Ирина Волчок - Прайд окаянных феминисток
Наталья не доплакала, вылезла из ванны, торопливо оделась и, на ходу свирепо раздирая расческой мокрые пряди волос, которые — даже мокрые! — не желали ложиться как надо, а желали торчать, как им заблагорассудится, поспешила к себе, боясь пропустить что-нибудь важное. Она как раз пробиралась через свой уже вполне сносно прополотый огород, когда на улице рядом с калиткой остановилась незнакомая ярко-желтая машинка, маленькая и забавная, как из мультфильма, хлопнула дверца — и от смешной машинки к калитке быстро зашагала хмурая Ядвига Карловна, кажется, даже злая Ядвига Карловна, потому что калитку она распахнула рывком, закрыть за собой и не подумала, а увидев Наталью, вместо приветствия возмущенно закричала:
— Меня надуть решили! А?! Меня! Дебилы недоделанные! В землю вобью! По самые ноздри! В асфальт закатаю!
— Что? — Наталья остановилась посреди грядки, уронила расческу и испуганно уставилась на страшную в гневе Ядвигу Карловну. — Кто решил? Мы? Почему надуть?..
— Еще бы вы решили меня надуть, — саркастически хмыкнула Ядвига Карловна, мгновенно успокаиваясь. С интересом присмотрелась к Наталье и неожиданно спросила: — Вы голову чем моете? Шампунь какой-то специальный? Или травки? Старинный рецепт? Поделитесь секретом. Волосы-то какие, а?!
— Голову мою? — не сразу поняла Наталья. — А, шампунь… Да нет, ничего такого. Мою чем попало. Сегодня вот «Тайдом» пришлось, а то лак не смывался.
— С ума сойти, — весело позавидовала Ядвига Карловна. — То-то Борисов с ума и сошел… Кстати, о сумасшедших — где этот вурдалак? Времени у меня — в обрез. Еще с этими дебилами разбираться, которые надуть меня решили. Меня! Вот ведь дебилы…
Из-за угла дома выглянул Полинин брат с Любочкой на плечах, помахал рукой, скрылся, через минуту показался уже без Любочки и широко зашагал к ним, на ходу прижимая к уху мобильник. Когда подходил, Наталья уловила самый конец разговора — что-то про деньги и про информацию, которая дороже денег. Ну да, у него же бизнес. Он свои дела бросить ради их дел не может, это понятно. Понятно, но… обидно.
Полинин брат подошел, сунул телефон в карман, чмокнул Ядвигу Карловну в макушку, одобрительно улыбнулся, глядя на мокрые волосы Натальи, и деловито сказал:
— Придется в розовых кустах говорить. Там, за домом, девочки хозяйничают, что их опять туда-сюда гонять… Нехорошо.
И повел Ядвигу Карловну в любимое укрытие Натальи, как к себе домой. Как будто он тут уже хозяин. Хотя какая разница… Ведь она сама уже на все согласилась, лишь бы Любочку не отобрали. Наталья нашла в траве расческу и пошла за ними, на ходу машинально опять раздирая волосы и уже ни о чем не думая. Она устала думать. Думала, думала… И к чему это привело? Пусть теперь они думают, может быть, у них лучше получится. Юристы.
Юристы сидели на деревянном диване рядышком, склонившись над бумагами, лежащими на зеленом пластмассовом столе, и думали вслух, довольно громко и эмоционально, но не перебивая друг друга, а вроде бы дополняя и уточняя. Примерно так разговаривали Вера-Надя, только не между собой, а с кем-нибудь третьим. Между собой Вера-Надя разговаривали взглядами, улыбками и шевелением бровей. Наталья села на диван с краю и стала молча слушать, честно пытаясь вникнуть в смысл всех этих юридических тонкостей. Кто хоть такие формулировки выдумывает? И зачем? Нормальный человек сроду не поймет ничего в этом нагромождении сложноподчиненного, причастного, деепричастного, пересыпанного специальными терминами и нарезанного на пункты… Или затем и придумали, чтобы нормальный человек ничего не понял?
Юристы вдруг заговорили человеческим языком, и Наталья стала прислушиваться.
— Ты молодец, ягода малина, — с восхищением говорил Полинин брат. — Ты гениальный профи с очень большой буквы. За полчаса столько узнать! Уважаю. А Немирову я перекуплю, куда она денется…
— Ты тоже не совсем дурак, — хладнокровно отвечала Ядвига Карловна. — Ты бы тоже кой-чего достиг, если бы по профилю работал. С прессой — это ты хорошо придумал, даже мне в голову как-то не пришло. А если и публикация, и передача, и регистрация сразу — так и экспертиза дело десятое… Хотя если хоть немного совпадет — это хорошо. Эх, Борисов, втравливаешь ты меня в уголовщину! Наталья Владимировна, вы возникшие разногласия по поводу законного брака с присутствующим здесь гражданином урегулировали?
— А? — будто очнулась Наталья. — С гражданином?.. Да… С присутствующим…
— Она согласилась, — со сдержанной гордостью перевел ее ответ Полинин брат. — Я же говорил!
— Заткнись, — ласково посоветовала Ядвига Карловна. — Наталья Владимировна, на что именно вы согласились?
— На все, — подумав, ответила Наталья.
Расческа сломалась в ее волосах, она сунула половинки в карман халата и принялась выбирать из подсохшей гривы отломившиеся расчесочьи зубцы, уже не очень слушая, как Ядвига Карловна деловито говорит в свой телефон: «Стас, у тебя никого срочно не привезли? Хорошо, мы будем через двадцать минут», — а Полинин брат слушает свой телефон, время от времени одобрительно говоря: «Правильно». Она вытащила из кармана халата свой телефон, повесила его на шею и рассеянно отметила, что сегодня ей никто не звонил. И она никому, кроме Полининого брата, не звонила. Вот вам и Смольный на проводе… Похоже, штаб закрылся. За ненадобностью. Ну и пусть. В конце концов, она страшно устала быть штабом и сама передала власть в другие руки. Теперь что ж… Теперь ей остается только подчиняться, ждать и надеяться, что эту власть не используют против нее.
Вот она и подчинялась, ждала и надеялась. Все происходило в ее присутствии, как и обещал Полинин брат. Но все происходило, строго говоря, без ее участия. Она была просто свидетелем событий. Зрителем. Причем зрителем бестолковым, который не понимает и половины того, что видит и слышит.
В больнице она просто держала Любочку на руках и тупо наблюдала, как Ядвига Карловна и ее муж, который, оказывается, был каким-то кардиологическим светилом, долго кричали друг на друга, а потом поцеловались, и Ядвига Карловна убежала, а ее муж повел Полининого брата, Наталью и Любочку в другое отделение, по пути крича теперь на Полининого брата. Наталья даже чуть не сказала, что кричать нехорошо, но Полинин брат смеялся, и Любочка тоже почему-то смеялась, и Наталья промолчала. Кто их знает, может, так нужно… Она ведь просто зритель, который ничего не понимает. Потом у Любочки брали кровь, а Наталья сидела рядом, держала Любочку за руку и боялась, что Любочке больно. Но Любочка вдруг спросила: «Бэтээр, тебе не больно?» — и Наталья опять как-то отстраненно удивилась: а он-то здесь при чем? Проследила за озабоченным взглядом Любочки, увидела, что у него тоже берут кровь, и только тогда вспомнила: ну да, генетическая экспертиза… А в машине по дороге домой опять забыла, молча сидела, держала Любочку на коленях, слушала, как та рассказывает Полининому брату о том, что девочки собирались приготовить сегодня на обед, и с вялым раздражением думала: обед был час назад! То есть должен был быть. Нарушили режим, схватили голодного ребенка, повезли незнамо куда, не знамо зачем!
И даже у себя дома, вернее — за домом, в собственном дворе, за собственным столом, Наталья чувствовала себя посторонним зрителем, присутствие которого в общем-то и не обязательно. Девочки сами приготовили обед, и сами накрыли на стол, и сами хозяйничали за столом… Впрочем, ради справедливости надо сказать, что почти всегда так было. Но она хотя бы всегда знала, что именно приготовили на обед, и кто приглашен, и кто на каком месте будет сидеть… А сегодня за столом собралось столько народу, будто чей то день рождения отмечают, и Наталья даже начала было всерьез вспоминать, какой сегодня праздник… Может быть, даже и вспомнила бы, но тут из-за стола поднялся Полинин брат, постучал ножом о стакан и торжественно объявил:
— Дамы и господа! Минутку внимания. В присутствии свидетелей… Я хочу сказать — это хорошо, что все собрались… Все свои… Да, так вот. В присутствии всех я прошу руки Натальи Владимировны Луниной.
— Дикси, — в полной тишине шепнула Полина и молитвенно закатила глаза.
Анастасия Сергеевна и Степан Михайлович пихнули друг друга локтями и с гордостью уставились на Полининого брата.
Вера-Надя переглянулись и с ожиданием уставились на Наталью. Три мамы Натальиных детей, снятые на время обеда с сельхозработ, одинаково закрыли рты ладошками и уставились друг на друга. Менты, наоборот, опустили глаза и сделали непроницаемые лица. У Натальи на коленях шевельнулась Любочка, обвела всех тревожным взглядом и спросила:
— Руки — это как?.. Зачем?
— Это он жениться на тете Наташе хочет, — солидно объяснил тот из близнецов, который цыган. — Когда жениться хотят, всегда руку просят.
— И сердце, — добавил тот близнец, который белорус. — Руку и сердце. Я читал.
