Ирина Волчок - Прайд окаянных феминисток
Сердце у нее противно трепыхнулось и заныло, и настроение опять испортилось. Это из-за Любочкиных слов. Хотя, по логике вещей, из-за Любочкиных слов настроение портиться не должно. Любочка с Бэтээром вообще ничего не боится — ведь это очень хорошо, правильно? Конечно, хорошо… Но себе-то врать не надо. Эта логика вещей Наталье не нравится. Неприятна ей эта логика вещей. Это называется ревностью, вот как это называется. Стыдно и… страшно. Как-то уж очень быстро Любочка к нему привыкла. И даже не просто привыкла, а, кажется, привязалась накрепко, и это еще один аргумент в защиту его планов и намерений.
Любочка за руку привела ее к столу за домом, вокруг которого уже собрались все и в нетерпении ожидали ее появления, а как только дождались — тут же начали рассаживаться в привычном уже порядке, только Полинин брат почему-то стоял столбом и таращился на нее.
— В чем дело, Тимур Романович? — спросила Наталья, стараясь не показывать раздражения, потому что Любочка отпустила ее руку и, кажется, опять собралась идти к нему. — Вам негде сесть? Девочки, почему у дяди Тимура нет табуретки?
— Все у него есть, — недовольно проворчала Полина и дернула брата за руку. — Бэтээр, сядь как человек! Опять задумываться стал, да?
Полинин брат плюхнулся на свое место, не отрывая взгляда от Натальи, повертел ладонями вокруг головы и с ужасом спросил:
— Это что такое?
— Это прическа, — холодно объяснила она, предостерегающе взглянув на Полину, которая начала стремительно краснеть и гневно сверкать на брата глазами. — Женщины иногда делают прически. Вы не в курсе?.. Некоторые даже часто делают, если обстоятельства требуют. Торжественное событие, выход в свет, переговоры на высшем уровне… мало ли.
— А, ну да… — Полинин брат немножко успокоился, но глаз с нее не спускал. — Выход в свет и переговоры… А потом можно будет ее сделать, как раньше была?
— А потом и делать ничего не придется, она сама сделается, зараза…
Глубокий вдох, медленный выдох… Ну вот с какой стати она сорвалась? Не хватало еще из-за пустяков всяких злиться. Сейчас ей надо быть очень спокойной и собранной, готовиться к разговору и думать о Любочке.
Любочка сунулась ей под локоть и деловито полезла на колени. Хорошая примета. Все получится.
Наталья молча ела, кормила Любочку, равнодушно слушала, как Вера-Надя рассказывают Полининому брату историю безвременной гибели ее косы и последующих за этим жестоких, но безрезультатных репрессий против свободолюбивых волос, ловила тревожно-вопросительные взгляды Полины и рассеянно отвечала на них взглядами успокаивающими, а сама все время думала: все получится. Нет никаких причин для тревог и волнений… А если даже и есть, то волю тревогам и волнениям давать нельзя, она по собственному опыту знала, что отрицательные эмоции, вырвавшись на волю, в момент распоясываются до бозобразия и начинают хозяйничать в жизни человека, как варвары-завоеватели. Чтобы самой быть хозяйкой собственной жизни, надо держать отрицательные эмоции на цепи. Она это умеет, уж что-что, а это она умела всю жизнь. Иначе по крайней мере полдюжины подонков уж точно бы пристрелила насовсем, правильно?
— Тетя Наташа, вам, наверное, пора уже? — Любочка шевельнулась в кольце ее рук, запрокинула голову, серьезно и внимательно смотрела ей в лицо.
И все сидели молча, смотрели на нее точно так же. Неужели так заметно, что она дрожит от страха? Ну, не дрожит еще, но, кажется, очень близка к этому.
— Пора, — буднично сказала Наталья и поднялась, не выпуская Любочку из рук. — Я, наверное, не надолго. Но на всякий случай начинайте готовить обед без меня. И если к обеду не вернусь, специально не ждите… Хотя я постараюсь не задерживаться.
— Я отвезу! — Полинин брат вскочил и стал торопливо шарить по карманам, выкладывая на стол уйму всякого мусора. Наконец нашел ключи от машины, отложил их в сторонку и стал опять рассовывать остальной мусор по карманам. Вот странно — еще вчера эта его привычка Наталью страшно забавляла.
— Нет! — возразила она более резко, чем собиралась. Героическим усилием воли подавила раздражение и объяснила уже гораздо спокойнее. — С детьми кто-то ведь должен остаться, правильно? К тому же, я немножко пешком хотела погулять, пока не жарко.
— Хорошо, — покорно согласился он и пошел к ней, заранее протягивая руки к Любочке.
Нет, не к Любочке. К ее сотовому. Подошел, за шнурок выдернул телефон у нее из-за пазухи — быстро, Наталья даже хотя бы отступить не успела, — понажимал какие-то кнопки и повернул телефон экраном к ней:
— Я свой номер записал. Под экстренный вызов. На всякий случай. Я буду ждать звонка… Мы все будем ждать.
Сложил телефон, спокойно сунул его ей за пазуху, а потом уже вынул Любочку у нее из рук. Накостылять бы ему сейчас по шее… Какой разврат!.. Как будто имеет на это право!.. При детях!.. Как она в глаза им будет смотреть?!
Странно, но дети, кажется, ничего не заметили. Не обратили внимания, как будто такое поведение в порядке вещей. Как будто Полинин брат действительно имеет на это право… А впрочем, что она ко всему придирается? Ну, боится, ну, нервничает… Так ведь и все боятся и нервничают. Даже Полинин брат, хоть и мужик.
Эта мысль странным образом успокоила ее, и по дороге к мэрии она уже почти не тряслась от страха, и даже за пару остановок вышла из автобуса и неторопливо пошла пешком — куда торопиться? Времени еще много, приходить заранее незачем, погода замечательная, пешие прогулки очень благотворно влияют на нервную систему, и вообще все будет хорошо…
Римма Владимировна смотрела на нее сочувственно и озабоченно и говорила доверительным голосом:
— Я ведь этого сама не решаю, вы ведь понимаете… Кандидатуры будут рассматриваться очень внимательно, вы мне поверьте. Если бы моя воля — то, конечно, только вы! Конечно! Но у вас уже двое, и вы, извините, одинокая женщина, и материальное положение… Это обязательно в расчет принимать будут, тут уж никуда не денешься. А Бушковские бездетны, уже давно хотели ребенка взять, а когда и по телевизору, и в газетах — вот сразу и решили. Они вполне состоятельные, еще достаточно молодые, он — очень перспективный, в Москве работу предлагают. Но он сомневался, потому что квартиру покупать придется, или снимать пока — страшно неудобно, вы ведь понимаете… А тут и с квартирой вопрос решился бы, и у ребенка оба родителя, и с работой все устроится. Желающие удочерить Любу еще есть, и даже много… Четырнадцать семейных пар. И еще несколько одиноких женщин. Но кандидатуры одиноких вряд ли даже рассматриваться будут, вы ведь понимаете…
— Понимаю, — с трудом сказала Наталья, едва сдерживая неистовое, слепящее бешенство. — Перспективным Бушковским очень кстати квартира Любочкиной бабушки в Москве. Если они давно хотели взять ребенка, то почему до сих пор не взяли? Или дети с московской квартирой не попадались?
— Ну, что вы! — укоризненно вскричала Римма Владимировна и даже засмеялась как бы с недоверчивым удивлением. — Это совершенно ни при чем! Бушковские — очень солидные люди, во всех отношениях положительные, он себя очень хорошо зарекомендовал, его и руководство ценит, и подчиненные уважают… Но главное — семья! Вы ведь понимаете! Муж и жена! Отец и мать! Это ведь очень важно, чтобы у ребенка были и отец, и мать! И вообще, почему мы говорим о них? Все семейные пары будут рассматриваться очень внимательно.
— Вот это хорошо, — злобно одобрила Наталья. — Это очень правильно. Дело в том, что я тоже семейная пара… То есть замуж выхожу. Причем — за миллионера.
— Замуж? — заметно растерялась Римма Владимировна. — Как же это?.. Когда?
— Завтра. Или послезавтра… Не помню. Это не важно. Важно то, что ему на Любочкину квартиру наплевать. Ему Любочка нужна, а не ее квартира. Может быть, чтобы не обижать Бушковских, мы поделимся, а? Им — квартиру, нам — Любочку… Мой муж им и билеты на поезд купит. Или сам на машине отвезет. С охраной…
Наталья замолчала и перевела дух. Что она на Римму Владимировну-то насыпалась, при чем тут Римма Владимировна… Действительно ведь — ничего она сама не решает.
— А кто он? — с живым интересом вдруг спросила Римма Владимировна, будто и не слышала только что грубых Натальиных речей. — Кто ваш муж? Ну, тот, за кого вы завтра выходите? Он действительно миллионер? Из местных? Из бизнеса или из политики?
— Да это не самое главное, — уже совсем не скрывая злобного торжества, заявила Наталья. — Самое главное — это то, что он настоящий отец Любочки. Он все эти годы и Любочку, и ее мать везде искал. И тоже, как и Бушковские, узнал случайно, благодаря нашим средствам массовой информации. Спасибо им большое. А то мы так бы и не познакомились.
— Ага… — Римма Владимировна что-то лихорадочно обдумывала. — Тогда конечно… а то, что он родной отец, — это официально доказано?
