Юрий Иванов-Милюхин - Докаюрон
Между тем, девушка продолжала вздрагивать, всхлипывать, жалобно постанывать. Светлые волосы широкой прядью сбились на одну сторону, белая шелковая кофточка измялась, задранная юбка оголила две половинки округлой попы. Пересилив страх, Дока посмотрел на подогнутые под себя ее ноги, успел заметить, что по ним на постель сбегает тоненький темный ручеек. Снова дрожь заставила высыпать на лоб мелкую холодную испарину. Протолкнув вовнутрь плотный комок слюны, он облизал пересохшие губы, попробовал что–то сказать. Но голос осел, он даже не вырвался из сдавленного горла. Дока закинул руки на спинку кровати, вытянулся в рост и уставился в потолок. Все решения уместились в одном, переданном предками через гены, бестолковом изречении: будь что будет, авось пронесет.
Так они промолчали до того момента, когда вместо тусклого света от уличного фонаря в комнату просочились живительные солнечные лучи. Заплясали в них невидимые в темноте мириады пылинок, отозвался никелированным блеском старенький будильник. Партнерша наконец–то перестала вздрагивать, лежала рядом тенью, притихшая, опустошенная. Дока боялся ее побеспокоить, закостенев в одном положении. После случившегося он не знал, какие действия нужно предпринимать, ждал, когда развязка наступит сама. От бессонной ночи голова гудела просторным чаном, заброшенные за голову руки занемели, а ноги замерзли.
Наконец, подружка глубоко вздохнула, перевернулась на спину. Дока настороженно покосился, под глазами у нее четко обозначились темные круги, увеличив и без того огромные карие зрачки. Сморгнув ресницами, она провела языком по бледным потрескавшимся губам, негромко откашлялась. И сразу болезненно сморщилась, испуганно бросила руку на низ живота:
— До сих пор болит? — хрипло спросил он.
Она помолчала, пальцами поводила по животу. С легким стоном вскинув подбородок вверх, сказала в потолок:
— Там будто глубокая рана. И кожа на ногах шуршит.
Он бросил испуганный взгляд на ее по прежнему оголенные бедра, заметил уходящие под попу черные потеки крови, которые расползлись на половину простыни. Снова под горло подкатила волна неудержимого страха, заставившая еще крепче уцепиться за спинку железной кровати. В глаза бросился неспешо отсчитывающий время будильник. С трудом вытолкнув воздух наружу, Дока обреченно признался:
— Это засохшая кровь. Много.
— Много!?. — эхом откликнулась девушка. Черты лица неторопливо исказились, она переспросила. — Как… много?
— Вся простынь в крови, — он добавил с надеждой в голосе. — Может, это менструация?
— Она прошла у меня дней десять назад…
Снова в комнате зависла тревожная тишина, нарушаемая лишь навязчивым тиканием часов. За окном загудел автомобиль, внутри дома послышалось топание ног по лестнице, заставившее Доку подобраться.
— У тебя есть вода? — когда шаги затихли, глухо спросила девушка.
— Может быть, воду у нас часто отключают.
Вопрос немного ослабил внутренне напряжение, потому что взывал к действию. Пересилив онемение рук и ног, Дока опустил пятки на пол, протопал на кухню. Из крана упала холодная струя, обрызгала мелкими каплями низ туловища. Сняв с гвоздя полотенце, он намочил его в раковине и понес в спальню.
— Я сама.
Подружка уже приподнялась с постели, отводя взгляд от окровавленной простыни, осторожно слезла с кровати и, забрав у Доки полотенце, потащилась к умывальнику…
Опершись о лудку она стояла у двери, осунувшаяся, с растекшимися под глазами темными кругами. Но по прежнему стройная, гибкая, красивая. Долго в упор рассматривала успевшего одеться бывшего ухажора напротив. Затем разлепила большие губы, заговорила, словно то, о чем хотела сказать, вынашивала всю жизнь:
— Я не жалею о том, что произошло между нами. Сама решила избавиться от запрета на любовь, поэтому пошла с тобой, — она грустно усмехнулась, заправила за ухо светлую прядь волос. — Ты даже не можешь представить, что все время после твоего отъезда на учебу и женитьбы на другой женщине я продолжала любить только тебя. Несмотря на твою подлую измену только тебя, ты это понимаешь?
— Нет… я не знаю, что говорить, — Дока нервно дернул правой щекой.
— Тебе нечего сказать, потому что ты не обладаешь и сотой долей верности, которая заложена во мне. Я всегда была уверена, что ты рожден обыкновенным кобелем, и все равно продолжала тебя любить. Безумно.
— Оставайся, и мы начнем новую жизнь, — встрепенулся было он.
— Оставайся… — с сожалением хмыкнула она. — Ты и тогда был создан не для меня, хотя не пил и не курил. А сейчас еще и опускаешься, на кухне море пустых бутылок, на полу гора окурков.
— Я брошу, даю тебе слово. Лишь бы у нас все наладилось, — заторопился он. Переступил с ноги на ногу, попытался встретиться с девушкой взглядами. — Ты мне не виришь?
— Нет, конечно, потому что знаю наверняка — горбатого исправляет лишь могила. А у тебя горбов целых три.
— Не преувеличивай, — попытался защититься он.
— Во первых, бабник, во вторых, и пьешь, и куришь, в третьих, неудачник из–за жуткой неуверенности в себе, — отчеканила она. — Могу продолжить.
— Я же даю слово, что брошу опускаться и возьмусь за себя.
— Со словом ты опоздал, его дают все, у кого за спиной эти горбы.
— Но они еще не выросли, пить–курить–гулять я по прежнему не желаю.
— Это тебе так кажется, горбы уже проросли.
Дока недоверчиво вскинул глаза, резко замотал головой:
— Я не поддамся, мы еще поборемся.
— Борись.
Девушка болезненно поморщилась, затем взялась за ручку, толкнула дверь плечом. Перед тем, как выйти в вечно темный и грязный коридор построенного еще в прошлом веке кирпичного здания, снова повернула к Доке измученное бессонной ночью лицо:
— То, о чем я мечтала все эти годы, свершилось. Ни один парень так и не сумел справиться со мной, а у тебя это получилось легко и свободно. Наверное, я желала только тебя. Но сейчас любовь моя развеялась словно дым, на душе спокойно и радостно. Спасибо, теперь я не забуду тебя по другой причине.
— О каких причинах ты говоришь?
— О праве первого мужчины. Только он достоин занять место в сердце девушки на всю оставшуюся жизнь.
— Разве это так важно?
— После стольких лет похождений… — она с натянутым смехом замотала длинными волосами, одновременно удивляясь и радуясь обретенной свободе. — Надо же, как распорядилась судьба… Гордись, ты действительно оказался у меня первым.
— Велика награда, — все еще во власти ночных страхов, пробормотал Дока. Попытался вновь удержать желанную подружку. — Оставайся, я действительно хочу начать все заново.
— Не поверишь, еще несколько часов назад я готова была опять полететь за тобой хоть на край света, — на серое лицо девушки все быстрее возвращался здоровый розовый румянец. Скоро щеки запламенели, губы наполнились живыми соками, а темные круги под глазами начали сокращаться. Уже можно было предположить, что она всего лишь не выспалась. — А теперь я по настоящему хочу встречи с парнем, который ждет меня там, в областном центре. Я поняла, что он подходит мне, а я достойна его.
— А меня ты перестала замечать? — оскорбленно покривился Дока.
— Почему же, ты по прежнему стоишь передо мной, — вдруг весело улыбнулась недавняя подружка. — Знаешь, я сейчас испытываю невероятное какое–то превращение из золушки в принцессу. Словно повзрослела на десяток лет и поумнела в несколько раз одновременно.
— Хм… ты и раньше казалась мне девушкой разумной. Но все равно, поздравляю.
— Это я должна благодарить тебя за хорошую, главное, настойчивую мужскую работу, — она приблизилась, поцеловала Доку в щеку. — Прощай, моя такая мучительная первая любовь. Навсегда.
Скрипучая обшарпанная дверь пропустила девушку в коридор и с тоскливыми звуками закрылась обратно, по деревянной лестнице простучали осторожные каблуки. Дока бросился к незашторенному окну, лбом прилип к прохладному стеклу. Она уходила от подъезда легкой походкой, лишь чуть больше отставляя круглую попу назад. Необычная за долгую скуку ночная партнерша на глазах исчезала навсегда. Дока грохнул кулаком по подоконнику, он понимал, что изменить уже ничего нельзя, потому что в многолетних мечтах о нем девушка поставила окончательную точку. Она сумела призрачные иллюзии воплотить в реальность, оставив его на том же распутье с тремя дорогами в никуда.
Глава четырнадцатая
На просторную лоджию на пятнадцатом этаже элитной гостиницы в центре столицы Нидерландов опускалась прохладная ночь. Солнце уже закатилось, черная гладь залива вдали отблескивала разноцветными электрическими бликами от вспыхнувших радужными пожарами общественных заведений по берегам и на воде. Зябко подрожав плечами, женщина поднесла ко рту тонкую черную сигарету, сделав губы подобием свежего пунцового бутона, вдохнула дым, пустила его кольцами к электрическому кренделю над головой. Мужчина бросил руки на стол, поддернув рукав пиджака, долго рассматривал светящийся зеленоватым светом золотистый циферблат. Затем поднял хрустальный фужер с рубиновым вином, неторопливо опорожнил его до дна. И тоже потянулся за сигаретами.
