Грэм Грин - Брайтонский леденец
Вдруг он услышал чье-то бормотание, круто повернувшись, оглянулся вокруг и сунул бумажку обратно в карман. На земле, в проходе между двумя лавками, сидела старуха; он увидел сморщенное, увядшее лицо – оно как бы воплощало проклятье ада. Затем до него донесся шепот:
– Благословенна ты в женах. – И он увидел, как темные пальцы перебирают четки. Она-то уж не могла быть проклята. Он смотрел на нее со страхом и любопытством – это была одна из спасенных.
7
Проснувшись в одиночестве, Роз совсем не удивилась – она ведь была новичком в царстве смертного греха и считала, что все идет как нужно. Он, наверное, ушел по делам, подумала она. Ее разбудил не назойливый треск будильника, а утренний свет, лившийся сквозь незавешенное окно. Спустя некоторое время в коридоре послышались шаги и повелительный голос позвал: «Джуди». Она лежала, раздумывая над тем, что должна делать жена… или, скорее, любовница.
Но ей не лежалось – в этом непривычном безделье было что-то пугающее. Когда ничего не делаешь – жизнь как будто не настоящая. А вдруг они считают, что она знает свои обязанности, и ждут, что она затопит печку, соберет на стол, вынесет мусор. Часы где-то пробили семь – звон был незнакомый; за всю жизнь она привыкла к звону только одних часов, никогда еще ей не приходилось слышать, чтобы часы били так неторопливо и приятно в утреннем летнем воздухе. Ей было хорошо, но немножко страшно: ведь семь часов – это ужасно поздно. Она вылезла из постели и, одеваясь, уже собралась было наспех пробормотать «Отче наш» и «Аве Мария», как вдруг снова вспомнила… Какой теперь смысл молиться? Со всем этим у нее покончено – она выбрала свой путь, если Пинки обречен на муки ада, пусть будет проклята и она.
В кувшине было только на вершок мутной, застоявшейся воды; приподняв крышку мыльницы, она обнаружила там три фунтовые бумажки и завернутые в них две полукроновые монеты. И тут же снова прикрыла мыльницу крышкой – к этому ее тоже приучили. Потом осмотрела комнату, заглянула в шкаф, нашла там жестянку с печеньем и пару сапог, под ногами у нее захрустели крошки. Взгляд ее упал на граммофонную пластинку, лежавшую на том стуле, куда она ее вчера положила, – нужно спрятать ее в шкаф, для большей сохранности. Затем она приоткрыла дверь – ни звука, никаких признаков жизни; посмотрела через перила – свежая древесина заскрипела под ее тяжестью. Где-то внизу должны быть кухня, общая комната – те места где ей следует трудиться. Она осторожно спустилась вниз. Семь часов! Какие злющие лица встретят ее сейчас! В холле ей попал под ноги комочек бумаги. Расправив его, она прочла нацарапанную карандашом записку: «Запри свою дверь. Желаем хорошо провести время». Смысл был ей непонятен, но ведь это мог быть какой-нибудь шифр. Ей пришло на ум, что это, вероятно, имеет отношение к тому странному миру, где в постели совершают грех, где люди внезапно расстаются с жизнью и где среди ночи ломятся в дверь и осыпают тебя проклятьями.
Роз отыскала спуск в подвал. На лестнице, проходившей под передней, было совсем темно, но она не знала, где выключатель. Она споткнулась и чуть не упала, но схватилась за стенку, сердце у нее забилось – ей вспомнились показания на дознании о том, как свалился Спайсер. Смерть его накладывала на дом печать значительности – ей никогда еще не приходилось бывать в таком месте, где кто-то недавно умер. Спустившись вниз, она осторожно приоткрыла первую попавшуюся дверь, готовая к тому, что сейчас ее обругают; слава богу, это была кухня, но в ней никого не оказалось. Кухня совсем не походила на все те, которые она до сих пор видела: кухня у Сноу была чистая, сверкающая, оживленная, а дома кухня была общей комнатой, где протекала вся жизнь, – там готовили и ели, хандрили, согревались в морозные вечера и дремали в креслах. Здесь же все было как в доме, предназначенном для продажи; очаг полон потухшего угля, на подоконнике пустые жестяные банки из-под сардин, под столом грязное блюдце для кошки, хоть кошки нигде не видно, в настежь открытом буфете виднелись пустые бутылки.
Она подошла и поковыряла кочергой в потухших углях, печка была на ощупь холодная – огонь не зажигали много часов или даже дней… У Роз мелькнула мысль, что ее покинули, – может, и такие вещи случаются в этом странном мире: внезапный побег, когда бросают все – пустые бутылки, свою девушку, оставив записку с тайным шифром на клочке бумаги. Когда дверь отворилась, она ожидала, что увидит полисмена.
Но это был мужчина в пижамных брюках. Он заглянул внутрь и спросил:
– Где это Джуди? – и тут только заметил ее. – Ты рано встаешь – сказал он.
– Рано? – Она не поняла, что он имеет в виду.
– Я думал, что это Джуди тут возится. Ты узнаешь меня? Я Дэллоу.
– Я подумала, может, мне печь затопить, – неуверенно объяснила она.
– Зачем это?
– Приготовить завтрак.
– Если эта баба ушла и забыла… – проворчал он. Подойдя к кухонному столу, он отодвинул ящик. – Вот, пожалуйста. И что это тебе вздумалось? Зачем тебе печка? Здесь всего хватает. – В ящике стояли стопки консервных банок – сардины, селедка…
– А чай?
Он взглянул на нее с недоумением.
– Можно подумать, что ты нарочно ищешь себе работу. Здесь никто не пьет никакого чаю. Зачем канителиться? Вон в буфете пиво, а Пинки пьет молоко прямо из бутылки. – Он поплелся обратно к двери. – Угощайся, детка, если проголодалась. А Пинки что-нибудь нужно?
– Он уже ушел.
– Господи Боже, что только творится в этом доме? – Он остановился на пороге и еще раз взглянул на нее, она стояла с беспомощно повисшими руками около потухшей печки. – Ты-то ведь не горишь желанием поработать?
– Нет, – с сомнением в голосе ответила она.
Дэллоу был озадачен.
– Не хочу я к тебе приставать, – сказал он, – ты девушка Пинки. Давай, начинай, растопляй печку, если хочешь. Я утихомирю Джуди, если она разлается, но одному Богу известно, где ты достанешь уголь. Ведь эту печку с марта не топили.
– Я не хочу занимать чужое место, – возразила Роз. – Я спустилась вниз… Я думала… надо растопить ее.
– Не к чему тебе и стараться, – ответил Дэллоу. – Вот что я тебе скажу, это дом полной свободы… – И добавил: – Ты не видала, не возится где-нибудь такая рыжая потаскушка?
– Я не видала ни души.
– Ну ладно, – сказал Дэллоу. – Мы еще увидимся.
Она снова осталась одна в холодной кухне. Не к чему стараться… Дом полной свободы… Она прислонилась к выбеленной стене и заметила старую липкую бумагу от мух, висевшую над кухонным шкафом; кто-то давным-давно поставил мышеловку около дыры в полу, но приманку стащили, а капкан захлопнулся впустую… Люди лгут, утверждая, что неважно, спишь ли ты с мужчиной или нет. После боли к тебе приходит все – свобода, независимость, новизна. В груди ее шевельнулась робкая радость и что-то похожее на гордость. Она решительно открыла дверь кухни и там, на лестнице ведущей в подвал, увидела Дэллоу и ту самую рыжую потаскушку, которую он называл Джуди. Они стояли, слившись в поцелуе, поза их выражала неистовую страсть – они словно стремились нанести друг другу величайший вред, на который каждый из них был способен. На женщине был темно-розовый халат с пучком пыльных бумажных маков – реликвия, сохранившаяся еще со Дня поминовения. В то время как их губы впивались друг в друга, часы приятно пробили половину. Роз смотрела на них, стоя у подножья лестницы. За одну ночь она прожила целую вечность. Теперь она знала об этом все.
Женщина заметила ее и оторвала губы от губ Дэллоу.
– Ну вот, – проговорила она, – а это еще кто такая?
– Это девушка Пинки, – объяснил Дэллоу.
– Рановато ты поднялась. Проголодалась, что ли?
– Нет. Просто я подумала… может, мне печку растопить.
– Мы не часто топим эту печку, – ответила женщина, – жизнь слишком коротка.
Вокруг рта у нее были маленькие прыщики. Она казалась чрезвычайно общительной. Пригладив рукой свои волосы, она спустилась вниз по лестнице к Роз и прижала к ее щеке губы, влажные и цепкие, как морской анемон. От нее слегка пахло застоявшимися духами «Калифорнийский мак».
– Ну, дорогая, – воскликнула она, – теперь ты одна из наших. – Широким жестом она как бы представила Роз полуголого мужчину, темную пустую лестницу, убогую кухню. Затем зашептала тихо, так, чтобы Дэллоу не мог ее расслышать: – Ты ведь никому не скажешь, милочка, что видела нас? Билли взбесится, а ведь в этом ничего нет плохого, право же, совсем ничего.
Роз молча кивнула головой; эта чужая страна слишком быстро ее засасывала – едва успела пройти через таможню, как уже подписаны документы о гражданстве и она внесена в список призывников…
– Ты просто прелесть, – воскликнула женщина. – Любой друг Пинки – всем нам тоже друг. Скоро ты увидишь наших мальчиков.
– Сомневаюсь, – заметил Дэллоу с верхней площадки.
– Почему ты так думаешь?…
– Нам придется серьезно потолковать с Пинки.
