Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 11 2008)
Борьба с экстремизмом выполняет две важнейшие функции. Во-первых, она обосновывает и проявляет на конкретных примерах “борьбы” моральность действующего государства, политического режима, социально-экономической системы и всех тех, кто действует от их имени. Во-вторых, она проводит основополагающие политические границы: нормального/патологического, легального/нелегального, закона/произвола, морального/аморального. То есть легитимирует действующий политический проект, одновременно позволяя методами монополии на классификацию политического поля выводить за его пределы все то, что угрожает его дальнейшему существованию.
В качестве исходного тезиса нам представляется, что государство, обладающее правом на легитимное насилие, установление предписывающих норм и законов, регулирование публичной сферы, может существовать, лишь избегая попыток регулирования ряда феноменов “проклятой стороны вещей”, таких, например, как экстремизм. Государство как монополия имеет в своей основе систему ценностей, правил и ограничений, а любая ценность в основе общественных правил является по своей сути запретом. Даже ценность свободы есть не более чем запрет “отнимать” свободу. Проблема в том, что ни одна ценность не может находиться в “естественном” привилегированном положении, поскольку все они логически уязвимы в качестве образцов должного, которыми монополия предлагает человеку руководствоваться в своей жизни, будь то ценности рациональности, эгоизма, коллективизма, чести, здравый смысл, “воля к власти”, та или иная вера, традиция, научный эмпиризм и т. д. Ни одна из этих ценностей формально не может быть мерилом для других, поскольку все они являются ограничениями и императивами, разделяемыми людьми “здесь и сейчас” и действующими только в силу данных оснований, а не в силу их некой вневременной истинности. Объективной сверхценности, являющейся мерилом всех остальных ценностей, в обществе Модерна быть не может. Критерием является лишь изменчивый общественный консенсус относительно ценностей и правил. Поэтому и государство, и общество являют собой площадку исторической борьбы интересов и ценностей, которые время от времени уступают друг другу место господствующей общественной нормы.
Разные люди и социальные группы придерживаются различных ценностей, поэтому их компромисс в обществе является постоянной проблемой. Каждому свойственно выдавать свои ценности и предпочтения за аксиоматичные, всеобщие, самоочевидные. Но публичная сфера современной демократии показывает, что выявить сферу всеобщего интереса, выходящую за пределы частных, приватных пространств людей, можно только посредством общественных дискуссий и конфликтов, способов выявления господствующих нормативных представлений, которые обычно и закрепляются в законах. Между тем постоянная трансформация обществ приводит к тому, что любые нормы подвергаются перманентно коррекции, а самоочевидные ранее запреты (например, христианский запрет на ссудный процент ) перестают выполняться в новых общественных практиках и, соответственно, теряют силу те законы, которые были призваны их поддерживать. Если закон нарушается большинством, значит, он более не соответствует общественной морали и нуждается в коррекции или отмене.
Прежде чем перейти к анализу нормативных интерпретаций экстремизма в российском законодательстве и разбору практики борьбы с его проявлениями, попробуем очертить исходное теоретическое и функциональное пространство экстремизма. В самом общем приближении экстремизм ( франц . extremisme, от лат . extremus — крайний) — это политическая практика, в основе которой лежат радикальные идеи, отрицающие идейно-институциональные основы данного общественно-политического устройства и призывающие к немедленному насильственному изменению легитимного конституционного строя. Следует уточнить, что понятие экстремизма — искусственное понятие современности, рожденное столкновением государств с новым комплексом вызовов морально- политического плана . При этом государство и его агенты еще не знают, как адекватно отреагировать на эти вызовы своей легитимности, начиная смешивать разные явления и порождая новые объяснительно бесполезные сущности, такие как “экстремизм”! Таким образом, мы исходим из того, что экстремизм не может быть учением, но лишь видом различных практик, таких как геноцид, этноцид, терроризм. То есть могут существовать радикальные политические учения, которые периодически переходят в экстремизм на практике. Поэтому можно говорить лишь об экстремистских практиках, а в классификации политических учений и в законотворчестве не может быть некоего экстремистского политического мышления или экстремистской идеологии.
Для обоснования экстремистской практики радикальные учения при всей их маргинальности должны предложить своим адептам, в отличие от конструктивной реформаторской оппозиции, альтернативный проект общественного устройства или мифологию построения абсолютно нового общества. Как правило, подобные проекты тотального переустройства общества или возвращения к его истокам характеризуются значительной иррациональностью и одномерностью мышления. Мифологическое упрощенчество социально-политической реальности часто проявляется в стремлении экстремистов насильственно “очистить” в целом приемлемое для них общество от появившихся в какой-то момент негативных явлений, недостатков, используя риторику очищения, изгнания, насильственного перевоспитания и т. д.
Люди и маргинальные группы, которые в силу различных причин не могут либо не имеют возможностей заявить о своих интересах и проблемах, обездоленные и ущемленные слои общества выражают свой социальный протест наиболее доступными способами. В результате можно наблюдать феномен смещения, когда классовые конфликты переинтерпретируются “обиженными” в более простых ксенофобских и этноцентристских мифологемах2. Прежде всего — сквозь призму ксенофобии, часто свидетельствующей не столько о реальной неприязни дезадаптированных экстремистов к тем или другим группам лиц, сколько об изначальном отторжении обществом тех, кто, как следствие, становится ксенофобом или экстремистом.
При этом объективная невыполнимость декларируемых целей, явная недостаточность возможностей экстремистов в отношении этих целей приводят к героизации и эстетизации самого насилия. С психологических позиций исключенность экстремистов из общества предполагает компенсацию в виде “исключительности” исповедуемого политического учения, нетерпимость к “иному”, ультимативный и де-факто невыполнимый характер политических требований. Это, согласно Никласу Луману, типичная стратегия провоцирующего детского поведения по отношению к взрослым. Власть, генетически вырастая из насилия, строится затем именно на его исключении и недопущении как на неприемлемой альтернативе. Поэтому необходимость государства прибегать к насилию дискредитирует власть: “Провокация является вызовом для властителя, требующим от него демонстрации или даже реализации своих альтернатив избежания, что приводит к разрушению его власти им же самим ”3.
Субъектами экстремистской деятельности обыкновенно выступают политические маргиналы, которые не способны в силу разных причин добиваться своих целей легальными средствами. В силу этого экстремисты широко используют практику политического шантажа действующей власти и общества в целом, направленную на дестабилизацию основ политического режима. Как правило, экстремистская риторика апеллирует к восстановлению попранных идеалов своеобразно понимаемой справедливости. Тем не менее, несмотря на иные благие цели, субъекты экстремизма чаще ставят корпоративную солидарность выше общественной, а тем более общечеловеческой солидарности. Исключенные из общества люди и группы приобретают в собственных глазах статус исключительных, ставят себя “над обществом” и “над человеком”. Суть экстремистского насилия связана с деуниверсализацией принципов, лежащих в основании легитимного государственного насилия.
Основным объективным критерием отнесения к области экстремизма является переход к политической практике, в которой реализуются те или иные политические идеи. Экстремизм законодательно и объективно можно “зафиксировать” только тогда, когда крайние формы политического мышления переходят в “экстремизм действия” — террор, гражданскую войну, нелегитимное насилие, геноцид, этноцид, нарушение прав и свобод человека, закрепленных в конституциях современных государств и нормах международного права. Поэтому политический радикализм становится экстремизмом только тогда, когда переходит от слов к действию, на теоретическом уровне разницы между ними нет. В данном случае под политическим действием подразумевается и публичная речь людей, говорящих от имени тех или иных официальных структур и/или занимающих государственные посты . Экстремистская деятельность — крайние формы нелегитимного индивидуального и коллективного насилия. Она может проявляться в различных сферах: политической — терроризм, расизм, шовинизм; религиозной — нетерпимость, часто связанная с разного рода фундаментализмом, тоталитарные культы; правовой — нигилизм, нарушение юридических и оскорбление моральных законов и т. д.
