Дмитрий Тростников - Знаменитость
Продавцы, которых я уговаривал продать пару бобин из-под полы, только пожимали плечами. Я так и не понял: действительно нет завоза пленки во всем Питере, или идет какой-нибудь скрытый милицейский рейд, и они боятся продавать из-под прилавка?
А мне ведь еще и не всякая пленка подходила! Лучше всего была бы конечно западногерманская импортная пленка «BASF» или японская «Maxell». Но такой лютый дефицит, найти в свободной продаже без блата было не реально. В магазинах могла попасться ГДРовская пленка «ORWO» — это был бы наиболее подходящий вариант из реальных. Отечественную пленку в Союзе производили шосткинский комбинат «Свема» и казанская «Тасма». «Свема» тоже годилась на крайний случай, «Тасма» же считалась полным дерьмом, и на нее старались не записывать музыку даже любители. Но сейчас в магазинах не было вообще ничего — пустые полки.
Утро начиналось отвратительно. Еще ничего не сделано, а время уже начало утекать. Я постарался убедить себя, что пленку в любом случае найду хотя бы у фарцовщиков на Невском. Обычно эти ребята торговали фирменными дисками модных западных групп, а не разменивались на мелочи, типа магнитной ленты. Но даже если у них ее не было на руках, за час эти парни были способны достать что угодно. Я велел себе успокоиться, потому что все будет нормально. И у меня больше не осталось поводов, увиливать от следующего дела, ради которого я оказался в Питере, рискуя напороться на знакомых.
Предстоявшая встреча с родителями обещала стать нелегким испытанием. Никогда прежде я с таким тяжелым сердцем еще не звонил в двери собственной квартиры. Открыв дверь блудному сыну, папа явно собрал все силы, чтобы с ходу не высказать мне все, что он думает. А сказать он мог и насчет семейных денег, сгоревших в авантюре, и по сути украденных мною у самых близких людей. Плюс претензии насчет моего долгого отсутствия и сомнительных связей с сомнительными (по его мнению) людьми, которые я завел. Он великодушно промолчал насчет всего этого в присутствии матери.
На одно у отца не хватило сил — он слишком быстро отвел глаза. Впрочем, и я только мельком взглянул на него, чтобы дальше начать разглядывать обувь в прихожей. В душе я прекрасно понимал насколько он прав по-своему. И моя правда, которая все-таки была у меня за душой, выглядела слишком бледно и сложно по сравнению с его простыми и логичными аргументами. Нам так много надо было сказать друг другу. Но начать разговор всерьез, ни один из нас не оказался готов.
— Там тебя дожидаются, — кивнул отец на закрытую дверь моей комнаты. Он еще раз мельком посмотрел мне в глаза и сразу отвернулся.
— Кто ждет? — не понял я.
— Там, — неопределенно махнул отец и заспешил на кухню, как ни в чем не бывало. Словно я вернулся домой, отлучившись на четверть часа в булочную, а не пропадал невесть где, несколько недель.
Я сделал шаг вперед и застыл. На диване в моей комнате сидела Маша Старкова. Ее темные волосы были скромно убраны назад. Она сидела как-то неловко, на самом краешке, поджав ноги пятками к ножке тахты. И первый взгляд, который она бросила на меня снизу вверх, был неуверенным и стеснительным.
— Как ты меня нашла? — невольно вырвалось у меня.
Она встала и сделала шаг навстречу.
— А я прописку подсмотрела в твоем паспорте, пока вы у меня жили, — шепотом выдохнула Старкова. — Видишь, какая я бессовестная?..
Она рассматривала меня всего, с головы до ног, как будто видела в первый раз. И по-моему, если бы не обстановка дома моих родителей, Маша сию же минуту повисла бы у меня на шее. А так она только стояла в шаге от меня и смотрела ненасытно, как будто старалась съесть глазами.
— Ну, что молчишь? Не рад, что я приехала? — поежилась она.
А что я мог сказать? Я был ужасно рад увидеть ее тут в Питере. Выходило, что я, вроде бы не думая о ней в Одессе, все-таки умудрился соскучиться. Но если бы она только знала — насколько не вовремя и не к месту она приехала! Старкова смотрела на меня в упор.
— Сергей, подойди ко мне! — позвал отец.
И я воспользовался этим, чтобы выйти из комнаты. Мне нужна была хоть какая-то короткая пауза.
Отец держал в руках телефонную трубку. Но первой на меня набросилась мать.
— Сережа, кто эта женщина? — забормотала она тревожным шепотом. — Она приехала час назад, спросила тебя. Мы предложили подождать, но мы же должны знать, что это за личность из Москвы? И что тебя с ней связывает? И вообще она явно старше тебя…
— Я звоню своему однокласснику, помнишь, я говорил? — не обращая внимания на мать, спросил отец, кивнув на телефон.
И я понял, что он снова говорит о своем однокласснике из КГБ. Видимо, отец все обдумал, и понимая, что я запутался, видит в этом спасительный выход из положения.
Но я все равно замялся.
— Ты должен туда сходить, — сделав особый акцент на слове «должен». Как бы подчеркивая наш молчаливый уговор. Он ничего не говорит матери про украденные мной деньги и вообще забудет про них. Но в этом я обязан выполнить его волю. — Главное, ему ты можешь без опаски рассказать о любых своих проблемах. Это друг… — добавил отец, набирая номер.
Впрочем, обойтись без встречи с отцовским одноклассником из КГБ, в любом случае, было невозможно. Нам требовалась защита, какая-то сила, чтобы избавиться от Беса. А то, что уголовник не оставит в покое ни меня, ни Алешу Козырного — было ясно. А уж если мы сделаем свою запись и начнем распространять — тогда до очередной неравной стычки отсчет пойдет на часы. И как я мог сбежать на Север, где буду в относительной безопасности, зная, что Алеша снова угодит в рабство, если не произойдет чего похуже? Конечно, оставшимся в Гатчине Алеше и Витьке, я ни слова не скажу об этой встрече. Знать им о таких моих делах было незачем.
— Совсем никакого влияния на сына не имеешь! — вполголоса обрушила мать на отца накопившийся гнев. — Может быть, это наша будущая родственница там за стенкой в комнате?.. А мы о ней ничего не знаем, где он ее подцепил! — выпалила мать, которую бесила моя сегодняшняя сдержанность.
Не дозвонившись с первого раза, отец снова крутил диск телефона, набирая номер. Я забеспокоился. Старкова стояла там, в соседней комнате, где я ее оставил, и не знала чего ждать. Для нее это, наверное, было ужасно неловко. Я уже собирался вернуться в комнату, сказать, что мне надо только поговорить по телефону, а дальше все будет нормально. Я даже уже сделал шаг к дверям, но в этот момент отец дозвонился в КГБ.
— Але! Саша? Привет, дорогой! Это Климцов… — затараторил он каким-то изменившимся, нарочито бодрым голосом. — Слушай, помнишь, ты говорил, что если какие проблемы — можно к тебе обратиться. Так вот есть один серьезный разговор…
Если бы я не прислушивался, наверное, прозевал бы, как тихо стукнула входная дверь. Я понял, что Старкова решила сбежать, и ринулся следом. В подъезде, где-то внизу раздавались дробью шаги, быстро сбегающие вниз по лестнице. Потом хлопнула дверь подъезда. И тут я испугался, что если она уйдет — это навсегда и чуть не кубарем помчался вниз. Я настиг ее только под аркой, на выходе из двора. Она рыдала в голос, ссутулившись, а заметив меня, метнулась убегать. Мне пришлось схватить ее за плечи, силой удерживая, развернуть к себе лицом.
— Дура! Господи, какая дура!.. Идиотка ненормальная! — захлебывалась слезами Старкова, отпихивая меня.
Изо всех сил прижимая ее к груди, я держал так, пока рыдания передергивали ее ссутулившиеся плечи. Потом осторожно поднял ее лицо, взяв его обеими руками. Насколько, все-таки моментально у женщин от слез распухают веки и губы! И я поцеловал ее в эти мокрые, распухшие, солоноватые губы, и лихорадочно бормотал первую попавшуюся ерунду — лишь бы только Маша успокоилась.
— Я просто не ждал, что ты появишься. Удивился очень, — шептал я ей на ухо. — А дела у нас такие, что караул! Все пытаюсь как-то вывернуться, а только хуже и хуже! Я все тебе расскажу, когда успокоишься…
— Я спокойна! — возразила Маша, проглатывая последние всхлипы. — Не смотри на меня такую! — огрызнулась она и полезла в сумочку за зеркальцем.
Я отвернулся, но в этот момент под арку вбежал всклокоченный отец. Он догнал меня, как был дома — в заношенной рубашке и шлепанцах — слишком торопился. В руке он протягивал листок бумаги, вырванный из ученической тетради. Пожилая соседка по подъезду, как раз проходившая через арку по своим делам бросила на нас укоризненный взгляд.
— Вот! 317-й кабинет. Александр Николаевич Соколов, — переводя дух после энергичной пробежки, пояснил отец. — Он ждет. Сказал, что выпишет пропуск на твою фамилию. Чем скорее ты там окажешься и поговоришь с ним — тем лучше. Учти, это мой очень хороший друг. Я ему полностью доверяю. И тебе советую тоже доверять ему… — тут отец обратил внимание, что стоит посреди улицы в домашних трико с вытянутыми коленями и смутился.
