Владимир Войнович - Сказка о глупом Галилее (сборник)

Председатель. Слушайте, кто вам разрешил сюда подниматься? И прекратите заниматься демагогией. Мало ли у кого сколько детей! О детях, прежде чем идти сюда, надо было подумать.

Зеленая (вернувшись на сцену). А по-моему, таких людей надо вообще лишить родительских прав. Мы не можем им позволить портить нашу смену.

Председатель. Товарищ Зеленая, вы уже закончили ваше выступление, и прошу покинуть сцену. (Ларисе.) И вас тоже. (Кричит.) Горелкин!

Горелкин (выбегает на сцену). Я здесь!

Председатель. Пожалуйста, очистите сцену от посторонних.

Горелкин. Слушаюсь! (Подталкивает Ларису и Зеленую.) Попрошу удалиться.

Все трое исчезают за кулисами.

Председатель. Продолжаем прения сторон. Слово имеет представитель защиты. (Защитнику.) Только, пожалуйста, покороче.

Защитник. Я постараюсь. Товарищи судьи, как правильно отметил в своей великолепно аргументированной речи покойный прокурор, мы живем в знаменательную эпоху, когда…

Председатель. Товарищ защитник, забудьте этот старый отживший стиль. Не надо этой цветистости. Излагайте самую суть.

Защитник (торопливо). Хорошо, хорошо. Товарищи судьи, прежде чем рассмотреть и проанализировать деяния моего подзащитного, я хотел бы вкратце обрисовать условия, в которых он рос и воспитывался. Его детство прошло…

Председатель. Товарищ защитник, его детство давно прошло. Давайте ближе к нашему времени.

Защитник. Хорошо, хорошо. Товарищи судьи, для того чтобы понять мотивы действия моего подзащитного, нам необходимо бросить хотя бы беглый взгляд на те условия, в которых он жил и работал…

Председатель. Товарищ защитник, не надо этого. Он работал и жил, как все. В обыкновенных условиях. Давайте покороче. Вы просите для него снисхождения?

Защитник. Совершенно верно. Я прошу для него снисхождения. Я уверен, что в глубине души он глубоко раскаивается в содеянном.

Председатель. А это мы у него сейчас спросим. Подсудимый, вам предоставляется последнее слово. Что вы можете сказать в свою защиту?

Подоплеков. После всего, что было, я даже не знаю, что сказать.

Председатель. Вы можете ничего не говорить. Это ваше право, а не обязанность.

Подоплеков. Я ничего не понимаю. Я никогда не думал, что у нас честного человека могут схватить ни за что ни про что…

Председатель. Подсудимый, вы опять занимаетесь пропагандой. Не отклоняйтесь, говорите о себе.

Подоплеков. А я о ком говорю?

Председатель. Вы говорите о каком-то обобщенном честном человеке.

Подоплеков. Я говорю об определенном честном человеке, которого вы схватили ни за что ни про что, оторвали от жены, от детей, посадили в клетку, как зверя.

Председатель (накаляясь). Подсудимый, я вас предупреждаю, перестаньте на нас клеветать! Мы этого не позволим! Мы либеральничать с вами не будем!

Подоплеков. Конечно, не будете. Разве вы можете либеральничать? Вы же можете проявлять свою власть только в том, чтобы хватать, сажать, давить человека. А зачем? Вы и сами не знаете, не помните, для чего вы все это создавали и к чему хотели прийти. Вы говорили, что построить то, что вы собирались построить, нельзя без жертв. И вы жертвовали, жертвовали, жертвуете и сейчас, уже забыв, для чего, зачем…

Председатель. Шот ап! Подсудимый, я вас лишаю слова!

Подоплеков. Вы лишаете меня слова, потому что именно слова вы больше всего боитесь.

Председатель. Я приказываю вам молчать! Заткните ему глотку! Уберите его из зала!

Горелкин торопливо заталкивает клетку за кулисы. По сцене проходят два демонстранта с плакатами: «Подоплекова – на мыло!», «Собаке – собачья смерть!».

(В зал.) Суд удаляется на совещание для вынесения приговора.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

На сцене Бард с гитарой.

Бард (напевает):

Течет река. Вода мелка.Так мелки наши страсти…И мы за крохи со столаРвем ближнего на части.Друг друга лупим ни за чтоИ ни за что терзаем,И перед тем, как впасть в ничто,В ничтожество впадаем.

(Прекратив пение.) Вы будете смеяться, но с новым председателем тоже, кажется, не все в порядке. Он давно уже не появляется на людях, и, как говорят сведущие люди, врачи борются за его жизнь. Говорят, у него жесточайший запор. Так-то или не так, проверить нельзя, и поэтому распространяются самые противоречивые и иногда даже нелепые слухи, будто, находясь в коматозном состоянии, он все еще успешно осуществляет общее руководство и даже надеется провести в жизнь некоторые из своих оригинальных идей. Впрочем, я лично слишком оригинальных идей побаиваюсь. Когда их начинают внедрять, мне хочется закопаться поглубже и переждать. (Поет.)

Течет река,Мерцает дно,И шелестит осока.Жизнь наша хлопотная, ноНедолгая морока.Вот скоро устье, а потомЗабвенья неизбежность…Но перед тем, как впасть в ничто,Впаду в любовь и нежность.

Появляется Лариса с приемником, исторгающим грохот и свист.

Лариса. Слушайте, что же это происходит?

Бард. А что? По-моему, как раз ничего не происходит.

Лариса. Да как же не происходит? Как же не происходит? Вы только послушайте. (Ударяет приемником об пол, и звуки глушилки сменяются ясным голосом диктора.)

Радио. В западных странах растет волна протеста против бесчеловечного обращения с известным поборником прав человека доктором Подоплековым. В Вашингтоне президент Рейган заявил, что жестокость, проявляемая по отношению к таким выдающимся людям, как Подоплеков, еще раз доказывает неспособность тоталитарных режимов решать без насилия не только внешние, но и внутренние проблемы. В Копенгагене демонстранты разбили витрину Аэрофлота. В Лондоне женщины из группы «Зеленый мир» устроили сидячую забастовку. Во Франции ассоциация озабоченных ученых создала специальный комитет Подоплекова, в который вошли шесть лауреатов Нобелевской премии. Комитет выпустил специальное воззвание в защиту ученого…

Лариса (выключает радио). Боже мой! Что творится? Зачем вся эта шумиха?

Бард. А вы хотите, чтобы с вашим мужем покончили без всякого шума?

Лариса. Я не хочу, чтобы с ним покончили, но я боюсь, что из-за этого шума они еще больше рассердятся.

Бард. Уверяю вас, они уже сердиты достаточно.

Лариса. Но что же мне делать?

Бард. Все зависит от того, желаете ли вы быть женой политического заключенного или просто вдовой. Впрочем, у вас есть шанс. Вам следует обратиться к Защитнику. Говорят, что сейчас, в отсутствие Председателя, именно он заворачивает всеми делами. И при этом довольно неплохой человек. Бабник, выпивоха и рыболов.

Лариса. А что вы можете сказать о его здоровье?

Бард. Это непростой вопрос. Вообще-то он жалуется на тромбофлебит, боли в сердце и мозговые спазмы, но, возможно, это только уловка. Он мечтает стать председателем, а на эту должность, не имея серьезных болезней, претендовать бесполезно.

Лариса. И вы думаете, что он мне поможет?

Бард. Нет, я как раз думаю, что он не поможет. Но все-таки должны же вы что-то делать. А вот, кстати, и он.

Защитник в резиновых сапогах и с удочкой через плечо идет вдоль сцены, что-то насвистывая.

Лариса. Здравствуйте.

Защитник. Здравствуйте.

Лариса. Много наловили?

Защитник. Да нет, ничего не поймал. Но это не важно. Меня во всяком деле интересует не результат, а процесс. А вы что же, радио слушаете?

Лариса. Да так, знаете, иногда слушаю, когда время есть. «Для вас, женщины» или «Писатели у микрофона».

Защитник. Бросьте темнить. Я защитник, но не стукач. И что же там, много шуму?

Лариса. Да, шум есть. Какие-то зеленые женщины, нобелевские лауреаты. Витрину расколотили.

Защитник. Интересно! Да, интересно! Значит, мы им хорошо наступили на хвост.

Лариса. Насчет их не знаю, а нам наступили. У меня дети спрашивают, где папа. Я говорю: папа в командировке. А мне Игорь говорит: «Неправда, мне в школе сказали, что папа в тюрьме». Слушайте, а правда, говорят, что новый председатель тяжело болен?

Защитник. Да нет, слухи сильно преувеличены. У него насморк, кашель, стенокардия и рак прямой кишки с метастазами в печени. И больше ничего.

Лариса. Правда? А я очень за него беспокоюсь. Вы знаете, мне неудобно отнимать у вас время, но я слышала, что вы теперь играете такую важную роль, и я хотела вас попросить, может, как-то можно освободить моего мужа? Ведь все-таки сейчас там, на Западе, такой шум, такой шум! Он же никому не нужен.