Кэтрин Мадженди - Над горой играет свет
По пути в свою комнату я думала, какая все-таки противная у Ребекки мать. Понятно, почему она так любила своих зверей. А кого еще ей было любить? Ну разве что отца, когда он осмелел и сказал Виктории, чтобы она заткнулась.
Однако больше всего лезло в голову, как Ребекка держит на руках мертвого братика. Не хотела я об этом думать, но думала.
ГЛАВА 24. Сама открой и посмотри, чучело
1969
В день своего двенадцатилетия я проснулась на рассвете, приятно было осознавать, что я первая, остальные наверняка еще спят. С наслаждением потянувшись, я вылезла из-под одеяла и глянула из окна на акацию. Розовые игольчатые цветки уже облетели, похожие на веера ажурные листья покачивались под утренним ветерком. Надев зеленые шорты и желтую футболку с зеленой каймой, я достала дневник и записала:
Сегодня мне исполняется двенадцать. Я собираюсь съездить в библиотеку и зайти в магазин «Севен-Элевен», потратить там часть деньрожденных денег, а после мы встретимся с Джейд. Сегодня мне приснилась бабушка Фейт, она поздравила меня с днем рождения. Скорее бы наступил вечер в мою честь. Пока все.
Я заперла дневник на ключ. Это был уже второй, с белой обложкой и золотым замочком, но и в нем осталось всего несколько чистых страничек.
Я взяла мамину щетку для волос, приоткрыла дверь и прислушалась. Стояла полная тишина. Я выскользнула из дома, затворила входную дверь и села в кресло-качалку. Под первыми солнечными лучами все вокруг казалось мирным и безмятежным. Обхватив себя руками, я вообразила, что пробуждающийся мир счастлив оттого, что сегодня мой день рождения, и солнце специально для меня так волшебно озарило мир. Я стала расчесывать волосы, от макушки к концам, свисавшим до самой талии. Расчесав, заплела косичку и обмотала кончик толстой резинкой с шариками, ее мне подарила Джейд. Волосы у меня густые и тяжелые, и очень жаркие, но я как-то к этому привыкла. Тихонько покачиваясь, я отпустила свои мысли в заоблачные дали.
— Как делишки, Вистренка?
— Ой! До чего ж ты меня напугал!
Сунув руки в карманы, Мика ухмыльнулся, как тот городской придурок из фильма «Зеленые просторы», мечтавший стать фермером. Мика был мокрым насквозь, будто только что скатился кувырком с покрытого росой холма.
— Прости, что нечаянно помешал тебе витать в облаках, — лицемерно покаялся он. — И что ты тут делаешь в такую рань, Белка-поскакушка?
— Размышляю. А что ты так рано?
Он улыбнулся и подвигал бровями, папина ужимка. Присел на ступеньку, разведя колени (торчавшие остро, как у кузнечика), свесив между ними кисти рук.
— Я вообще еще не ложился.
— Это как?
— А вот так. Мы с друзьями смылись вчера на всю ночь.
— А что, если папа узнает?
— А что он мне сделает? Поругает? Или скажет, чтобы больше этого не было?
Мика встал и начал сосредоточенно пинать ступени. Потом снова на меня взглянул и снова улыбнулся, уже совсем в другом настроении, как будто темные сумерки вмиг сменились светом.
— Знаешь, что мы делали?
— И что?
— И то! — Сбежав вниз, он поднял с клумбы комочек земли и швырнул мне в ногу.
— Не смешно. — Я стряхнула землю.
— А раньше умирала со смеху. Давно ли ты стала такой чистюлей?
— Не в этом дело… просто… Ладно, проехали.
— Так что мы делали?
Он ждал, скроив серьезную мину. Но я не собиралась поддаваться на эту провокацию и плотно сжала губы. Он ухмыльнулся.
— Я тебя серьезно спрашиваю. Честно.
— Закидали кого-нибудь яйцами?
— Мимо.
— Обмотали что-нибудь туалетной бумагой?
— Опять мимо.
— Курили?
— Да ладно тебе. Это все детские забавы. — Он театрально закатил глаза, совсем как мама. — Между прочим, у меня есть для тебя подарок.
— Ты вспомнил, что у меня день рождения?
— А то. Жди здесь. — Он одним прыжком, как непоседливый щенок, одолел ступени и скрылся за дверью.
Я ждала, можно сказать, затаив дыхание.
Вернулся Мика очень скоро, с бумажным пакетиком.
— Вот. — Вытянув свою длинную руку, он потряс пакетиком перед моим носом.
Я схватила, пакетик оказался довольно тяжелым.
— Что это?
— Сама открой и посмотри, чучело.
Внутри было что-то завернутое в газетный вкладыш с комиксами. Разорвав бумагу, я заорала:
— Мика! Прелесть какая!
Это была прозрачная, янтарного цвета шкатулочка треугольной формы, вся резная, как хрустальные бокалы, которые Ребекка хранила в застекленном буфете.
Медово-золотистое стекло сверкало на солнце. На крышечке была ручка в виде огромного многогранного бриллианта. Крышечку я, конечно, приподняла, и на меня пахнуло острым и сладким ароматом. А поверх пудры лежала мягонькая пуховка.
— Я подумал, мамина пудра наверняка закончилась. Подумал, что тебе пора иметь свою. Как-никак уже двенадцать лет.
Я провела пуховкой по рукам и ногам.
— Мне еще никто не дарил таких красивых вещей. — Осторожно поставив пудреницу на пол, я, подпрыгнув, обняла Мику за шею.
Он поморщился, будто ему противны эти телячьи нежности, но я чувствовала, что он тронут.
— Между прочим, купил на собственные деньги. Продал один рисунок маме Вэйна.
— Ты продал свою работу? — Меня распирала гордость за брата. — Вот здорово!
— Да. — Он потер подбородок, почесал руку. — Пойду, что ли, посплю.
— Погоди. — Мне не хотелось его отпускать. — А что вы делаете, когда сбегаете?
— По-разному… когда что. — Он оглянулся на дверь, убедиться, что она закрыта.
— А все-таки?
Он пожал плечами.
— Иногда берем с собой девчонок. Иногда пьем пиво.
— А-а. — Я знала, что кажусь ему малявкой, которая еще ни черта не смыслит в настоящей жизни.
— Ничего особенного.
— Я боюсь, что с тобой что-нибудь случится.
— Ты совсем как старушка. — Он сгорбился, опираясь на невидимую клюку. — Можно иногда и подурачиться. Отлепись наконец от книг и от облаков.
Он обхватил мою голову рукой, сделав «замочек». Волосы натянулись, мне стало больно, я завопила, чтобы сейчас же меня отпустил. Он и отпустил, я даже не успела его стукнуть. И, рассмеявшись, скользнул за дверь.
А я снова сняла крышечку с пудреницы, выпустив облако пудры. Пряча подарок Мики обратно в пакет, я представила, как он рисует меня верхом на лошади, скачущей ввысь, на гору, и волосы мои плещутся на ветру. Я погладила пакет, не хотелось с ним расставаться. Но вскоре понесла его к себе, пусть пока полежит. Точно так же я отложила на потом размышления о Мике, отправив его в дальние лабиринты мыслей, там он теперь и разгуливал, весь такой загадочный и недоступный.
Ребекка готовила завтрак, я сразу почувствовала это по аппетитному запаху из кухни. Как только я вошла, она сказала:
— С днем рождения.
— Спасибо, Ребекка. — Я расплылась в улыбке.
— Вот, блинчики пеку.
Я глянула на сковороду.
— В виде слоников?
— Вообще-то я хотела изобразить лошадок. — Она подправила растекшееся тесто.
Конечно, я была уже слишком взрослой, чтобы радоваться, как дитя, фигурным блинчикам, но я обрадовалась, очень.
Лошади-слоны запузырились, Ребекка перевернула их лопаточкой.
— Надо было, наверное, позвать Мику, он ведь у нас художник.
Мне так хотелось сказать «Он спит», но я промолчала.
— Впрочем, наши сони еще не проснулись. — Она разложила блинчики на две тарелки. — Прошу. Снимем пробу. А знаешь, от тебя чудесно пахнет.
— Мика подарил мне пудру, — сказала и тут же вспомнила, что я его вроде как еще не видела. Нет, мне лучше помалкивать.
— Какой молодец.
Мы с ней добавили в блины много масла и сиропа.
— Блины что надо, — сказала я.
— Интересно, как я справлюсь с космическими кораблями для Энди? Думаю, надо взамен испечь ему луну.
Когда встали наши мужчины (все, кроме Мики), Ребекка еще напекла блинов. Ели их мы все вместе, весело болтая. Папа закончил первым и ушел. Энди-и-Бобби (их теперь называли только так, поскольку Бобби не отходил от Энди), доев, так и дунули из кухни, обмениваясь на бегу тумаками и зычными воплями.
Мы с Ребеккой притащили тарелки на кухню. Я хотела было их помыть, но Ребекка придержала мою руку:
— Нет уж. Сегодня у тебя праздник.
И тут я подумала, что никогда не позволяла ей себя обнять и сама ни разу ее не обняла за все это время. Она могла похлопать меня по плечу, взять за руку, погладить по щеке или просто подойти и улыбнуться. На большее не решалась. А Бобби и Энди запросто обнимала, и часто. Она и Мику обнимала, он недовольно раздувал ноздри, однако все равно никогда от нее не шарахался. Я вспомнила взгляд Виктории в тот момент, когда Ребекка попыталась меня обнять. А я, как всегда, не далась. И что меня разбирало?
Она улыбалась мне, высокая, сильная и такая уютная в своем халатике и шлепанцах.
