Мэтью Томас - Мы над собой не властны
— Поменяемся, — сказала Эйлин. — Я буду называть фамилии по журналу, а ты читай оценки.
Эд взялся за дело довольно бодро. Когда в стопке оставалось всего четыре работы, Эйлин попросила повторить оценку студентки по имени Ла Шонда Уизерспун.
— Восемьдесят шесть, — прочел Эд.
А в журнале стояло шестьдесят семь — та же оценка, что у предыдущего по списку студента, Мелвина Торреса.
— Одну секундочку.
Эйлин встала и заглянула в работу, которую Эд держал в руках. В окно сочился предутренний свет, больше похожий на тускнеющие сумерки.
— Что там? Что?
— Просто хотела сверить.
— Я же тебе сказал: восемьдесят шесть.
— Я так и поняла. — У нее перехватило горло. — На всякий случай заглянула.
— А что такое? Ошибка?
— Тут одну мелочь надо поменять. Подожди секунду.
Она потянулась за карандашом, но Эд перехватил ее руку:
— В чем дело? Что не так?
— Тут повтор. Описка, только и всего. Я сейчас сотру и впишу правильные цифры.
— Господи! — Эд всплеснул руками. — Черт, черт! Все неправильно! Все неправильно!
— Подожди, я поправлю и все нормально будет.
— Брось. Все без толку...
— Простая описка. Ты нечаянно повторил число, которое стояло строчкой выше. Время уже очень позднее.
— Да, да, — отмахнулся Эд. — Ты ложись, я тут закончу. Потом приду.
Он отнял у нее журнал и закрыл, а потом стал тереть глаза.
— Три фамилии остались, — напомнила Эйлин.
— Все, мы закончили, — оборвал ее Эд.
Надо было промолчать и как-нибудь незаметно исправить ошибку. Позже, когда он заснет. А теперь его от стола не увести.
— Если мы закончили, то пошли спать!
— Я потом приду.
— Идем сейчас.
— Я сказал — приду.
— Тебе нужно поспать!
Эд шарахнул кулаком по столу:
— Когда надо, тогда и приду! Что ты прицепилась? Черт подери, оставь меня в покое!
Эйлин выхватила у него из рук журнал.
— Молчи, — проговорила она ледяным тоном. — Ничего не хочу слышать.
Раскрыв журнал на нужной странице, она проглядела последние три оценки. Уитэкер: семьдесят три. Уильямс: пятьдесят восемь. Ширвани: девяносто семь. Эйлин заглянула в контрольные работы и с треском захлопнула журнал.
— Вот, все правильно. Я ложусь спать. Хочешь — приходи, не хочешь — сиди здесь. Меня это не волнует.
Она отправилась в спальню, машинально сжимая кулаки. И так слишком много времени на него убила. Он теперь, наверное, до утра просидит над своими бумажками.
Впервые с далекого детства она лежала и считала овец. Заснуть не удавалось. В отчаянии Эйлин вцепилась зубами в подушку. Тут в коридоре раздались шаги. Эд улегся рядом с ней. Она отодвинулась, насколько позволяла ширина кровати. Если заденет его хоть случайно, может сорваться, и тогда придется идти спать на диван. Хотя какой уж тут сон... По крайней мере полежать, пока не настанет время идти в душ.
Кровать слегка задрожала. Эйлин не сразу поняла, в чем дело. Эд сдерживался изо всех сил, но пружины матраса его выдали. Потом раздались глухие всхлипы. Эйлин не верила своим ушам: в ее представлении Эд был из тех мужчин, которые не плачут. Не потому, что строят из себя крутого. Просто Эд ни разу при ней не плакал, даже на похоронах отца.
Эйлин медленно повернулась к нему. Очень осторожно — кто может предсказать его реакцию? Может, кинется на нее, как зверь в клетке. Они вступили на незнакомую территорию, с неведомыми правилами.
Эйлин придвинулась ближе. Эд не шелохнулся. Она решилась тронуть его за плечо, ожидая, что он оттолкнет ее руку; он не противился. Эйлин прижалась к нему всем телом, и он покорно приник к ней. Она обняла его второй рукой, словно ребенка. Раньше она всегда избегала подобных объятий, боясь, что материнский жест погасит в ней влечение, — но сейчас было не до влечения. Эд заходился всхлипами, а она обнимала его и тихонько повторяла: «Т-ш-ш... Т-ш-ш...» Наконец он повернулся к ней и зарыдал, уткнувшись в ее ночную рубашку.
Она понимала, в чем дело, пусть он сам этого не знал. Подступающая старость. Она и сама чувствовала нечто подобное, но мужчины такие вещи воспринимают иначе. Они пугаются, когда редеют волосы, начинают сутулиться плечи. Женщинам легче, особенно рожавшим, — они знают, как тонка грань между жизнью и смертью. На работе она не раз видела, как умирают пациенты, и ко многим успела привязаться. Эд преподает анатомию и физиологию. Он привык находиться в музее смерти, а не на передовой. Конечно, такая бурная реакция на пустячную ошибку нелогична, но разве бывает логичным кризис среднего возраста?
Начинается новый этап их совместной жизни. Эйлин не чувствовала страха. «Пускай, — думала она. — Он в хороших руках».
Эд скоро заснул, обессилев от слез. А Эйлин лежала без сна, пока не прозвонил будильник. Эд не проснулся, когда она одевалась. Эйлин сложила студенческие работы аккуратной стопкой на столе.
Комиссия явилась в составе восьми человек. Эйлин с другими руководящими работниками должны были выступить с докладом в конференц-зале. Эйлин порадовалась, что с утра не пожалела времени на прическу и макияж и что надела серый костюм, деловой и в то же время женственно-облегающий, — в комиссии были в основном мужчины.
Сама без сил, в своих подчиненных Эйлин была уверена. Целый год она муштровала медсестер, учила их отвечать на вопросы из разных областей: фармакология, медицинское оборудование, уход за больными... Беспокоило ее другое — комиссия будет разговаривать с пациентами. Обычно пациенты благожелательно отзывались о медсестрах, но один какой-нибудь брюзга может перечеркнуть все старания. «Как к вам относится персонал?» — «Ужасно». — «Какие условия в палате?» — «Грязища». — «Лекарства приносят вовремя?» — «Не дозовешься».
Эйлин коротко отчиталась по своему отделению и села на свободное место. Стараясь не заснуть, прослушала другие выступления. Затем комиссия отправилась по этажам.
Эйлин с ними пойти не разрешили — словно преступнице какой-нибудь. От решения комиссии зависит, продлят ли больнице аккредитацию. Дело серьезное, и все-таки зачем столько пафоса! Члены комиссии рассыпались по коридорам, точно отряд штурмовиков. Заглядывали в лаборатории, проверяли, как поддерживается чистота и соблюдаются ли правила хранения препаратов. Перелистали все медицинские карты. Рылись в документах с придирчивостью прокурора. Без конца расспрашивали сотрудников. Никто не знал, сколько времени продлится инспекция — может, дня три, а может, и целую неделю.
Эйлин так гоняла своих медсестер, что хоть сейчас на пресс-конференцию, — но в жизни не всегда все идет по плану. Один проверяющий, беседуя с пациентом, заметил, что у раствора в капельнице истек срок годности. Тут вся комиссия с новыми силами принялась копать. Нашли в тележке с препаратами один просроченный пузырек. Просроченные лекарства — гибель для медсестер. Можно всех сотрудников натаскать, чтобы правильные ответы от зубов отскакивали, но вот отыщется в шкафу среди полусотни хороших лекарств одно-единственное на пару недель старше чем нужно — и вся твоя работа коту под хвост. Каталка с реанимационным набором оказалась не в запертом чулане, где ей полагалось быть. Где она — Эйлин, конечно, не сказали. Это было действительно неприятно. Эйлин гордилась, что в ее отделении скорая помощь всегда на высоте. Ни один пациент не умрет от сердечного приступа из-за того, что в реанимационном наборе не нашлось нужного лекарства. Но если сама каталка неизвестно где, какой толк, что она правильно укомплектована?
В конце рабочего дня Эйлин вручили список замечаний. Если их будет слишком много, с аккредитацией можно попрощаться. Эйлин дали возможность к завтрашнему дню исправить недочеты. Ничего сложного — заменить лекарство на более свежее, поменять раствор в капельнице, поставить каталку на место... Но Эйлин уже взяли на заметку. Она справится, больница сохранит аккредитацию. Однако будет непросто. Послаблений ждать не приходится. Неделя предстоит долгая. А между тем жизнь в больнице не стоит на месте. Люди по-прежнему болеют, у них случаются сердечные приступы. Привезли мальчика с травмой — кисть руки оторвало при запуске фейерверка.
На обратном пути Эйлин чуть было не задремала перед светофором. Во дворе у дома все еще лежала накрытая простыней куча. Эйлин и забыла о ней. Подняла уголок, заглянула — все как было. Уже не было сил щадить самолюбие Эда. Эйлин рывком сдернула простыню. Если он собрался жечь костер, то пусть найдет другой способ изгонять демонов. Эйлин запихала кривые обрезки досок в мусорный контейнер, а контейнер подтащила поближе к дороге — пусть завтра же мусорщики увезут. Эд, конечно, закатит скандал. Собственно, этого Эйлин и добивалась. От дикой усталости она ожесточилась, вчерашние нежность и жалость казались чем-то далеким и нереальным. Глупость сплошная; как можно было этому потакать?
