Владимир Колотенко - Хромосома Христа, или Эликсир бессмертия
– Нет в мире более изысканного и свирепого рабства, чем равенство. И всякая гнусная попытка его навязать – это насилие над природой. Ведь она так устроила, что каждый ее геном неповторим, необычен и уникален. Более трех миллиардов абсолютно одинаковых нуклеотидов, но в беспримерно разной последовательности! Вот корень разнообразия! И если каждому гену дать волю абсолютной реализации, то все станут и Эйнштейнами, и Леонардо да Винчами, и Наполеонами… И эта разносортная гениальность станет…
– Да, но…
– Каждый, да-да, каждый, – не сбавлял оборотов Жора, – должен создать себе идеал и стремиться воплотить его в жизнь. Каждый должен стать гением своей социальной ниши, своего места: метельщик подворотни столь же велик и славен, как царь! И мы должны быть всемерно и повсеместно кипуче деятельны, просто воинственны на своем месте! Ведь деятельность всегда означает победоносность!
– Но сегодня, – возражала Наталья, – наша среда…
– Вот-вот, – продолжал Жора, – в том то и дело, что сегодня жить… Среда, которую мы окружили, взяв в заложники и творя повсеместную глобализацию, убивает в нас Богом данное разнообразие, причесывая всех под одну гребенку. Мы подвержены влиянию нашего куцего воспитания и образования, которые совершают над нами акт обрезания, не связывая нас заветом с Богом, но с каждым днем удаляя от Него. Это – правда!.. Человек – враг Бога! И как бы Бог не старался уговорить его притчами и призывами стать лучше, этого хромодушего недоноска можно изменить только корчеванием корня, отсекая гниль и ветхость и растя свежие побеги добра и света… Это – правда!.. Так что – зри в корень!
Жора на секунду задумался.
– Так что главное, – заключил он, – в том, что жить – вредно. И мы должны найти в себе силы победить современное рабство. Милые мои, двадцать первый век на пороге!
– Ты хочешь сказать, что…
Юля смотрела на Жору влюбленными глазами и не решалась задать свой вопрос. Наконец, спросила:
– …что наша цивилизация не достойна того, чтобы?..
– Хм!
Жора посмотрел на Юлю, затем взял ее за локоть и сказал:
– Милая моя, знаешь… Мне с вашей цивилизацией не совсем по пути.
Взгляд его был устремлен в бесконечность, лицо стало каменным. Вот бы вылепить его, подумалось мне. Сократ. Сократ!..
Меня уже не удивляло, что Жора так назидательно и скрупулезно пытался заселить наше сознание своими девизами и лозунгами. Мы часто все это обсуждали, и он, переосмыслив и выкристаллизовав все наши мнения, затем высказывал их, выставляя на суд всей компании.
Не сводя потом глаз с Вари, он вдруг выпалил:
– И запомни: Вселенная справедлива! И каждому воздаст по заслугам. Кто был… Впрочем, вы все это знаете. Для достижения совершенной жизни все открытые до сих пор и еще не открытые законы должны использоваться человеком через призму би-о-ло-ги-ческой…
С каждым слогом Жора качал своей большой головой, …повторяю – би-о-ло-ги-чес-кой целесообразности, постоянно повышая энтропию жизни. Придуманные же людьми разные там худосочные приоритеты политики и экономики, работающие в ущерб биологического начала, все более и более разрушают жизнь, неся в мир опустошение и погибель. Да!
Жора неотрывно смотрел на Юлю.
– Не по пути, понимаешь?
Юля только кивнула и не высвободила локоть.
Я сидел у окна и листал какой-то журнал. Но я слушал. Мне было любопытно, как Жора расправится с совершенством. Не каждый мужчина, будь то ученый или философ, способен сегодня взять его в осаду. Жора решился. Решение, как я уже говорил, пришло неожиданно, в какой-то пивнушке. С тех пор Жора был в наступлении.
– Но если следовать всем этим принципам, не совсем ясно, зачем нужно строить вашу Пирамиду? – произнесла Таня.
Жора улыбнулся лишь уголками губ.
– Танечка, – сказал он, – ты – царица вопросов.
Таня смутилась, но ни разу не моргнула глазами.
– Верно, – сказал Жора, – так и есть! Ведь что из себя представляют ее составляющие? По сути, они и представляют из себя ту или иную ступень развития и реализации генофонда жизни, ту или иную степень ее совершенства. Что есть власть: вождь, лидер, король или шейх, президент или?.. Что есть парламент, правительство, местные князья?.. Вся власть, все эти слуги народа представляют из себя не что иное, как битком набитые генами, генами, генами рыхлые человеческие тельца, в большинстве своем толстые, сытые, жадные, жирные, лицемерные и лгущие, гнилые и пропащие, мертвые, мертвые вонючие души…
Все это Жора произнес на едином дыхании. Видимо, у него не хватило воздуха, чтобы продолжить этот список уничижительных человеческих качеств. Он глубоко вдохнул и ни словом не обмолвился о «мерзкой мрази». Странно, но на этот раз он не произнес этих огненных слов.
– Хорошо-хорошо… Итак, вся эта власть…
Женевьева сидела у окна и стенографировала Жору.
– Да, все эти власть имущие наполнены генами, но не человеческими, а животными: свиньи, волка, гиены, грифа, гада, жабы, тли… Противоречие в том, что…
– Да, в чем?!
– Золотой вопрос! – воскликнул Жора, на секунду задумался, затем:
– Вот же, вот, где разлом сознания! Человеку нужно помочь избавить себя от всего гадьего, жабьего, лисьего и волчьего и в то же время оставить в нем богово.
– И?..
– И задача состоит в том, чтобы наполнить эти мешки с говном генами Человека. И это – главное! Здесь корень совершенства! Его кость! Здесь мы и будем копать наш колодец.
– Задачка, надо сказать, не совсем простая, – снова вмешалась Ия.
– Для этого мы и строим Пирамиду. Человек должен стать не только разумным, но и совершенным, – сказал Жора. – Homo perfectum.
– Perfectus, – поправила его Женевьева.
– Все равно, – сказал Жора. – Если хочешь – даже Homo seraphicus Christi, Человек серафический Христов. Человек Пре-о-бра-женный! Если хочешь! Мир заждался его прихода. И все, кто мечтали о нем – и Сенека, и Августин, и Шекспир, и Сервантес с Рабле, и Данте с Петраркой, и Леонардо, и…
– И Менделеев, – подсказала Светлана Ильюшина.
Жора кивнул.
– И Паскаль, – не удержалась Мила Радкевич.
– И Дидро, и Вольтер, и Кант, и Юм, и Толстой, и Чехов…
– Да, – сказал Жора, – и Жюль Верн, и Лем, и даже Ярослав Гашек.
– И даже Маркс с Энгельсом, и сам Ленин…
– Да, – сказал Жора, – весь прогрессивный люд… Поэтому-то и не по пути.
– Как ты сказал, – спросила Женевьева, – Человек сера… как?
– Сератак, – сказал Жора, – се-ра-фи-чес-кий! Это и будет вам Гений места! И чтобы выбор ваш был верен, возьмите метельщика улиц и усадите в трон царя, а царя заставьте мести улицу! Если справятся – там им и место! Каждый велик в своем болоте, но долг одного не может быть долгом другого.
– Жор, а Переметчика мы клонируем, – неожиданно спросила Ильюшина, – ты обещал.
Жора остолбенело посмотрел на неё. Потом все рассмеялись.
– Как посмотрел? – спрашивает Лена.
– Ну, так, знаешь…
Глава 12
Было ясно, что Жоре, как и прежде, нужны были только слушатели, чтобы сформулировать, наконец, то, о чем мы так долго и неуверенно размышляли. Да, Жора искал любой повод, чтобы свести воедино все наши разрозненные и несмелые представления о сути совершенства. Это было непросто.
– Тьма власти, – говорил Жора, – легко рассеется, как только мы…
Ната не выдержала рассуждений о власти:
– С властью мы, кажется, разобрались. Дальше…
Жора не был согласен с таким утверждением. Он прекрасно осознавал, что с властью, как составной частью Пирамиды, еще долго придется поработать, чтобы эта самая власть качнулась к добру и свету. Но сейчас… Достаточно было и того, что у власти нашлись изъяны и прорехи, за которые можно было зацепиться, анализируя ее несовершенство. Это позволяло, решительно и густо презирая ее, подбирать к ней ключи управления.
Нельзя сказать, что Жора испытывал священную ненависть к властьимущим, нет, он лишь нарочито выпячивал и без того очевидное их гнилодушие и ущербность, чтобы каждый мог это видеть и тыкать пальцем: а ты кто такой? Да, он рассеивал тьму тени тех, кто выдавал свою тень за свет, по той простой формуле, что каждая тень должна знать свое место. Жора считал, что этим он увеличивал количество света. И светился сам. Сиял!..
– А принципы, – сказал он, – это я сам и моя мадам Бовари, и моя Наташа Ростова, и… Ведь твоя «Стратегия совершенствования», написанная совершенно бессердечно-академическим малоудобоваримым квадратным стилем, ничем не лучше.
– Стиль – это я, – парировал я его удар, вытащив из кармана чью-то известную фразу.
– Вот-вот, – сказал Жора, – твой стиль – это ты, а мой – я.
А мне казалось, что мы говорим на одном языке. Ведь у нас не только слова, у нас даже носки были одинаковы.
– И вообще, – заключил Жора, – de principiis non est disputandum[5], ты согласен?
Он иногда любил поставить свою, так сказать, точку над i безупречной латынью. Я кивнул: конечно, согласен!
