Пьер Леметр - До свидания там, наверху
Главная новость: он снова работал с воодушевлением, нежданным и почти жестоким.
Он с наслаждением выстраивал свои перспективы, погружался в будущее, жил в нем, вся его жизнь зависела от этого. Возрождая это подстрекавшее его к действию удовольствие и собственную озорную, провоцирующую сущность, он вновь становился самим собой.
Альбера это радовало. Ему до сих пор не доводилось видеть такого Эдуара, разве что издалека, в траншеях, и смотреть, как он возвращается к жизни, было для Альбера истинной наградой. Что до задуманного Эдуаром предприятия, то оно казалось ему настолько неосуществимым, что тут почти что не о чем было беспокоиться. Альберу казалось, что план этот, по сути, невыполним.
Между двумя молодыми людьми началась борьба, в которой один подталкивал, другой упирался. Как нередко бывает, победа склонялась не на сторону силы, а на сторону инерции. Альберу достаточно было как можно дольше твердить свое «нет», чтобы выиграть дело. Самым тяжелым для него было не отказаться ввязываться в это дикое начинание, а причинить Эдуару разочарование, убить в зародыше обретенную им дивную энергию, вновь окунуть его в бессмысленное существование, в будущее, не сулившее ничего хорошего.
Следовало бы предложить ему что-то другое… Но что?
Вот почему Альбер каждый вечер с вежливой доброжелательностью, хоть и без особого воодушевления, восхищался новыми эскизами стел и скульптур, которые показывал Эдуар.
– Ты вникни как следует в идею, – писал Эдуар в разговорной тетради. – Заказчики могут сами составить свой собственный памятник! Берешь знамя и фронтовика, получаешь один памятник. Убираешь знамя, заменяешь его Победой, – получаешь другой! Можно творить – и при этом не нужно ни усилий, ни таланта, это должно прийтись по вкусу, точно!
Ах, подумал Альбер, Эдуара можно было много в чем упрекнуть, но идеи он выдавал талантливые. Особенно те, что вели к катастрофе: перемена документов, невозможность получать пособие от правительства, отказ вернуться домой, где у него были бы все условия, упорный отказ от пересадки тканей, привыкание к морфину, а теперь это жульничество с памятниками павшим… Идеи Эдуара – настоящий ящик Пандоры.
– Ты вообще отдаешь себе отчет, что ты мне предлагаешь? – спросил Альбер.
Он встал перед товарищем.
– Совершить… святотатство! Украсть деньги, предназначенные для памятников павшим, – все равно что осквернить кладбище, это… тяжкое оскорбление отечества! Потому что даже если государство и вложит немного денег в это предприятие, откуда возьмутся основные средства на подобные памятники? От родных тех, что погиб! Это вдовы, родители, сироты, боевые товарищи. Рядом с тобой Ландрю[7] выглядит как святая невинность! За тобой будет охотиться вся страна, весь мир ополчится против тебя! А когда тебя поймают, суд над тобой будет чистой формальностью, потому что для тебя в первый же день процесса соорудят гильотину! Так вот, я понимаю, что тебе не нравится твоя физиономия. Только вот мне моя пока что преотлично подходит!
Альбер вернулся к своему занятию, ворча, что план идиотский. Но обернулся, держа в руке полотенце. Капитан Прадель, образ которого после визита к Перикурам вновь начал преследовать его, Альбер вдруг понял, что его мозг уже давно вынашивает различные планы мести.
И теперь час пробил.
Эта очевидная мысль вдруг дошла до Альбера.
– Я тебе скажу так: было бы нравственно продырявить шкуру этой сволочи капитана Праделя! Вот что следовало бы сделать! Ведь то, что мы сейчас на дне, все из-за него! – выпалил Альбер.
Эдуара этот новый подход не слишком убедил. В сомнении он застыл, занеся карандаш над рисунком.
– Ну да! – добавил Альбер. – Ты что, забыл этого Праделя?! Но ведь он нам не чета, вернулся героем, бренчит медалями и прочими цацками, ему выдают офицерскую пенсию. Уверен, благодаря войне он получил немалые преимущества…
Разумно ли продолжать? – подумал Альбер. Поставить вопрос – значит уже ответить на него. Теперь стремление спустить шкуру с Праделя казалось ему совершенно логичным.
– Думаю, что он со своими медалями и заслугами обеспечил себе прекрасный брак… Еще бы, такой герой уж точно урвет лучший кусок. А пока мы подыхаем с голоду, он обделывает дела… И это тебе кажется высокоморальным?
Удивительно, но Альбер не добился от Эдуара желаемой реакции. Его товарищ поднял брови и склонился над листом.
– Все это, – написал он, – прежде всего из-за войны. Нет войны – нет Праделя.
Альбер чуть не подавился. Конечно, он был разочарован, но прежде всего ему было ужасно грустно. Следовало признать, бедный Эдуар совсем утратил почву под ногами.
Несколько раз они вновь возвращались к этой теме и приходили к одному и тому же выводу. Во имя торжества моральных принципов Альбер жаждал мести.
– Ты воспринимаешь это как свое личное дело, – писал Эдуар.
– Ну да, то, что со мной случилось, – это вроде достаточно личное. А ты нет? – вопрошал Альберт.
Нет, Эдуар не разделял мнения друга. Месть не соответствовала его идеалу справедливости. Для него было недостаточно, чтобы за все отвечал один человек. Хотя нынче наступил мир, Эдуар объявил войну войне и желал вести ее собственными средствами, то есть своим искусством. Нравственные идеалы были не по его части. Очевидно, каждый из друзей желал продолжить свою историю, и отныне сюжеты их различались. Они раздумывали, не следует ли каждому писать свой собственный роман. На свой манер. По отдельности.
Осознав это, Альбер предпочел переключиться на другое. Ладно, можно вспомнить о горничной, работавшей у Перикуров, она все не выходила у него из головы, господи, до чего же у нее был прелестный язычок! Или подумать о новых штиблетах, которые он с тех пор не осмеливался надеть. Он приготовил овощной сок и бульон для Эдуара, который что ни вечер вновь заговаривал о своем плане, чертовски упертый парень! Альбер не уступал. Так как нравственные доводы не прокатывали, он воззвал к рассудку:
– Представь себе, чтобы развернуть твое дело, следовало бы создать предприятие, оформить бумаги, об этом ты подумал? Просто напечатать твой каталог и запулить в белый свет как в копеечку – недостаточно, на этом далеко не уедешь. Могу тебя заверить, нас очень быстро поймают. Между взятием под стражу и приведением приговора в исполнение ты и охнуть не успеешь!
Однако на Эдуара не действовали никакие доводы.
– Нужно иметь помещение, контору! – гремел Альбер. – Ты, что ли, будешь принимать клиентов в своих негритянских масках?!
Эдуар, разлегшись на оттоманке, продолжал перелистывать свои эскизы. Стилистические упражнения. Не каждому дано создать настолько восхитительное уродство.
– А еще нужен телефон! И служащие, чтобы отвечать на звонки, вести корреспонденцию… И счет в банке, если ты хочешь получать деньги…
Эдуар невольно посмеивался втихомолку. В голосе его товарища звучал такой испуг, будто речь шла о том, чтобы демонтировать Эйфелеву башню и собрать ее в ста метрах от прежнего места. Альбер был в ужасе.
– Для тебя-то все просто, – добавил Альбер. – Конечно, когда сидишь сиднем дома!..
Он прикусил язык, но слишком поздно.
Конечно, сказано было справедливо, но Эдуара это больно ранило.
Мадам Майяр нередко говорила: В сущности, Альбер вовсе не злой, такого доброго парня еще поискать. Но он не дипломат. Вот потому-то ему в жизни ничего не светит. Единственное, что могло заставить Альбера, упорно стоявшего на своем, задуматься, были деньги. Богатство, которое сулил Эдуар. Правда, он собирался потратить определенную сумму. Страну охватил поминальный бум, по погибшим скорбели с той же страстью, с какой отталкивали выживших. Финансовые доводы срабатывали, ведь Альбер заведовал кассой и видел, как тяжело зарабатываются и как быстро тают деньги; все приходилось учитывать: сигареты, билеты на метро, продукты. Тогда как Эдуар сладострастно предлагал миллионы, автомобили, роскошные отели…
И женщин…
Альбер начал волноваться по этому поводу, конечно, можно как-то перебиваться в одиночку, но это не любовь, так ведь и зачахнешь оттого, что так в конце концов никого и не встретишь.
Но страх ввязаться в столь безумное предприятие был во всяком случае сильнее, чем жажда женщины, порой неистово терзавшая Альбера. Выжить на войне, чтобы очутиться в тюрьме, – разве есть женщина, из-за которой стоит идти на такой риск?! Хотя если посмотреть на девушек в иллюстрированных журналах, то, похоже, многие из них того стоили.
– Подумай, – сказал Альбер как-то вечером, – неужто ты думаешь, что я, подскакивающий при каждом стуке в дверь, ввяжусь в такую аферу?
Поначалу Эдуар отмалчивался, продолжая рисовать, чтобы проект двигался своим чередом, но он понимал, что время работает против него. К тому же, чем больше они говорили об этом, тем больше у Альбера возникало доводов против.
