Ариадна Борисова - Манечка, или Не спешите похудеть
Они подошли к знакомой Виталию улице. Сглотнув сдавивший горло ком, он сказал:
— Я когда-то жил в этом квартале. Давно…
Маняша остановилась:
— Вот мой дом.
Как громом пораженный, Виталий воскликнул:
— Твой дом?! Не может быть!
— Может.
— Но это же… — Расплывчатые мысли, как палые листья в тумане, закружились у него в голове. — Мы встречались в детстве?
— Встречались, — сдержала улыбку Маняша.
— У тебя был красный сарафан!
— Да, в белый горошек. А у тебя — зеленый мяч.
— Почему ты не сказала сразу, что ты и есть та девочка?..
— Ты не спрашивал. Да и зачем?
— Чтобы я не был груб с тобой… Тогда, вначале, — эти слова дались ему с трудом.
— Ты не был груб. Ты был честен.
— Я помню твое окно, — вздохнул он. — Во-он! Твое? Оно светится.
— Тетя Кира, должно быть, приехала еще утром…
Он бросил на Маняшу неуверенный взгляд, прикоснулся губами к ее прохладной щеке:
— Может, когда-нибудь встретимся. Город у нас небольшой.
Виталий устремился к спасительной тени арки. Прислонился к стене, прижал к груди руку — дыхание жгло, саднило, рвалось судорожными толчками. Или сердце. Отдышался, и что-то острое кольнуло ладонь. Он запустил пальцы в нагрудный карман куртки. Щепка. Светлая с внутренней стороны, платиновая с наружной, заостренная таким образом, как случается, когда выдираешь ее из отслоившейся от дерева щербины.
…Маняша стояла на ступенях, пока ее разгоряченное лицо не обрело свой привычный цвет. Толкнула дверь подъезда и шаг за шагом начала всходить по лестнице, впервые обозначая себя главным действующим лицом в будущей пьесе. Но Маняша не старалась представить, что сию минуту произойдет. Она вдруг вспомнила детские мордашки в журналах, и набухшие бутоны ее нераскрытых сосков заныли тревожно и тонко.
Маняша не сумела противостоять мечтательному натиску. Поверх страха перед тетей Кирой и виной перед кинутой на соседку Мучачей сами собой, без всяких усилий с Маняшиной стороны, принялись выплетаться радостные мысли о том, чего она добилась. Мысли были прозрачные и оборочно-кружевные, как облака. Маняша ласково им улыбалась. С этой улыбкой она и переступила порог квартиры, потому что дверь распахнулась сразу, словно тетя Кира догадалась о возвращении блудной племянницы и следила за ней в смотровой глазок. А может, так и было.
Тетя Кира стояла, крепко скрестив на груди руки, и клокотала праведной яростью. Левое теткино веко мелко подрагивало. Тетка смотрела сквозь Маняшу, будто за ней прятался какой-то человек, хотя на площадке никого не было. В проеме кухни мрачно вздыбливала исхудалую спинку Мучача, вдосталь опробовавшая несладкого житья у соседей. Тетя Кира вознамерилась открыть рот, чтобы дать волю словам. Заготовленная речь была призвана изобличить гнусную шлендру, тварь и жирдяйку Марию Николаевну во всех смертных грехах.
Но взрыва не последовало. Издав нечленораздельный звук, тетка внезапно захлебнулась. Зашипела в сиплом выдохе и потухла, как подмоченный бикфордов шнур. Она увидела Маняшино лицо. На нем, до каждой веснушки известном, а сейчас абсолютно незнакомом лице, серыми светлячками сверкали неправдоподобно яркие глаза. Шокированная тетя Кира ахнула и невольно ощутила краткий миг эстетического восторга, совершенно неуместного в этой ситуации. Оправдались худшие подозрения. Тетка поняла, что случилось с Маняшей. То, что случается с девушками в ужасных любовных романах, которые подлая племянница читает в огромном количестве…
А Маняша съехала спиной по косяку двери на порог, уронила лицо в колени и затрясла плечами. Плакала отступница явно не в покаянии. Изумленная Мучача, округлив чайные глаза, дивилась тому, как чудно ведет себя, выходя из повиновения, — ее бестолковая, непозволительно долго отсутствовавшая где-то хозяйка.
Живописная троица пребывала на прежних позициях, когда в полуприкрытую дверь постучали. Это был не звонок, а именно стук, быстрый и прерывистый. Человек вошел.
— Знаешь, — сказал он наэлектризованным от возбуждения голосом, — я забыл показать тебе одну маленькую, но очень важную вещь.
Человек не заметил ни тети Киры, ни Мучачи, сел на корточки перед Маняшей и раскрыл ладонь. На ней лежала обыкновенная деревяшка.
— Щепка, — всхлипнула Маняша. — Из стены дома на берегу…
— Да, — подтвердил Виталий. Он ничуть не удивился тому, что ей известен его сон. — Та самая щепка. А я решил начать новую жизнь.
Тетя Кира нагнулась ближе к мужчине. В ней резко проснулось острое женское любопытство, такое же неуместное, как давешний восторг. Но тетка не выдержала критического напряга полярных чувств и, накренившись, свалилась на пол.
И тут в дверь громко позвонили. Не постучали, хотя было прекрасно видно, что дверь приоткрыта. Именно позвонили, причем очень требовательно. Виталий и Маняша дружно подняли головы. Тетя Кира нашла в себе силы захлопнуть рот. Мучача с интересом мяукнула.
На лестничной площадке стояли трое. Вернее, четверо. Правда, здоровенный рыжий кот не стоял, а сидел на руках одного из двух стариков весьма непотребного вида. Третьим был пузатый майор.
…В вытрезвителе майор уже не работал. Сегодня он, сотрудник угрозыска, напал на преступный след. Некий дачник сообщил майору по телефону, что в доме таком-то, где, по его сведениям, никто в это время года не живет, постоянно горит свет. Вероятно, дачу облюбовали то ли воры, то ли бомжи — суть одно и то же. Майор затребовал машину и выехал немедленно. По темноте он не приметил знакомой дороги, лишь в сенцах дома всколыхнулось что-то памятное… и пропало.
Ломать дверь не пришлось. Два бомжеватых старика встретили блюстителей закона спокойно. Заявили, якобы хозяйка сама предложила им перезимовать на ее даче.
— Мося! Кот! — искренне обрадовался майор старым знакомцам. — Неужто вы! — «Сколько зим, сколько лет!» — хотелось крикнуть ему в наплыве чувств.
— Мы, мы, гражданин начальник, — проворчал Мося, почему-то не разделяя его неподдельную радость.
Потенциальные воры продолжали уверять, что живут в доме на легитимных основаниях, и в качестве доказательства показали бумажку с адресом, оставленную хозяйкой.
И вот теперь…
Майор вылупился на тетю Киру, в некоторой прострации лежащую поперек прихожей.
— Ты?! — в страшном изумлении возопил он. — Это ты, Кирочка?! А где… где твоя старшая сестра?
— Мент поганый! — завизжала тетя Кира без всякого перехода от ступора к исступлению и легким броском взмыла с пола. Одна ее рука вцепилась в милицейский китель между грудью и горлом, другая нещадно царапала майору лицо.
— Моя сестра умерла!.. — кричала тетка, плача. — Моя несчастная сестра! Вспомнил, гнусный гад, подлый жирдяй, безмозглый тупица! Бедная, бедная Наталья!.. Она ждала! Я ждала, когда ты придешь… Столько лет ждала!.. А ты не пришел! Вон, полюбуйся, валяется твоя дочь с любовником! Вся в тебя — такая же…
— Я не знал, Кирочка, честное слово, я ничего не знал, я рад снова встретиться с тобой, клянусь, — бормотал майор, отбиваясь от бешеной женщины. Одновременно он слегка сжимал ее слабеющее от крика и рыданий тело, что все больше напоминало не совсем официальные объятия. Остальные, включая Рыжика и Мучачу, молчали, в полном опупении от происходящего.
Тетя Кира на одном дыхании проверещала бурлящие в ней слова, упала майору на грудь и отключилась.
— Где кровать? — заорал он. Очнувшийся Виталий безошибочно указал пальцем на дверь теткиной спальни, словно был здесь не первый раз.
— Потом все объясню, — пробубнил майор, с трудом затаскивая в комнату безвольную тетю Киру. С багрового, исполосованного ногтями милицейского лица капал жаркий трудовой пот. Кроме того, оно выражало мощный комплект чувств, не последними из которых можно было назвать ужас и счастье.
Майор захлопнул за собой дверь, но, вспомнив первопричину своего появления в квартире, распахнул снова и рявкнул:
— Кто пустил воров на дачу?!
— Я, — созналась Маняша.
— Все забирай, Мария Николаевна! — послышался из глубины спальни стон тети Киры. — Дачу забирай, квартиру, все имущество! Делай что хочешь — дари бомжам, даром всем раздавай, я бесправна!
Майор шикнул на бродяг:
— Чего стоите? Пшли вон! Чтоб всю дачную округу караулили, поняли? Если хоть чашка-ложка где пропадет, с вас спрошу!
Дважды напоминать не пришлось. Стариков как ветром сдуло. Позже выяснилось, что вместе с ними исчезла Мучача.
Маняша все еще сидела на полу.
— Живая? — спросил Виталий.
— Да, — ответила она деревянными губами.
Отопления пока не дали, в каменном доме было жутко холодно. Окоченевшая Маняша не могла пошевелиться. Чтобы согреться, и по разным другим причинам, она опять заплакала.
— Ты что? — Виталий принялся растирать ее руки. — Тебе плохо?
