Кэтрин Мадженди - Над горой играет свет
Она улыбалась мне, высокая, сильная и такая уютная в своем халатике и шлепанцах.
— Никаких уборок и возни с младшим братом. Марш веселиться. Но к ужину чтобы была дома. У нас сегодня вечеринка. — Она многозначительно усмехнулась, подразумевая тайные сюрпризы-подарки. — Ах, где мои двенадцать лет. Хорошо бы вернуться в то время, но не в тот мой дом, и чтобы тогда было так, как сейчас. — Она посмотрела куда-то вдаль. — Господи, что я несу. Иногда я безнадежно глупею.
И все же я сделала это. Подошла и обняла, крепко-крепко.
— Спасибо тебе, Ребекка.
Она тоже меня обняла. И мне стало на удивление спокойно, как когда-то под бабушкиным одеялом. Даже еще спокойней. Вот уж не ожидала. Столь полного чувства защищенности я не могла припомнить даже в мамино время, но не сомневалась, что непременно потом вспомню, обязательно.
Я отодвинулась и посмотрела Ребекке в глаза, они сияли.
— Как же я рада, что ты со мной, Вирджиния Кейт. Дети, дети, вы перевернули мою жизнь.
А я так размякла, что даже ничего не смогла сказать. Скроив дурацкую улыбку, махнула рукой, покружилась и убежала. К ногам будто приделали крылья, как у того малого[26] из греческого мифа, нам про него в школе рассказывали. Я вскочила на велосипед и помчалась навстречу горячему ветру. От меня пахло блинчиками, кремом Ребекки и подарком Мики.
Мчалась я в библиотеку, мечтая, что стану когда-нибудь библиотекарем и смогу всю жизнь спокойно копаться в книгах сколько душе угодно. Впрочем, в больнице работать тоже неплохо, ходить в белом халате и замечательно удобных туфлях, как у Ребекки. Обогнув угол библиотеки, я увидела перед входом папину машину. Мигом сориентировавшись, спряталась за кустами азалии и принялась шпионить.
Папуля мой стоял рядом с дверцей и точил лясы с дамочкой в желто-бело-розовом платье, немыслимо коротком, на талии пояс-цепочка, туфли белые. Светло-каштановые волосы с высветленными прядями были щедро попрысканы лаком, его хватило бы на сто причесок. Она засмеялась какой-то папиной шутке, легонько его толкнула, потом пригладила рукой свою дурацкую прическу в лаковой скорлупе. Папа слегка развел в стороны округленные кисти рук, будто показывал размер чего-то. Дамочка тоже что-то ему сказала, и он захохотал, откинув голову. Она смотрела на его горло, а потом прижала ладонь к своему собственному.
Снова вскочив на велик, я быстро покатила назад. В конце концов, у человека день рождения. И мне совсем не улыбалось, чтобы папа и какая-то потаскушка в идиотском мини его испортили. Тем более что в карманчике шорт лежали двадцать пять долларов, они жгли зад и грели душу. Двадцать мне прислала Муся-Буся, а еще пять — миссис Портье, в письме про свое новое житье-бытье. Ей здорово повезло, она вышла замуж за ветеринара и переехала в Джорджию, в хорошенький домик. А еще она сейчас ждала двойню. Я за нее радовалась, только теперь ее следовало называть миссис Энглсон. А мистер Портье больше ей не был нужен. Нисколечко. Эми Кэмпинелл сказала, что первый муженек оказал ее подруге неоценимую услугу тем, что завел шуры-муры с миссис Макгрендер.
Последние сведения о миссис Макгрендер-Беконпицц были таковы: она вышла за какого-то дедка. Я видела их однажды в новенькой роскошной машине. Миссис Бекончипс была с сильно намалеванными глазами и жутким начесом. Ребекка сказала, что такая же прическа у Филлис Диллер Ду[27].
У миссис было такое лицо, будто ее только что накормили дерьмом дряхлого пса. А Эми Кэмпинелл как-то сказала Ребекке, что эта дамочка — живой пример того, что, сколько ни пыжься, сколько ни молодись у хирургов, раз не заладилось, так не заладится. Кому-то рано или поздно повезет, вышла же миссис Портье за мистера Энглсона. А кому-то и нет, как миссис Беконпицц.
От мамы поздравительной открытки не было. Звонила она редко, писала еще реже. Папа больше не мешал нам писать ей письма и звонить. Только ее почти никогда не было дома. Долгие гудки в трубке понапрасну вторгались в мое ухо. А сама она звонила последний раз три месяца назад. Рассказала, как у нее увели Харольда. Пока рассказывала, я услышала реплику тети Руби: «Да кому этот придурок нужен?»
Мика и Энди никогда с мамой не разговаривали и даже о ней не вспоминали. Только я еще не отступалась. Ведь у мамы никого не было, одна тетя Руби.
Мне навстречу ехал Вэйн, и я отвлеклась от мамы. Он остановился, притормозив ногами. Я тоже притормозила. Он носил очки в темной оправе, золотисто-каштановая прядь вечно падала на глаза, светло-карие. Он убирал ее, откидывая назад, она снова падала. Я не видела его со школы.
— Салют, Вирджиния Кейт.
— Салют, Вэйн.
— Куда это ты так торопишься?
— В магазин.
Не хотелось говорить ему, что еду за конфетами.
А чего хотелось, так это казаться худой и истощенной.
— А мне сегодня двенадцать исполнилось.
Я небрежным жестом взъерошила волосы, но это было глупо, они ведь были заплетены. Он глянул на мою рубашку, туда, где она круглилась над недавно купленным лифчиком, и как-то очень поспешно отвел взгляд.
— С днем рождения.
— Спасибо. — А что он все-таки там разглядел, гадала я.
— Как дела у Мики?
— Ничего вроде. Он слинял… куда, не знаю. А почему вы больше не дружите?
— Может, мне интереснее дружить с его сестрой?
Мне надоело с ним болтать, и потом, у меня день
рождения, напомнила я себе.
— Ладно, пока.
— Как-нибудь увидимся. Пока. — А сам стоял не двигаясь, смотрел, как я примериваюсь к педалям.
— Ты выглядишь старше двенадцати, Вирджиния Кейт.
Я крутанула педали. Обернувшись, я увидела, что он поехал дальше и что у него мощные икры, совсем как у взрослого парня.
Доехав до магазинчика «Севен-элевен», я прислонила велик к стенке, пусть меня подождет мой старый верный друг с кисточками на руле, когда-то отвергнутый другой девчонкой. Я купила комиксы про Арчи, и комиксы про малышку Лотту, и про Богатенького Ричи. Я купила упаковку мятной жвачки «Ригли» и два батончика «Зеро», себе и Джейд.
А теперь мой путь лежал в дом Джейд. Я ехала, мысли мои текли как хотели, я не противилась. Но как только в них возникал папа и та потаскушка, заставляла себя переключиться на что-нибудь приятное. В садах вовсю цвела индийская сирень. От ее пышных гроздьев несло терпкой сладостью, а от озера рыбой. На улицах было довольно людно, хотя жара стояла такая, что батончики тут же начали таять. Придется нам с Джейд белую шоколадную глазурь слизывать с обертки, но так даже вкуснее, подумала я.
Иногда в мыслях всплывала моя гора, звала меня, но я старалась загнать ее обратно в глубь сознания, так глубоко, чтобы она там затерялась. И поэтому все быстрее и быстрее крутила педали, чтобы оторваться от всяких дум.
У дома Джейд я крикнула ей в окошко:
— Давай выходи!
Она выбежала, и сразу к велосипеду. В шортиках и коротенькой, выше талии, майке. И руки, и длинные тощие ноги были красными, как вареный лобстер, это она отдохнула на побережье. Но самое главное, она сделала стрижку под мальчика, а волосы у нее стали почти белыми.
— Салют, Ви, — сказала она, подъезжая. Раньше меня так называл только Мика.
— Салют. Обгорела ты капитально, и волос почти не осталось. — Я снова внимательно ее оглядела.
— Это точно. Мама ругалась, сказала, нечего дурить. А я все равно постриглась.
— Сама, что ли?
— Сначала да. Взяла ножницы и откромсала хвостики. Маме пришлось тащить меня к своей парикмахерше, чтобы та все выровняла. — Она потрогала волосы. Потом подергала короткую прядку. — Без них гораздо легче и не так жарко. И по-моему, я стала похожа на Твигги[28]. Тебе не кажется? А если даже и нет, все равно я довольна.
— По-моему, тебе очень идет. — Я ободряюще ей улыбнулась, дескать, не волнуйся, все отлично.
Она посмотрела на мои ноги.
— Ну почему я не загораю? Мои дурацкие белые ноги сразу же делаются красными.
Я пожала плечами:
— Это зависит от особенностей молекул.
— Дурацкие молекулы.
А я считала, что ее молекулы гораздо привлекательней моих.
— У меня есть для тебя батончик «Зеро».
— Кле-е-е-ево.
Когда мы немного отъехали, она сказала:
— Одна девчонка в нашем классе похожа на актрису из фильма «Летающая монахиня».
— Да ты что?
— Правда. Но все называют ее «Нетающей монахиней», потому что она как ледышка, ни с кем не разговаривает. А настоящие монахини терпеть не могут этот фильм, говорят, надо быть скромнее.
— Они скажут. — Не понимала я католиков, но кое-какие их традиции мне нравились.
Мы катались до самого ланча, есть отправились к Сут и Марко. Она нас громко приветствовала:
— Салют! Кого я вижу!
Они выкупили ресторанчик и отремонтировали, теперь тут было чисто, но пахло как прежде, всякими жареностями и пивом. Сут подстриглась, волосы теперь были до плеч, как у кинозвезд. Она обняла меня и поцеловала в щеку. Губы у нее были прохладными, а руки сильными. Джейд она тоже обняла и поцеловала, а потом сказала:
