Роман Канушкин - Дети Робинзона Крузо

— Это было так здорово! — шепчут губы.

Джонсон смотрит на улицу. Он помнит еще кое-что. Как он поднял тогда голову, и наверху, где заканчивались гранитные ступени, за белой каменной колонной, он как будто увидел знакомую соломенную шляпку Мамы Мии, словно та разочарованно уходила прочь.

А потом Икс, великолепный, прямой и простой, как три рубля, Икс в своей неподражаемой манере зачем-то швырнул камень в облезлую дворнягу. И Тьма рассеялась окончательно.

— Эх, Миха-Миха, — шепчут губы. — Что же ты задумал?

18. Немецкий дом

Тьма в салоне автомобиля развеивалась. Аварийка продолжала отбивать свой пульсирующий ритм. Наконец, тот, кто сидел рядом, произнес:

— Ну, как у вас говорится, с возвращеньицем. Счастливчик, ты только что побывал там. Напуган?

Краешек губ Михи-Лимонада дрогнул, и он зачем-то провел рукой перед глазами, но его ночной гость и не думал исчезать.

— И как тебе, к-хе... незримые автобаны? — с шальной веселостью в голосе вопросил он. — Как все, оказывается, рядом, а?! Не ожидал?

Михе казалось, что он все еще не проснулся, он зябко передернул плечами и тут же услышал:

— Хотя «незримые автобаны» — словесная калька весьма неточная и одновременно схватывающая самую суть. Поразительно — такое мог придумать только ребенок! Как говорится, устами младенца и пьяницы... — Потом он повернул голову к Михе и сухо произнес: — Что ты там видел?

— Ничего, — машинально откликнулся Миха-Лимонад.

Последовало короткое покашливание.

— А поконкретней? Чем было это «ничего»?

Миха снова посмотрел на того, кто сидел рядом. Что-то в его облике было не так. Он казался странно, смутно знакомым, но странность заключалась в той самой забытости, когда вроде бы точно должен знать, с кем имеешь дело, но никак не получается вспомнить. Такое случается, например, тогда, когда люди сильно меняются. Очень сильно, неузнаваемо.

— По-моему, я просто... заснул, — пожал плечами Миха. — Спал. Такое возможно?

— Ну, наверное, не в твоем случае, — последовал короткий смешок. — Хотя, конечно, весьма трогательная попытка описать, — Михин собеседник бросил на него оценивающий взгляд и щелкнул пальцами, словно подыскивая нужное слово, — скажем так, к-хе... изнанку при помощи предыдущего опыта, при помощи жесткого рассудочного каркаса. К-хе... Разум-то в ужасе пасует. Клиническим сумасшедшим, опять же пьяницам и наркоманам тут везет больше.

Миха промолчал. Ночной гость вежливо улыбнулся:

— Вернемся в наше русло. Когда я говорю: «при помощи жесткого рассудочного каркаса», я имею в виду, что все... к-хе... творческие видения, догадки, фантастические сны и иные фантазмы состоят, в общем-то, из того же материала. Все равно ведь не похоже, да? Как тут опишешь изнанку? Жесткий каркас... Лишь поэтому я позволил себе вспомнить клинических психов, «путешествующих» наркуш и милых друзей-алканов, которым белочка, между прочим, помогает снять цензуру мозга и что-то там философствовать про темные линии.

Миха молчал. Он думал о том, что главное сейчас — не паниковать и не задавать вопросы. «Основополагающие». Занятие весьма бессмысленное, исключающее саму возможность получения ответов. Почему-то он чувствовал, что именно этого от него и ждут. Он случайно нащупал в кармане какой-то предмет. Это был брелок. Китайский брелок для ключей. Миха зажал его в руке и почувствовал себя значительно легче.

Миха не боялся своего собеседника. Скорее не его, а нечто совсем другое. Страх был атавистический и иррационально-абстрактный, как боязнь темноты. Или гиблых мест. Или акул — когда, в принципе, ты готов биться с конкретным носителем угрозы, но этот страх предшествует появлению хищников, как тени, скользящие в легком преломлении света по поверхности воды.

Сидящий рядом кивнул:

— Язык — и есть этот цементирующий деспотичный каркас. Знаешь, некоторые полагают язык живым. В смысле, живым существом. Но в нашей с тобой, — и он сделал доверительный жест, — к-хе... системе координат я бы назвал его основным смертеобразующим...

— Я знаю, кто ты, — вдруг перебил его Миха. — Вспомнил. Только тогда... Неважно. Ты продал мне эту машину.

— Я? — искренне удивился ночной гость. — Машину? Что ты, что ты, этого еще не хватало! — Он в ужасе замахал руками. — Мне, воля ваша, это вроде как не к лицу. Хотя природа твоего заблуждения мне, в общем-то, понятна.

— Чего тебе надо?

Ночной визитер снова ухмыльнулся:

— А ты неплохо держишься. — Похвала выглядела не то чтобы искусственной, но не без издевки. — Прежде всего вспомни, что ты там видел, и тогда перейдем к главной части нашего разговора. ЧТО ТЫ ТАМ ВИДЕЛ?

Его голос вдруг сгустился до почти осязаемой плотности, вызывая какую-то смутную ассоциацию, и словно щупальца, заскользил по Михиному лицу. Это и помогло вспомнить. Хотя сначала Миха отозвался:

— Да — ничего! — Затем похлопал глазами. — Кино... — Он косо взглянул на своего гостя и неуверенно добавил: — кинотеатр.

— Кинотеатр? — протянул тот, хмурясь.

— По-моему... да. Какой-то странный.

— Вспомни.

— Он... — Миха опять провел рукой перед глазами, но теперь будто отгоняя яркую вспышку. — Там была вывеска. Типа неоновой рекламы. Хотя она была весьма...

— Что?

— Ну... Такая ненормальная версия Лас-Вегаса. Страны дураков Буратино... — Миха замолчал.

— Вывеска? — подсказал собеседник.

— Да. Кинотеатр... Кинотеатр для сумасшедших, — тихо закончил Миха.

Ночной гость вздрогнул.

— Ярило-хуило, — то ли процедил, то ли прошипел он. — Не стоило ему вмешиваться! Как все-таки некоторые любят все усложнять! — снова покашливание. — Ну, судя по всему, ты уже о многом догадался сам. Тем лучше. Тем проще. У меня есть шанс помочь тебе, у тебя — помочь мне.

— Не тебе, — вдруг сказал Миха.

— Допустим. Но шансы равны. — Собеседник ухмыльнулся и теперь насмешливо посмотрел на Миху. — Он опять, наверное, заладил про солнечный фаллос, свободный от притяжения женского магнетизма? Старая песня.

Миха-Лимонад снова сжал брелок. И тогда в его голове отчетливо прозвучал голос соломенного деда: «Бабочка-капустница все знает. Собери детские амулеты — они помогут собрать круг». Миха облизал пересохшие губы: о чем речь? И ни слова о женском магнетизме, или... Миха подумал, что совсем недавние воспоминания словно спрятали от него. И брелок действует как... ключик. Вслух он сказал:

— Я не просил ни о какой помощи.

— Это кого ты не просил? Каждую секунду, каждое мгновение своего существования, с той самой минуты, когда вы повторно вошли в немецкий дом! Что, совесть мучает? Иль что-то еще более томительное и беспокойное? «Основополагающее»? Ведь когда-то была золотая солнечная капля — куда, куда она делась? А... Может, ты так до конца и не уверен, как тогда все вышло?

Миха пощелкал языком.

— Слушай, — протянул он, игнорируя последнюю реплику, — эта машина...

— Да-да, рекламно-телевизионный слоган: мир сложнее, чем кажется...

— Я слышал...

— Его голос? — усмехнулся ночной гость? — Или песенку «Я танцевать хочу» в исполнении этих фриков, «Тигровой Лилии».

— Да. И то, и другое.

— Конечно. Многие слышали его голос. Кто-то — глубокий и низкий, кто-то — милое щебетание верной подруги. Кто-то считал свой автомобиль «мальчиком», кто-то «девочкой». Голос и песенка... Кое для кого это было последнее, что они слышали в жизни.

— Если он такой болтливый, — Миха легонько постучал по рулевому колесу, — и такой страшный, ты-то здесь зачем?

— Есть хорошие машины и есть хорошие пилоты.

— Пытаешься запугать?

— Вовсе нет. Скорее, предложить сделку. Предоставить еще один шанс. Тогда я смогу называть тебя «партнер».

— Ты о чем?

— А ты и правда неплохо держишься. Прости, эта демонстрация на Рублевке была необходима, чтобы уж снять все вопросы сразу. Чтобы, чего доброго, не взбрела идея, что сходишь с ума.

— Весьма трогательная забота, но не беспокойся!

— Не могу не беспокоиться: видишь ли, мы нужны друг другу. Можно сказать, просто необходимы! Я действительно могу предоставить тебе еще один шанс, но... Скажи прежде, кто такая «Тигровая лилия»?

— Я не понимаю, — Миха нахмурился.

— Все ты понимаешь. Тигровая Лилия — прозвище одной знаменитой лондонской проститутки времен королей. Книжки все читали.

— А... ну... и к чему все?

— К тому, что за много лет до той Тигровой Лилии, можно сказать, очень давно, до начала времен была еще одна Тигровая Лилия, еще одна великая блудница. — Он сделал паузу, а потом сказал: — Звали ее Шамхат.

Миха вздрогнул. Стереосистема Бумера немедленно включилась. Ночной гость кивнул, успокаивающе похлопал по панели: