Ник Хорнби - Смешная девчонка

– На лучшее. Но я просчиталась, если это сможет тебя утешить.

– Нет, не сможет.

А ведь смогло. Софи хорошо понимала, что такое тяга к лучшему. Своим переездом в Лондон она никому не причинила зла, но лишь потому, что никто не встал ей поперек дороги. Можно было сколько угодно повторять, что у нее талант, который, не дай ему выхода, разорвал бы ее изнутри. Но она так и не узнала, подлинный ли это дар и пойдет ли он ей во благо. Рассказ о материнских скитаниях вернул ее к прошлому. Глория никогда бы не решилась уехать в Лондон и проверить, на что она способна, как далеко может пойти. Пределом ее возможностей стало бегство в Болтон с чужим мужчиной. До сих пор Софи не приходило в голову, что звание королевы красоты имеет пренеприятный довесок: титул «мисс Блэкпул». Одно дело – зваться именем человека, который надел тебе кольцо. И совсем другое – зваться именем заштатного городишки, который нацепил на тебя корону.

– Ты ведь понимаешь, что я раскаиваюсь, да? – спросила Глория.

– Нет. Откуда? Ты ничего такого не говорила. И даже не пыталась со мной повидаться.

– Пыталась, и не раз. Но твой отец запрещал, да к тому же мне было так стыдно… Он требовал, чтобы я держалась от тебя подальше. Говорил, что ты меня ненавидишь.

Софи промолчала. Это была чистая правда: она и в самом деле ненавидела свою мать. Ненависть – шаткая, детская, но расчетливо подпитываемая отцом – все равно оставалась ненавистью. Софи вернулась мыслями ко вчерашнему разговору с Деннисом – о том, как она мечтала, чтобы мать разыскала ее и приехала, а она повернулась бы спиной. Эта мечта никогда не стала бы явью, будь Глория более заботливой, более решительной, более отчаянной матерью. Она могла бы устроить несколько заведомо обреченных на неудачу встреч, от которых никто не выиграл бы, но зато в этом случае не было бы жара ненависти – равно как и переезда в Лондон. На глазах у растянувшейся в шезлонге матери, которая хлопает в ладоши, обливаясь слезами счастья, дочка завоевала бы титул «мисс Блэкпул». Чтобы потом выйти замуж за владельца автосалона. Это как минимум. А что, если Глория не рассталась бы с отцом Софи? Где сейчас была бы их дочь? Естественно, в Блэкпуле. И скорее всего, в универмаге «Р. Х. О. Хиллз».

Выходит, Софи была обязана матери всем – и ничем. Решив уделить ей – в благодарность за «все» – пару часов, Софи пригласила мать пройтись по магазинам. И наконец, когда им уже не нужно было смотреть друг дружке в глаза, они разговорились. Заполнять паузы и задавать вопросы оказалось куда легче, если в это время идти мимо стоек с плащами и критиковать сумочки. Мари, двоюродные братья, Лондон, Болтон, все дальше и дальше в прошлое, вплоть до отдела косметики, а потом и до школы. Но бегства Глории они не касались. Софи даже не представляла, как об этом заговорить.

– Я сказала твоему Деннису, что мне от тебя ничего не нужно, – проговорила Глория, когда они входили в универмаг «Селфриджес». – Здесь, кстати, все дороже, чем у нас.

– С чего ты взяла, что он «мой»? – удивилась Софи.

– А разве нет?

– Конечно нет, – сказала Софи. – Я помолвлена с Клайвом.

– Ты помолвлена?

– Да.

– И свадьба будет?

Почему все навязчиво рассматривали ее помолвку и будущую свадьбу как два отдельных, независимых события? Почему первое связывалось с поцелуями, а второе с беременностью? Да, одно событие может привести к другому, но для этого в промежутке много чего должно произойти. Да, подчас ей и самой приходило в голову, что их с Клайвом шансы стать мужем и женой невелики, но, когда об этом заговаривали другие, Софи чувствовала, что на нее давят.

– Конечно. Мы собираемся пожениться.

– Неужели?

– Ты не видела меня с Клайвом. Ты его не знаешь.

– Но я видела тебя с Деннисом… Он тебя бережет.

– Это его работа.

– Разве в его обязанности входит бегать за пропащими матерями и брать у них адреса?

– Напрасно он сунулся не в свое дело.

– Он к тебе неравнодушен, так ведь?

У Софи вдруг перехватило дыхание.

– Что ни говори, он очень добрый, – заключила Глория.

– Разве ты не в курсе наших с Клайвом дел?

– А откуда я могла узнать?

– Ну, была же пара каких-то журнальных статей и так далее.

Статей – так ей казалось – было множество. Агентство присылало ей вырезки. Иногда конверты приходили буквально через день.

– Наверное, не уследила, – сказала Глория.

– А по каким источникам ты следишь?

– Газет я не выписываю. Я новости смотрю.

В новостях подробности ее отношений с Клайвом не освещались.

– Неужели знакомые не приносят тебе вырванные из журналов страницы?

– Нет, – ответила Глория. – Никто не знает, что ты моя дочь.

Умение Глории хранить тайну, жертвовать материнской гордостью во искупление грехов прошлого могло бы растрогать кого угодно, но Софи неприятно поразило – просто ужалило – ее неведение. Таким, как Глория, положено быть в курсе. Софи и Клайв – знаменитости, они готовятся соединить свои судьбы, их единение – это часть имиджа. Перед тем как распрощаться, Софи накупила в привокзальном киоске целую кипу журналов и вручила матери. Хотя бы в одном из них непременно должно найтись что-нибудь по теме.

В конце недели она позвонила Диане; та привела к ней домой фотографа, и фотограф сделал множество снимков Софи, пока та готовила для Клайва эскалопы с соусом «мадейра». После обеда (опять фото – теперь с поднятыми перед камерой бокалами вина) они уселись на большие бесформенные пуфы, изображая, что разглядывают ее коллекцию пластинок (опять фото: видимость споров о «битлах» и «роллингах», сердитое тыканье пальцем и радостные улыбки); Диана, не теряя времени, задавала им вопросы о будущем. Она сделала два материала: один для «Краш», второй – для «Экспресс». После их публикации Софи почему-то стала возвращаться мыслями к разговору с матерью, раздумывать, не упустила ли что-то важное.

Билл не имел понятия, как нужно поступать с готовой книгой. Знакомых издателей у него не было. Литагентов тоже. Он даже сомневался, что сумеет всучить рукопись объемом четыреста страниц друзьям и коллегам, чтобы те отволокли ее домой, прочитали и высказали ему доброжелательные, но объективные (нет, прежде всего доброжелательные) отзывы о даровании автора как мастера художественной прозы, а следовательно, и как личности, поскольку этот роман стал, по сути своей, исповедальным. Подходящих для этого дела коллег и друзей нашлось немного. Разумеется, «Дневник парня из Сохо» был книгой не для слабонервных; Билл написал такой роман, какой хотел бы прочесть сам, и рассказал в нем правду (в своем, естественно, понимании) о таких мужчинах, как он. Нет, он не расписывал, кто, кого и как, но и не нагонял тумана, чтобы завуалировать определенные сцены. Билл даже не знал, можно такое публиковать или нет. Описанная им любовь по-прежнему оставалась под запретом; означало ли это, что рассказывать о ней тоже противозаконно?

В конце концов он решил признаться Тони, что работа завершена, и посмотреть, что будет дальше.

– Дашь почитать?

– А с какой целью?

– Я буду читать все, что ты напишешь, придурок.

– Это совсем не обязательно.

– Ну и что?

– А вдруг тебе не понравится?

– Ты об этом не узнаешь.

– Тогда какой смысл читать?

– Какой смысл вообще читать что бы то ни было? Я же не сообщаю, например, Грэму Грину, что мне не понравился его новый роман.

– Сдается мне, ты и не пишешь комедии в соавторстве с Грэмом Грином.

– Тем более не вижу причин с тобой объясняться, если мне не понравится.

– Значит, попросту скажешь, что я – гений?

– Как-то так, да.

– Тогда начнем сначала?

– В смысле?

– Тони, не согласишься ли ты прочесть мою книжку? А потом высказать свое мнение?

– И в чем разница?

– Ну как же: вначале ты меня просил, теперь я тебя прошу. Об одолжении.

– Я же не Вернон Уитфилд. Выявить слабину не сумею. Наверное, там и нет слабины.

– На кой мне Вернон Уитфилд? Просто скажи: хорошо читается или нет. Есть ли скучные куски? Отнести мне рукопись на помойку сразу или вначале показать кому-нибудь еще? И не упекут ли меня за решетку?

– Так ведь я не законник.

– Ладно, тогда так: выпрут меня с телевидения или нет? Не перестанут ли пускать в пабы? И так далее.

– Я тебя понял.

– И еще…

– Сперва надо прочесть, – сказал Тони.

– Ты быстро прочтешь?

– Быстро только кролики плодятся.

– Хочешь знать, сколько там страниц?

– Ну скажи.

– Четыреста. С двойным интервалом.

– А занудных сколько?

– Да пошел ты.

За три дня Тони проглотил рукопись дважды, но Биллу соврал, что еще не успел начать. В первый раз он читал буквально запоем и просто-напросто не придумал, что сказать, – уложив ребенка, он уединился в спальне и не выходил, пока туда, досмотрев телевизор, не вошла Джун, чтобы приготовиться ко сну.