Виктор Лихачев - Единственный крест
— Теперь вам все известно, не понадобилось никаких расследований. Хотя, удивительно, как вы с дочерью Ивановых повстречались и почему заподозрили что-то неладное во всей этой истории. Но сейчас меня больше интересует другое: что мне делать? Только не говорите мне теперь: «не надо было звонить Георгию».
— Мне кажется, пока ты здесь, — ничего с тобой не случится, а потом…
— Ты не прав, Вадим, — перебил друга Асинкрит, — бабушка-вахтер внизу и дежурная медсестра — разве это защита?
— Может, попросить поставить охрану?
— А как ты объяснишь главврачу ее необходимость? И где он возьмет охрану? К тому же, что она может сделать, если Сергею Кирилловичу передадут сок, сказав, что это от тебя или меня, наш друг его выпьет — и все, нет больше известного российского психолога.
— Вы об этом так спокойно говорите, — возмутился Романовский, — словно меня здесь нет, словно я — пустое место.
— Не обижайтесь, Сергей Кириллович, просто мы думаем, что нам делать.
— Мы очень благодарны вам, — вступила в разговор Толстикова, — а я рада, что не ошиблась в вас, — и Лиза, наклонившись, поцеловала Романовского в щеку.
Тот засмущался.
— Спасибо. Вы поможете мне?
— Обязательно, Сергей Кириллович. Правда, Асинкрит?
— Елизавета Михайловна, — отозвался Сидорин, — ваше доверие меня окрыляет… Значит, сделаем так. Завтра утром за вами, Сергей Кириллович, придет машина. За рулем будет мой друг, очень хороший человек, который доведет до конца ваше лечение. Когда оно подойдет к концу, Елизавета Михайловна сделает так, чтобы одна особа уже ждала вас.
— Вы имеете в виду Светлану Викторовну? — спросил романовский.
— Да, — и мне кажется, тетушка Лизы вам будет очень рада. Мой совет: не прописывайтесь у нее пока — и живите спокойно и счастливо.
— А Исаев и этот… Георгий?
— Они не всемогущи, поверьте. Да и бояться вам надо прежде всего самого себя. Только мы — главные врачи самим себе… Как сказал — даже не ожидал. Что еще?
— А моя работа?
— А чем вас работа в Москве не устраивает?
— Вы думаете, это возможно?
— Думаю, да. Но можете и просто отдохнуть. Средств хватит.
— У кого? У Светланы Викторовны или у меня?
— У обоих, — ответил Сидорин под общий смех.
— Елизавета Михайловна, — судя по всему Романовского перспектива жизни в Москве вдохновила, — а ваша тетушка… она не будет… против?
— Думаю, не будет, Сергей Кириллович. Только у меня просьба одна к вам будет.
— Слушаю, Елизавета Михайловна.
— Если однажды надумаете уйти от Светланы Викторовны…
— Я не такой, вот увидите.
— Надеюсь, но все-таки, постарайтесь уйти налегке, без сувениров на память. Договорились?
Глава двадцать шестая.
Кто такие шиши?
— Ты сейчас уходишь? — спросила Асинкрита маленькая Лиза.
— Да, мне пора, Лисавета.
— А мы сегодня даже не поговорили, — девочка грустно посмотрела на часы.
— Какие наши годы!
В комнату вошла Толстикова.
— Асинкрит, Лизе пора ложиться спать. Лиза, отправляйся чистить зубы. И не смотри на меня так. Тебе завтра рано вставать, а мне с дядей Асинкритом еще поговорить надо.
— А пусть он останется, тогда и вы поговорите, и меня оба в детдом отведете.
— Не умничай! Ты же знаешь, что дядя Асинкрит не может у меня остаться.
— Но почему? И он хочет остаться, и ты этого хочешь — и нельзя…
Сидорин расхохотался.
— Лисавета, ты сегодня в ударе. Больше так не рискуй.
— Почему?
— За правду люди всегда страдали. Судя по глазам тети Елизаветы можешь пострадать и ты.
— Он еще смеется! Лиза, ты думаешь, что говоришь? — Толстикова за неискренним гневом пыталась скрыть смущение.
— Думаю. Я правду сказала.
— Не всякую правду надо вслух говорить. Поняла?
— Не очень.
— Так, девушки, не ссорьтесь, — примирительно поднял руку Асинкрит, — поступим следующим образом: маленькая Лиза, тебе я почитаю перед сном, Лиза-большая, после этого я к вашим услугам.
— Ты останешься? — радостно всплеснула руками девочка.
Сидорин по-настоящему развеселился.
— Лизка, ты просто прелесть! Как сказала бы Асинкрития Глазунова, я от тебя тащусь. Если хочешь, чтобы я почитал, через пять минут быть в постели.
— Слушаюсь, сэр, — и девочка помчалась в ванную.
Через пять минут ее красивые волосы уже рассыпались по подушке.
— Так не хочется завтра от тети Лизы уходить…
— Понимаю, маленькая. К сожалению, мы не всегда делаем то, что нам хочется.
— Например?
— Тебе сразу пример подавай. Вот, например, я хотел бы с тобой сегодня на пароходике покататься, а я…
— Знаю, вы к одному дяде в больницу ходили.
— Откуда знаешь?
— Ася сказала.
— Что за семья! Одна большая находка для шпиона.
Девочка неожиданно взяла Сидорина за руку.
— Дядя Асинкрит, не узнавайте больше о моем папе. Хорошо?
— Почему? — Сидорин удивленно посмотрел на Лизу.
Девчонка зашептала:
— Тогда они и вас убьют, тетю Лизу и тебя. И у меня никого больше не будет.
— Кто — они?
— Плохие люди. Если бы меня мамочка не спрятала, они и меня убили бы. Я же знаю, что…
Лиза вдруг осеклась, потом, посмотрев прямо в глаза Сидорину, сказала:
— Никому не скажешь?
— Обещаю.
— Их не дядя Леша убил. Папу и маму.
— Вот как?
— Когда я в коробке сидела, то слышала, как дядя Леша кричал: «Господи, что же это», а другой дядя, я его не видела, только голос слышала, очень ругался. У нас мальчишки такие слова тоже говорят, но не зло, а дядя зло говорил. Это он папу и маму убил. С таким, как он, нельзя связываться.
— Почему?
— Мама папе говорила: «Зачем ты с ними связываешься? Пусть они подавятся».
— Подавятся?
— Да, нашим домом. Так мама говорила. Не связывайся с ними, пожалуйста.
— Все будет хорошо. Спи! — и Асинкрит бережно поцеловал ребенка. Не надо перед сном о плохом думать.
— Так не честно! А почитать?
— Только совсем немного, — взгляд Сидорина упал на тоненькую синюю книжку.
— Так, Татьяна Большакова, стихи.
— Тетя Лиза в Торжок ездила, в командировку, там ей книгу и подарили.
— Подарили, говоришь? Точно, здесь надпись имеется: «Елизавете Михайловне Толстиковой, коллеге и просто хорошему человеку на память от автора». Не знал, что наша Лиза Михайловна стихи пишет.
Девочка засмеялась:
— Эх, ты! Та тетя, из Торжка, тоже в музее работает.
— Понял. Ну, что, откроем для себя новый мир?
— Как это?
— Эх, ты! Человек книгу написал, часть своей души в ней оставил. Мы прочитаем — и заглянем ему в сердце.
— Давай, заглянем.
— Причем, сделаем это так: открывай книгу, наугад.
— Открыла.
— Что здесь у нас? «Старая сказка».
— Здорово!
— Ты тише смейся, а то нас с тобой разгонят. С выражением читать?
— Обязательно.
— Тогда подожди немного, я сейчас в образ войду… Поехали?
— Поехали!
— Спать пора,
Бродит дрема по сонным лугам,На дорогу выходят шиши…
— Ты мне, нянюшка, сказкусперва расскажиПро княгиню и каменный храм…
— То ль шумят за стеною серые дожди,то ль чудит моя прялка, кружась…Ах, когда же, княгинюшка,в косы твоисеребристая прядка впилась?
— Зря кузнец золотое колечко кует.
Что мне, няня, до кос и кольца!Болен князь мой,В бессонных мучениях ждет,Неотступного ждет он конца.
— Ни священник, ни знахарьне могут помочь.Сонных трав на меду завари, —пусть из сотни ночейхоть одну эту ночьОн проспит от зари до зари!Выпил зелье и спал онвсю ночь до зари.Спали волны в рекеи в бору глухари,А княгиняне в силах беду превозмочьБогородице — деве молилась всю ночь.Пробудившись, князь сон свойповедал жене:
— Буду жив, обещал мне отец,коли образ Николы из Киева мнепривезет расторопный гонец.Долго ль сборы сбирать?Парусами звеня,легкий коч по волнам побежал,Но разгневанный Ильменьтри долгие днякорабельщикам путь преграждал.На четвертые сутки волна улеглась.На четвертые сутки вернулись гонцы.Им навстречу из теремавышел сам князь.С ним бояре, дружина, купцы…
— А икона?— Сама приплыла на зарепосле бури к гонцовым рукам.Для нее, по обету, на княжьем двореПоднялся белокаменный храм.Спи! Давно уже солнце сошло со двораХодит дрема над тихой рекой…
— А княгиня?— Княгиня, дружок, умерла.Князь женился потом на другой.
— Н-да… Грустная сказка, — Сидорин закрыл книгу.
