Ирина Кисельгоф - Пасодобль — танец парный
В туалете я смыла с себя мезозойскую слюну Челищева. Никак не могла привыкнуть. Я никогда не целовала Челищева в губы. Даже сейчас я передергиваю плечами от отвращения. Женщина не целует мужчину не потому, что боится влюбиться. Это сказки от голливудских «ханни-банни». Женщина не целует мужчину, потому что во рту есть вкусовые сосочки, которых нет больше нигде. Все дело во вкусовых сосочках на языке. Женщина не целует мужчину, потому что у него во рту помойка!
После моей операции «Шок и трепет» Челищев стал деликатнее и осмотрительнее. Он тогда меня испугался. Струсил от моего нелепого блефа. Это было смешно. И это был симптом. Он испугался на всякий случай. Челищев все еще хотел повышения в головной офис. Этот болван не понимал, что лучше быть самодуром в своем хозяйстве, чем холуем в чужом. Челищев много болтал при мне, чаще лишнее. Я узнала о компании немало интересного. В хэде были люди, которые поддерживали Челищева и которые его не переносили. Кто знает, что день грядущий нам готовит? Вот и Челищев не знал. Я давно раскусила его характер. Он был трусом и хамом в одном флаконе. Первое полагалось для начальства, второе — для подчиненных. Челищев мог ювелирно облизать пятки до блеска людям, от которых он зависел. Даже вымыть зад своим языком. Для подчиненных полагалось унизительное хамство. Он вращался вокруг своей оси, трансформируясь под обстоятельства. Это был Присоска-2.
Я поняла отличную вещь. Даже если у тебя не хватает информации, блефуй, это сыграет тебе на пользу. Но лучше говорить истинную правду. Ты выигрываешь дважды. Не лжешь, но все равно получаешь свое. То, что хотел. Люди не верят правде, они верят собственным домыслам. На работе тем более. Все люди смешны и уязвимы оттого, что у каждого свой скелет в шкафу. У всех скелетов неприглядный вид. Их лучше не показывать. Знание анатомии чужих костей может сослужить хорошую службу при условии, что ты ее знаешь. Но лучше сказать чистую правду: я не знаю. Тебе не поверят и начнут опасаться. Отлично! Неведомый чужой скелет уже очутился в твоих руках. Действуй!
Я хотела прыгнуть на место вице. Челищев крутил мной, то давая, то отнимая свои обещания. Ему хотелось, чтобы я очень его попросила, мне этого не хотелось. Две недели в Южном полушарии. Две недели с другими звездами. Самое лучшее время, чтобы начать новую жизнь. Дотянуться до новых звезд и все забыть. Но не с Челищевым! Только не с ним! Потому мы тянули резину с обеих сторон. Она должна была либо порваться, либо выстрелить в одну из сторон.
— Сегодня ты мне нужна, — сказал Челищев. — У меня ужин с одним из членов совета директоров. Астафьевым.
Астафьев появился недавно, я его еще не знала. Откуда он прыгнул? Болтали разное. Но не из хэда. Это точно.
— Почему я, а не жена? — вежливо спросила я.
Челищев ненавидел вежливый тон в моем исполнении. Бесился всегда.
— Потому что Астафьев будет не с женой, а с любовницей, — неожиданно миролюбиво ответил Челищев. — Нам нужны дружеские посиделки, а не скучная презентация.
Я ненавидела миролюбивый тон Челищева. Это означало, что он хочет меня использовать.
— Можешь идти сейчас. Ничего особенного надевать не требуется. Но выглядеть надо на все сто.
Я решила выглядеть на все сто. Личное знакомство с членом совета директоров еще никому не вредило. Даже если этот член будет гаже Челищева. Я пришла домой и придирчиво изучила свой гардероб. Для члена совета директоров подходило черное платье с грубым кружевом типа макраме, как обруч вокруг обнаженных плеч, груди и спины. Ничего особенного, но мужчин впечатляло. Особенно мозаика из белой голой кожи и геометрических линий кружева. Это платье было намеком не только на то, что ниже, но и на то, что будет потом. Грубые узлы и веревки на нагом теле не только впечатляли, но и возбуждали. Челищев его обожал. Другими словами, это платье перещеголяло щиколотку имени Гюго. Оно было вызывающим.
Астафьев оказался чуть старше меня, но у него была молодая любовница, а у Челищева старая. У любовницы Астафьева по имени Лара вместо внешности был типично американский стандарт. Длинное лицо, длинный подбородок, длинный рот и полное отсутствие намека на щеки. Лара окинула меня снисходительным взором, я про себя улыбнулась. Она была обязана стать трупом Я таких взглядов посторонним не позволяла. Тем более подобной мелочи. В таких случаях в меня вселяется бес. Контролировать его невозможно.
— О делах потом, — улыбаясь, предложил Астафьев. — Сначала ужин.
— Конечно, — рассыпался клоками Челищев. — Путь к делам лежит через желудок.
Любовница Астафьева взяла меню. Ее голова сразу же превратилась в коричневый кожаный квадрат. Пюпитр на двух ножках-ручках. Я про себя расхохоталась.
— Здесь ужасная кухня, — лениво сказала Лара.
Она выразительно взглянула на Астафьева и рассмеялась. Ее смех пластмассовыми горошинами рассыпался по столу. Он в ответ улыбнулся:
— Я хотел что-нибудь новенькое. Ты же здесь не была.
— Нам нужно было провести время как обычно. Давай уйдем.
Лара снова закрыла лицо меню. Челищев побледнел. Я сделала вывод: бедная Лара прибыла из провинции. Хорошие манеры существуют либо от роду данные, либо не существуют вообще. Для второго случая полагается школа. В провинции нет школы хороших манер. Там есть школа «крепкого локтя». Крепкий локоть и куртуазность, настоянная на стрихнине и мышьяке, — несовместимые понятия. Пейзане настаивают крепкий локоть на ненормативной лексике.
Если хочешь поставить на место зарвавшуюся букашку, найди ее уязвимое место. Выбей из седла. И букашка перестанет контролировать себя. Это поставит ее в смешное положение, вас — в выигрышное. Не стоит забывать: люди, зацикленные на скелетах в своем шкафу, уязвимы и забавны.
— Вы прибыли из провинции? — вежливо спросила я Лару. — Или мне показалось?
— Показалось! — резко ответила она. — А вы?
Лара внезапно покраснела. Я попала в точку с первого раза Она точно была из провинции. Больше мне ничего не требовалось. Осталось только продемонстрировать чужой скелет в куртуазной беседе незнакомых людей. К примеру, в хрестоматийном, ритуальном разговоре о погоде. Челищев был со мной не согласен. Он наступил мне на ногу. Слегка. Иначе я бы его убила.
— Помилосердствуйте. Разве ритуальные детали имеют особое значение? — Я рассмеялась. — Или вы предпочитаете говорить о погоде?
Слово «помилосердствуйте», произнесенное утомленно-снисходительным тоном, действует как ледяная уксусная кислота. Прогрызает от плеши до самой печени. Проверено на подчиненных. Не раз. На Лару оно тоже подействовало как положено. Прогрызло.
— Что будем заказывать? — расстроенно перебил Челищев.
Он знал, что рот мне закрыть невозможно. По собственному опыту.
— Что дамы пожелают, — Астафьев насмешливо улыбнулся.
— Дамы пожелают рыбу, — пожелала я.
— Я не переношу рыбу! — неожиданно вскипела Лара. — Не надо за меня решать!
Если бы Лара ела рыбу, у нее появился бы мозг и ядовитые зубы. Но, судя по всему, Ларе в жизни требовался не мозг, а совсем другое.
— Аллергия на рыбу? — деликатно осведомилась я. Челищев деликатно взял меня за руку.
— Мое здоровье никого не касается, тетя! — отрезала она.
Лара провалилась с треском, не успев выйти на сцену. Она еще не успела нарастить себе три ряда ядовитых зубов, работающих точечно, без эмоций. У нее в запасе был только крепкий локоть, переходящий в кулак. Она перестала владеть собой, чего я и добивалась. Странно, почему люди стыдятся того, что родились в провинции?
— Лара, я здесь по делу. Не нравится, уходи! — рыкнул Астафьев из формальной вежливости. Кому хочется, чтобы его спутница выглядела не комильфо? Лара отвернулась к стене. Там ей было самое место.
Я улыбнулась Астафьеву и чуть заметно пожала плечами. Плетеное черное кружево соскользнуло само по себе. Астафьев засмотрелся на мое обнаженное плечо. Я не стала поправлять кружево. Пусть у человека будет хотя бы маленький праздник. Челищев и Лара проследили взгляд Астафьева и нахмурились. Я улыбнулась Ларе. От души. Астафьев отвлекся на Лару, я возвратила кружево на место. Астафьев вновь вернулся ко мне, как кружево. Челищев стиснул зубы.
Мне первой принесли осетрину на шпажках. Нежную, сочную, замаринованную в лимонном соке. С овощами гриль. Это было божественно. Я ела, держа руками шпажку. Снимая губами каждый нежный, сочный кусочек изысканной, раритетной рыбы. Эта рыба прибыла к нам из прошлого и осталась в настоящем вопреки всему.
Я устроила бесплатное представление для голодающих. И они подсели на крючок.
— Кто сейчас ест руками? — Лара делано рассмеялась. — Провинция?
Ей не стоило смеяться. Трупы не смеются.
— Я и Джулия Ламберт, — вежливо ответила я.
Астафьев расхохотался. Судя по всему, он Моэма читал, а бедная Лара — нет. А может быть, да. Но Моэма читать совсем не обязательно. Просто на людей магически действуют незнакомые звучные имена. И собеседники начинают чувствовать себя не Юпитером, а неинформированным быком.
