Тимур Зульфикаров - Изумруды, рубины, алмазы мудрости в необъятном песке бытия
Говорят, что Великий полководец встал надолго у этого озера, плененный его неземной красой…
Говорят, что озеро заворожило Его, и Он остановил кровоалчущих воинов своих и пенных коней своих…
Остановил гонные полчища свои, остановил войну, и долго задумчиво стоял у серебристых вечных вод…
И долго жег здесь костры…
И доселе в тайных пещерах тлеют угли тех кострищ…
Говорят, что в озере утонул любимый конь Александра Македонского — Буцефал, тоже околдованный гибельной красотою озера…
Тогда потрясенный Полководец, протрезвев от смерти коня, почуяв гибельность красоты, двинул свою армию на Индию…
Война выше Красоты…
Война сама — Высшая Красота…
Смерть в бою — Высшая Красота…
Только любовь к Богу — выше…
Но!.. но!.. но!..
Говорят, что летними полнолунными ночами Буцефал выходит из вод и в прибрежных кустах тяньшаньской рябины, благовонного тополя, арчи, облепихи — конь, как человек, тяжко протяжно рыдает…
Он рыдает не о своей внезапной гибели в ледяном серебре озера…
Он рыдает о своем Великом Хозяине… который остановил армию, который остановил войну, плененный красотой озера… и стал забывать о том, что Он — Великий Воин…
Тогда Буцефал вошел в лед смертельных вод… чтобы Александр Македонский понял гибельность Красоты и разлюбил озеро…
И вот Буцефал рыдает о Великом Прошлом человечества, о великих царях…
Говорят, что озеро Искандер-куль — это слезы Буцефала…
И эти слезы не дают высохнуть озеру…
О Господь!
А, может, все моря, озера, океаны — это слезы Ушедших Усопших, рыдающих о своем Великом Прошлом…
О Боже!.. О Боже!.. О Боже…
И я хочу утонуть в Искандер-куле, чтобы, как Буцефал, воскресать в лунные летние ночи и сладостно протяжно рыдать с того света о земном Прошлом…
Да вода в древнем озере хладна, как лед…
О Боже!.. я же пришел умереть…
И что же?..
И ухожу от озера…
…И опять я бреду по Фанским горам…
Глава XIII
ГОРА САРЫ-ШАХ
…И я бреду у горы Сары-шах…
Устал я от красоты Искандер-куля…
И гляжу на снежную вершину Сары-шах…
От солнечных альпийских снегов слезятся глаза мои… но и наполняются хрустальным целительным очистительным светом…
О Боже!.. райское виденье что ли?..
Иль я уже умер и бреду по раю?..
Русоволосая снежновласая дева? жена? машет мне со снежной слепящей горы…
Чудится мне в девственных снегах русский домик… изба… под изумрудной арчою…
И садик из альпийских берез… и тополейтуранг…
И куст персидской сирени склонился над бедной калиткой…
Запах сирени чудится мне — доходит до ноздрей моих…
А русоволосая дальная высокогорная машет мне рукой веселой…
Тут молодой улыбчивый таджик-согдиец в белопенной бухарской чалме шейха обнимает осторожно бережно русоволосую — и вот уже они вместе машут мне руками, как крыльями…
Машут… а не манят…
Потому что когда усопшие манят — это к смерти а они машут о жизни…
О Боже…
Откуда тут русская изба… откуда тут русские березы… откуда тут русоволосая…
Но тут согдиец сонно снимает бухарскую обильную чалму… и как из кокона выбирают тянут шелковую нить — так он выбирает из чалмы бесконечный загробный саван…
Если бухарские шейхи умирали в дороге — чалма становилась им саваном…
И вот согдиец бесконечным саваном начинает окружать обнимать одевать пеленать избу… садик березовый… куст персидской сирени… калитку… русоволосую… и всю гору Сары-шах…
Саван бесконечен…чалма не кончается… но потом она иссякает становясь необъятным саваном… и является голова согдийца… нагобритая голова мусульманина с тремя свежегранатовыми ранами от пуль… три пули на одну голову… щедро…
И тут белое хрустальное облако похожее на летучую стаю лебедей или на богатое стадо белорунных коз — наплывает на гору Сары-шах… и заволакивает забирает ее…
Веет снежной облачной сыростью…
Белесая снежная тьма находит на гору и на меня… и на русоволосую… и на раненого… уже убитого…
Господь мой!..
Но я успел узнать их… успел увидеть… в их маленькой уже заснеженной райской вечной обители… у бедняков — бедны и райские обители… но сладки…
…Отец Касым безвинно убиенный… и матушка Людмила…
Вы и оттуда пожалели меня — и саваном закрылись…
Я скоро…
Я открою заснеженную заждавшуюся калитку…
И вдохну густой мед персидской сирени…
Глава XIV
СТРАНСТВИЯ
…Человек путешествует по миру, чтобы увидеть узнать восхититься — насколько велик и необъятен Творец всех народов и человеков… насколько велик замысел Бога…
И чтобы не замыкаться в своем народе в своем огороде…
И я бреду по Фанским горам
И весна уже перешла в лето…
Но хлад высокогорных ледников несметен… сокровенен… девственен… бесследен…
Как смерть близкая моя…
И что человек страшится смерти, когда смерть — лишь тропинка среди мириадов троп и дорог, лишь ручей — в океане бытия и небытия, лишь дерево — в необъятном лесу, лишь капля — в несметном потоке перевоплощений… лишь мостик — из вечности в вечность…
Мириады смертей — мотыльков однодневных бабочек летели и истлели до тебя и мириады — полетят после тебя…
И ты — лишь бабочка-мотылек однодневка…
И что стоят твои страхи? печали? боли? смерти?
слезы бабочки рыданья-лепет мотылька…
Но! Аллаху Акбар! Велик Аллах! Велик Творец…
И велик двуногий божий раб, у которого в душе — Всевышний Бог…
А Бог не может умереть…
Айхххххйа!..
…Я бреду по Фанским горам…
Уже жара…
Глава XV
АЗИАТСКАЯ АЗЬЯТСКАЯ ЖАРА
…Я пал упал в древний пыльный жаркий родной колыбельный колодезь Азьи родины моей
Я на дне Азьи моей
Уже не слышно голосов далекой дождливой душецелительной возлюбленной Руси родины моей
О мне бы поселиться с юницей таджичкой древней согдианкой в богозабытом кишлаке
И породить десять детей и раствориться бесследно безымянно в чадах в камнях в мухах в деревах в родниках
О Боже! О Аллах! О Будда! О Христос! О где я? что я?
Я растворяюсь рассыпаюсь разбегаюсь размываюсь средь жарких горящих солнечных камней дерев облаков мух птиц ящериц овец и средь ледяных алмазных рек
Я кто я что я где где где я где
Я овца коза на горе я корова я змея гюрза от жары жалящая самое себя я кузнечик горящий высохший треснувший разорвавшийся от зноя в горящей колючей траве я цикада охрипшая от зноя я рыба в ледяной воде… я задыхаюсь разрываюсь дышу опаляюсь солнечным огнем… я ненавижу солнце… я ящерица сгоревшая дотла до костей в кишащем кипящем песке…
О Боже о Аллах о Будда о Христос о все пророки о Боже я уже не человек
О Боже дай мне выйти выжить выбраться из святого Колодца Летней Горящей Азьи Азьи азьи из родного первобытия из первотворенья из первотеста из первохаоса из первопечи хотя бы обгоревшим первочеловеком…
О Творец! дай! мне! еще! побыть! потомиться! сладко! человеком!..
Пред Колесом Сансары перед Колесом Перерождений тоже обгоревшим…
Ейххххйе!..
Я бреду брегом дикопенной дикоярой реки Артучь…
Глава XVI
РОЖДЕСТВО
Ейххххйе…
Передо мной плывет стоит каменный нищий богозабытый кишлак дикий дикорастущий… кишлак забывший даже свое имя безымянный камень…
Вертеп с дикими мохнатыми ослами козами баранами дикорастущими на скалах неистовых обрывистых
Вертеп свеж… камни свежи остры первозданны…
Какие-то люди в гранатовых дряхлых глухих одеждах чекменях халатах тревожно мечутся в камнях близ каменной согбенной кибитки мазанки лазоревой колыбельки…
Я гляжу через бешеную горную реку Артучь на каменные ясли… на диких животных… на мечущихся гранатовых людей…
Среди них старуха-доя с кумганом родниковой воды — такие кумганы бывают у повитух кишлачных…
Кто-то рождается там… чабан… иль рыбарь…
Кто еще может родиться в диких камнях… средь диких людей и зверей…
Река дымится бешенопенная…
Я гляжу на дикий каменный фан-ягнобский кишлак… на каменный вертеп… на каменные ясли…
Веет хрустальным хладом кружевным хрустальной ледяной реки реки реки…
Веет вечным хладом близких альпийских ледников… лугов… родников…
Я чую что-то… вселенскую весть в диком богозабытом кишлаке что ли… что ли…
Нет! нет! нет… да что я…
Кто может родиться в диком кишлаке безымянном…
