжитой казармы закономерно нашли в новом генсеке свой идеал. Неудивительно поэтому, что рукоплесканиями встретила общественность горбачевскую перестройку, что как о низвергнутом рае она и сегодня с тоской вспоминает о ней.
Родившаяся на развалинах перестроек и гласностей свобода оказалась ненужной, враждебной и чужой. И первое выступление против нее было замечательно символическим: борцы выступили против “царистской символики” рождающейся заново страны. Сегодняшняя же смычка неодиссидентства с красными всех оттенков и сортов, от розово-голубых до багрово-коричневых, объясняется многим, но прежде всего — постоянным, никогда и не исчезавшим духовно-идеологическим родством всех этих сил. И несмолкающие истерики по поводу нарушений прав — порой нарушений подлинных, чаще мнимых — имеют простую подоплеку: ненависть к правому курсу страны и ее властей. Не в том дело, что реформы идут плохо: непрощаемое преступление власти, что они вообще идут. Все как обычно. Все как всегда.
Двести лет мы вместе — европеизированная власть и наше (какое уж прилагательное тут подобрать?) российское общество. С недавним, правда, провальным перерывом на семидесятилетие. Но перерыв завершился, все вернулось на круги своя; и в новый этап развития страны общество вступило с описанным выше духовным и нравственным потенциалом.
Признаюсь, сегодня мне страшно. Все вернулось слишком уж буквально, и в воздухе снова пахнет революцией. А на сей раз моя страна уже ее не переживет.
Да, знаю, это звучит сомнительно: все истощены, совершать революцию просто некому, а проклятый тиранический режим давит всех, он дьявольски силен… Господи, но точно так же говорили и тогда. Считали именно так, вплоть до безграничной уверенности в силе власти. И полковник Кутепов, будущий герой Добровольческого сопротивления, говорил, что вот-вот разгонит всю эту сволочь, что для этого достаточно одного-двух полков.
Кутепов был прав, этого было бы вполне достаточно. Но двух полков в его распоряжении уже не нашлось.
1 Русскими подданными после разделов Польши стали сотни тысяч вчерашних польских евреев. И указы императрицы сразу избавили их и от непосильных поборов, и от религиозно-национальных оскорблений, которые под страхом строгих наказаний были воспрещены. Еврейские раввины благословляли царицу; просвещенная же Европа вряд ли и узнала об этих ее указах. Во многих европейских странах евреи и в середине XIX века оставались париями: в Риме, например, впечатляюще смотрится гетто, которого иудеи после захода солнца не смели покидать.
Была ли от огромных екатерининских “поблажек” презренному племени какая ни есть государственная польза? А может (смешно звучит…), царица просто решила сделать добро живым людям? Не в первый и не в последний раз в своей жизни.
2 См.: Зубов А. Размышления над причинами революции в России. — “Новый мир”, 2004, № 7.
3 Такое разрешение было дано еще в 1783-м Екатериной. Но свободное книгопечатание просуществовало в России недолго: с трудом пережив французский 1789-й, год спустя, после радищевского дела, оно быстро пошло на спад…
4 Вопреки желанию самого Герцена, давшего согласие на финансирование под сильным шантажным нажимом. Для биографов и почитателей замечательного писателя и стилиста такие детали существенны. На ход же русской истории личное неприятие некоторыми брезгливыми радикалами пламенных революционеров не повлияло и повлиять не могло.
5 Кармазинов в романе выглядит карикатурой. Однако письма Тургенева, показывающие, как трепетал маститый писатель перед мнением нечаевых, свидетельствуют о поразительном подобии образа оригиналу.
Пушкин в Америке
Шульпяков Глеб Юрьевич родился в 1971 году. Окончил факультет журналистики МГУ. Автор книги стихов “Щелчок” (М., 2001), книг путевых очерков “Персона Grappa” (М., 2002) и “Дядюшкин сон” (М.,2005), альбома-путеводителя “Коньяк” (М., 2004), “Книги Синана” (2005). Постоянный автор “Нового мира”. Живет в Москве.
