Умберто Эко - Таинственное пламя царицы Лоаны
Я узнал много полезного о собственной раздвоенности в период отрочества, пролистывая эти учебники и комиксы. Не иначе как из комиксов выстраивалась, очень даже непросто и неоднолинейно, моя гражданская личность. Именно поэтому, конечно, я тайно хранил черепки этих доисторических древностей даже и после войны, уже после того как в руки мне попали (от американских солдат) выпуски тамошних газет с напечатанными в цветных красках воскресными приложениями о таких героях, как Лил Абнер и Дик Трейси.[278] Полагаю, что наши издатели до войны не осмеливались печатать их в основном из-за рисунков, вызывающе модернистских (типичное — как выражались нацисты — дегенеративное искусство).
Взрастая годами и умом, я, вероятно, воспринял Пикассо через посредство Дика Трейси.
А через чье же еще. Не через доисторические же мои чтения. Разве что, может, через Гордона… Наши издатели заимствовали изобралсения из американских оригиналов, естественно даже и не думая платить за авторские права, и печатали притом прескверно, с размазанными линиями и сомнительными цветовыми сочетаниями. А уж после запрета на «враждебный» идейный импорт вообще пошла вакханалия, стараниями местных рисовальщиков переодели Фантома из красных в зеленые штаны и грубовато переименовали. И это был удел всех гордо-одиноких героев, призванных сражаться с межпланетным пантеоном в журнальчике «Аввентурозо». Эти новые герои были сплошь нарисованы как попало, хотя в общем и целом симпатичны: рослый Дик Фульмине («Молния») с волевым муссолиниевским подбородком, задающий трепку, со звоном оплеух, разбойникам явно неарийского пошиба — негру Замбо, южноамериканцу Баррейре и даже вконец омефистофеленному, злокозненному Мандрейку, переименованному во Флаттавиона, каковое имя намекало на неназванный, но вредоносный этнос, и облик этого бывшего франта в итальянской переделке стал жутко неказист: вместо фрака американского мага преступник получил мятую шляпчонку и какую-то слободскую поддевку.
— Подходи, кому жизнь не дорога, — зычно обращался Дик Фульмине к своим противникам (котелки, жеваные пиджачки) и обрушивал на них кулаки-кувалды. — Это кто же? Дьявол собственной персоной! — перешептывались богомерзкие выкресты, а из темноты подоспевал четвертый супернеприятель Дика Фульмине, страшный Белая Маска, он умел попадать Дику по затылку трамбовкой или мешком, полным песку, так что Дик валился с треском на землю, говоря: «Ч… побери!» Но долго эта ситуация не длилась, потому что, несмотря на прикованность к стене темницы, которую стремительно заполняла вода, герой напряжением мускулов разрывал опутывавшие его цепи и в два-три счета успевал изловить и передать полицейскому комиссару (круглоголовому и с подбритыми усиками, но больше в стиле клерка, чем в стиле Гитлера) всю команду злоумышленников, надлежащим образом обездвиженную.
Темницу стремительно заполняет вода… по-моему, это международный комиксовый топос. У меня так палило в груди, будто угль горящий жег меня там, когда я брал в руки альбом комиксов «Ювентус», «Пятерка пик», с последним эпизодом «Знаменосец смерти». В рыцарских доспехах и в красном капюшоне-маске с прорезями для глаз, перетекающей в алую широкополую епанчу, на расставленных ногах, с задранными кверху руками, герой стоит прикованный к четырем кольцам в стене зловещего склепа, и шлюз открыт, подземная вода уже хлещет, хлещет, суля ему неминучую кончину в этой подземной норе.
Примечание к рисунку[279]
А к тому же, к тому же! В конце альбомчиков были приплетены и другие комиксы, еще более интригующего вида. Один назывался «По морям Китая», главные герои — Джанни Мартини и его младший брат Мино. Допускаю, что сюжет почему-то не смущал меня, хотя странно, что два итальянца неизвестно с какой стати переживают приключения в регионе, где у нас нет колоний… Джанни и Мино встречают там азиатских негодяев с экзотическими кличками и очаровательных красавиц с еще более экзотическими именами — Друзилла, Бурма. Но я точно не мог не отметить своеобычную манеру рисовальщика! Все наконец объяснилось, когда у американских солдат в 1945 году я разжился оригинальными комиксами, из которых обнаружил, что та история на самом деле называлась «Терри и Пираты» — «Terry and the Pirates». Итальянские перерисовки датировались 1939 годом, когда был принят курс на итальянизацию заграничного материала. Из моей небольшой коллекции видно, что и соседи-французы не воспроизводили, а переиначивали (переводили на французский) имя Флэша Гордона: Guy l'Eclair.
Глаз невозможно оторвать от тех обложек, от тех картинок. Будто на рауте, где все лица знакомы, но не удается припомнить ни кто, ни где, ни когда и с кем. Страшный соблазн сунуть каждому ладошку с дружелюбным: «Как дела, старик?» — и тут же отдергиваешь со смущением: попал впросак…
Щекотливое положение. Вновь я посещаю мир, куда попадаю в первый раз. Нестандартно. Возвращение в чужой дом.
Я листал и читал комиксы не по годам выпусков, и не по сериям, и не по персонажам. Перескакивал, прыгал, заворачивал обратно, скакал от героев «Коррьерино» к Уолту Диснею, от патриотической пропаганды к деяниям Мандрейка, сражающегося с Коброй. И именно в одном из старых «Коррьерино», в истории последнего раса[280] Абиссинии (героический юный фашист Марио против раса Аиту), одна картинка будто ударила меня под сердце, дав толчок не то чтобы к эрекции — к слабому эротическому позыву, какой, как я могу догадываться, испытывают импотенты. Марио бежит от раса Аиту и спасает от него Джемми, белую красавицу — жену или наложницу негуса, которая успела осознать, что будущее страны в надежных руках и Черные рубашки принесут туда свет цивилизации. Аиту, взбешенный поведением негодяйки (а она, по нашему идейному мнению, как раз теперь переставала быть негодяйкой), дает приказ спалить и дом, и прячущихся в доме беглецов. Марио и Джемми выбираются на крышу. Марио видит перед собой гигантскую развесистую азалию. «Джемми, — обращается он к спутнице. — Держитесь за меня и закройте глаза!»
Кто заподозрит Марио в дурных намерениях? Особенно в такую минуту? При этом Джемми, как всякая героиня рисованного комикса, одета в развевающуюся тунику, род пеплума, открывающую плечи, руки, верх груди. Как свидетельствуют четыре картинки, сосредоточенные на теме бегства и опасного соскакивания с крыши, пеплумы, в особенности шелковые, любят задираться спервоначала до щиколотки, потом до икры, а после этого и до бедра, и если женщина цепляется за шею юного фашиста, вся во власти боязни, то вскинутые на его плечи руки не могут не сомкнуться в спазматическом объятии, а ланита, разумеется благоуханная, никак не может не прильнуть к его залитому потом загривку. Вот так и было. На четвертой картинке Марио висит на ветви азалии, беспокоясь только, как бы не рухнуть прямо в лапы преследователей, а Джемми целиком отдалась ситуации, и, как будто в юбке разрез, видится ее левая точеная икра и вся ножка, облагороженная туфелькой на шпильке, а правая нога обнажена только до щиколотки, но поскольку кокетка сгибает ногу в колене и поднимает под прямым углом, нацелив каблук в упругую ягодицу, то платье влажно прилегает к ее телесам, подчеркивая каллипигический перегиб и сочное бедро. Не мог этот рисовальщик не понимать, какого эротического накала достигает его творение; несомненно, он ориентировался на кино или на женщин серии про Флэша Гордона, обтянутых откровенными туалетами в каскадах ослепительных камней.
Не могу сказать, была ли эта картинка самой эротичной из всех мной виденных, но безусловно (поскольку «Коррьерино» был датирован 20 декабря 1936 года) — она была первой из эротических картин. Не знаю, ощутил ли я уже тогда — в четыре года — физиологический восторг, спазм обожания, притекание крови, но, конечно, этот образ сделался для меня первым откровением вечной женственности, и встает вопрос: с прежней ли невинностью младенца обнимал я после этого свою мать? Память о рисунке, о ножке, выникающей из-под длинного мягкого подола, почти прозрачного, обнимающего пышные формы. Если это — первичный импринтинг, во мне, значит, должен был запечатлеться след?
Я принялся вновь листать излистанные в эти дни альбомы, смотря — где оттиск потных пальцев на полях? Где размочаленные поля страниц? Где завернутый угол? Где втертые в страницу чувства, просиженные над листом часы? Где те листы, над которыми я замирал надолго, надолго?
И я нашел эти места, скажу тем самым — нашел череду ног, заметных через разрезы дамских юбок. Разрезами козыряли и женщины повелителя Монго (Дейл Арден и Аура, дочь Минга), и одалиски, украсившие собой императорские застолья. Разрезы были на шикарных неглиже дам, с которыми вел свои дела «Секретный агент Х9». Разрезы были на туниках отчаянных налетчиц из «Воздушного пиратского отряда», в конце концов разгромленного Фантомом — Человеком в маске. Разрез угадывался на черном вечернем туалете соблазнительной Леди-Дракон в ленте «Терри и пираты». Конечно, я мечтал именно об этих сладострастных красавицах, в итальянских журналах изображали женщин с ногами, но без всякой таинственности, юбки у них кончались на уровне колена плюс толстые пробковые подошвы. Только ножки, только ножки интереснее всего… Какие же ножки пробудили во мне первый интерес? Те, с которыми изображали кро-о-шек-малышек? Или крепкие ноги велосипедисток — обладательниц «высоких и стройных ног» и «коленок точеных»? Или ноги инопланетянок, иностранок? Ну ясно, мне должны были казаться желаннее недосягаемые дамы, нежели соседки по двору. Хотя кто может поручиться? Кто знает?
