Книжный на левом берегу Сены - Мейер Керри

Начало было положено.

— Джордж что, в Африке? — спросила Жюли.

— Вот тебе и на! С чего это вдруг? — изумился Джойс.

— Антейл, что ли? — вклинился в разговор Боб. — То-то я смотрю, здесь тихо.

— Да, Джордж Антейл, и да, в Африке, хотя никто не возьмет в толк почему, — сообщила друзьям Сильвия, но пока объясняла, сама вдруг начала догадываться, отчего композитор уехал на южный континент. Видя, сколько изумления и любопытства отразилось на лицах ее спокойных, рассудительных друзей, Сильвия заключила, что некоторое внимание ему и его «Механическому балету» обеспечено.

Молва и правда распространилась быстро. Те же газеты, что освещали ход написания «Улисса», а затем перипетии его публикации Сильвией, этой осенью полнились догадками о том, где сейчас композитор, поставляя пищу для сплетен и любопытства во все парижские кафе и бары. Куда девался Джордж Антейл? Почему он исчез накануне анонсированного дебюта полной версии «Механического балета» и обещанной им Второй симфонии? Неужели он сам так же экстравагантен, как его музыка? Возможно, он изучает ритмы племенных танцев и включит их в новое произведение, которое прозвучит на концерте, что состоится весной? Возможно, перед нами Гоген от музыки?

Даже Сильвия, его добровольный рекламный агент и хранитель корреспонденции, получала лишь крупицы драгоценной информации из первых рук. Поначалу она с удовольствием передавала слухи и поддерживала общий интерес к Антейлу. Но чем дальше катилась осень навстречу зимним холодам, тем более неприятный оборот принимали обсуждения. Может быть, ему просто плевать на свою аудиторию? Так называемый гений работает над великой симфонией в Африке? Немыслимо! Его что, затянуло «Сердце тьмы»?[119] — И тогда Сильвия, не выдержав, послала ему письмо с мольбами поскорее вернуться.

Это уже был перебор, слишком много всего на нее навалилось. Близился к завершению 1925 год, а Сильвия чувствовала, что ее силы на пределе, как в конце 1921-го, когда она сбивалась с ног с бесконечными правками гранок и подписками на «Улисса». Вдобавок к причудам Антейла ей приходилось тащить воз повседневных дел Джойса: вести бухгалтерию, планировать следующие издания, контролировать перевод романа на другие языки, следить за счетами его врачей и договариваться об их визитах, выслушивать его брюзжание насчет нового произведения, потому что даже Эзра Паунд, похоже, не слишком жаловал его «Неоконченный труд». Не так давно возникли еще проблемы: некий Сэмюэл Рот из Нью-Йорка, как выяснилось, наладил в Америке выпуск пиратского издания «Улисса» по частям и обещал вскоре издать полный текст романа. А у дочери Джойса Лючии, мечтавшей танцевать и недавно поступившей в студию, которой она восхищалась, появились странности в поведении, что дало ее родителям повод для бесконечных споров, как обеспечить ей лучший уход.

В довершение этой кутерьмы дел и забот Сильвия еще пыталась последовать совету Адриенны и выкроить время для одной своей заветной мечты: устроить ретроспективную выставку Уолта Уитмена, представив авторские черновики, первые и последующие издания, фотография, портреты, письма и прочее. В кои-то веки личная переписка Сильвии с потомками друзей и покровителей выдающегося поэта, не говоря уже о нескольких музеях, хранивших связанные с ним экспонаты, по темпам и напряженности обогнала ее переписку по делам Джойса. А может, Сильвия просто позволяла той накапливаться, пока занималась выставкой. Сам Джойс, будучи великим поклонником Уитмена, всей душой поддерживал начинание Сильвии и предлагал всю свою поддержку, на какую был способен. И появляясь в лавке, даже начал здороваться с Сильвией строкой из Уитмена: «О капитан! Мой капитан!»[120]

Одним бодрящим осенним утром, вскоре после того, как Элинор поймали на магазинной краже, Сильвия составляла описания экспонатов для выставки, а ее мать с Мюсрин обслуживали клиентов, расставляли по полкам книги и наводили порядок в торговом зале, когда в лавку пришла Жюли с маленькой Амели. Вид у Жюли был такой несчастный, что Сильвия сразу подумала о Мишеле в тревоге за его душевное состояние. Это надрывающий душу роман Вирджинии Вулф «Миссис Дэллоуэй» навел ее на мрачные мысли о симпатичном мяснике: уж очень он походил на персонажа Вулф — надломленного Великой войной Септимуса Уоррена Смита. Жюли обычно избегала подобных разговоров, но на сей раз Сильвия решилась затронуть запретный вопрос и, отведя ее в библиотечную секцию, произнесла:

— Вы в порядке, Жюли? А как Мишель?

На глазах Жюли блеснули слезы, она пыталась проглотить тяжелый ком в горле, не в силах вымолвить ни слова. Амели играла с ее локоном и что-то лепетала.

Сильвия слегка притронулась к руке Жюли.

— Есть люди, понимающие, через что ему пришлось пройти, и, возможно, они сумели бы облегчить его страдания.

Жюли откашлялась и хрипло ответила:

— Он ни за что не согласится на психоанализ. Он считает, они все шарлатаны.

Жюли, как поняла Сильвия, не разделяла мнения Мишеля и уверяла, что уже не раз пыталась уговорить его показаться специалисту.

— На сегодня лучшим противоядием от кошмаров ему служит поэзия.

— Как вы думаете, возможно ли, что мне, Адриенне или кому-нибудь из наших друзей удалось бы помочь ему или хотя бы убедить обсудить с кем-нибудь свое состояние?

Жюли печально покачала головой.

— Кто только не пытался. И его друг детства. И его мать. Я тоже.

Сердце Сильвии разрывалось от жалости.

— Тогда, может быть, я чем-нибудь смогу помочь вам, Жюли?

— Вы и так помогаете. И Адриенна тоже. Ваши две лавки… в них мы как в раю.

В этот момент в библиотеку почти на цыпочках вошла мать Сильвии и, увидев малышку Амели, игриво произнесла по-французски:

— Кто у нас тут такой?

От интереса к дочке лицо Жюли сейчас же прояснилось, она легонько подтолкнула Амели к Элинор и попросила:

— Ну-ка скажи, как тебя зовут.

— Амели, — пробормотала девочка, посасывая кулачок.

Элинор заулыбалась.

— Какое красивое имя. А я мадам Бич.

Амели перевела огромные голубые глаза на Сильвию и указала на нее рукой, вынув ее изо рта:

— Мадам Бич.

— Мадамуазель Бич, — исправила ее Элинор и подмигнула. Потом похлопала себя по груди и добавила: — Мадам Бич.

Ужасно озадаченная, Амели взглянула на мать, прося помощи:

— Maman?

Жюли рассмеялась:

— Можешь называть ее хоть мадам, хоть мадемуазель, petit lapin[121].

— Bien sûr[122], — согласилась Элинор, явно очень гордая собой, что сумела развеселить печальную Жюли. — Сильвия, ты не против, если я устрою себе маленький перерыв и свожу эту чудесную малышку погулять и угоститься macarons?

Глаза Амели распахнулись еще больше, и она вопросительно взглянула на мать.

— Ух ты, как здорово, — обрадовалась Жюли. И с чувством поблагодарила Элинор: — Merci beaucoup[123], мадам Бич.

— А ты, дорогая, зови меня Элинор, — сказала та, затем взяла Амели за ручку и повела к выходу, ласково спрашивая ее, слышала ли она когда-нибудь о непослушном кролике по имени Питер.

От такой картины к горлу Сильвии подкатил ком. Сама она никогда не хотела детей, а сейчас ее охватило внезапное страстное желание подарить своей матери внука или внучку. Интересно, сподобится ли на это Холли. Старшая сестра виделась Сильвии самым подходящим кандидатом в матери, потому что у Киприан чем дальше, тем меньше хватало терпения на мужчин, особенно на калифорнийских, которых она называла «неотесанными ковбоями».

Сильвия не уставала удивляться, почему ее сестра-актриса торчит на Западе, вместо того чтобы попытаться пробиться на сцену в Нью-Йорке или Бостоне. Потом от Киприан пришло письмо насчет их матери:

Весь последний год мама тосковала, что отчасти и держит меня здесь, несмотря на отсутствие ролей. У нас с ней много общего, в частности любовь к европейской роскоши, и потому наша затея с магазином доставляет нам истинное удовольствие. А у Холли открылся талант к счетоводству, так что из нас троих получилась хорошая команда. От папы толку чуть, даже говорить не хочется. Вечно он то проповедует, то пропадает в церкви и занят только своим миссионерством. Такое впечатление, что его нисколько не интересует, чем мы там занимаемся, и, если честно, это чувство у нас глубоко взаимное.