Карен Бликсен - Прощай, Африка!
Когда я вернулась к моим гостям, чайник на каменном столе был еще такой горячий, что я обожгла пальцы. Наверно, Пророк испытал то же самое, когда он опрокинул кувшин с водой и архангел Гавриил вознес его на седьмое небо, а когда он вернулся, вода из опрокинутого кувшина еще не успела вытечь.
В горах Нгонго жила еще пара орлов. Бывало, Деннис после полудня говорил: «Полетим в гости к орлам!» Однажды я видела, как один из них сидел на камне, ближе к вершине горы, и как он взлетал оттуда, но обычно их жизнь проходила в полете. Много раз мы гонялись за одним из этих орлов, кружили, ложась то на одно крыло, то на другое, и мне кажется, что зоркая птица просто играла с нами. Однажды, когда мы летели рядом, Деннис на миг заглушил мотор и мы услышали крик орла.
Туземцам нравился наш самолет, и было время, когда среди них пошла мода — рисовать его, и я часто находила на кухонном столе или в кухне на стенке «портреты» самолета с тщательно выписанными буквами на борту: АБАК. Но всерьез ни наша машина, ни наши полеты их не интересовали.
Туземцы не любят скорость, как мы не любим шум, в лучшем случае они с трудом ее терпят. И со временем они в ладу: им не приходит в голову его «коротать» или «убивать». Собственно, чем больше времени у них отнимаешь, тем больше они это ценят; если поручаешь туземцу племени кикуйю подержать твою лошадь, пока ты сидишь в гостях, то по его лицу видно: он надеется, ты просидишь в гостях очень, очень долго. Он никак не проводит время — он садится на землю и живет.
Не любят туземцы и всякие машины, всякую механику. Компания молодых людей увлекалась, как увлекается молодежь, европейской модой на автомобили, но один старик из племени кикуйю сказал мне, что они умрут молодыми, и вполне возможно, он был прав: все ренегаты происходят от дурного корня, от слабых отцов. Есть изобретения европейцев, которые приводят туземцев в восторг и очень ими ценятся — например, спички, велосипед и винтовка, но они мигом выбросят их из головы, стоит только заговорить о корове.
Фрэнк Грисвольд-Уильямс из Кидонгской Долины взял с собой туземца из племени масаи в Англию, конюшим, и рассказывал мне, что через неделю этот юнец проминал его лошадей в Гайд-Парке, как будто родился в Лондоне. Когда этот человек вернулся в Африку, я спросила его, что ему больше всего понравилось в Англии. Он задумался всерьез и после очень долгой паузы ответил, что у белых людей очень красивые мосты.
Я ни разу не встречала старого туземца, который бы не относился к предметам, которые движутся сами собой, без видимого участия человека или сил природы, с недоверием и не испытывал бы при этом чего-то похожего на стыд. Дух человеческий всегда восстает против колдовства, для человека это занятие неподобающее. Быть может, он и заинтересуется результатами) но вникать в подробности кухни не станет; никто еще не пробовал выпытать у ведьмы, по какому рецепту она готовит свое зелье.
Однажды, когда мы с Деннисом после полета приземлились на лугу у нас на ферме, к нам подошел старик из племени кикуйю и заговорил:
— Нынче вы были очень высоко, — сказал он. — Мы вас даже не видели, только слышали: жужжит, как шмель. Я согласилась: мы и вправду летали высоко.
— А Бога вы там видели? — спросил он.
— Нет, Ндветти, — сказала я. — Бога мы не видели.
— Ага, значит, вы летали не так уж высоко, — сказал он. — А скажите-ка мне, сможете ли вы взлететь так высоко, чтобы увидеть Его?
— Не знаю, Ндветти, — сказала я.
— А вы, Бэдар, — сказал он, обращаясь к Деннису, — как по-вашему, можете вы подняться на вашем самолете так высоко, чтобы увидеть Бога?
— Честно говоря, не знаю, — ответил Деннис.
— Тогда, — сказал Ндветти, — я никак не пойму, зачем вы двое туда летаете.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Из записной книжки иммигрантки
Дикари спасают дикую природу
Мой управляющий во время войны скупал быков для армии. Он мне рассказывал, что купил тогда у масаи молодых бычков, рожденных от домашних коров и буйволов. У нас много спорили о том, можно ли скрещивать домашний скот с дикими животными; не раз пытались вывести низкорослых лошадок, хорошо приспособленных к местным условиям, скрещивая домашних лошадей с зебрами, хотя сама я таких помесей никогда не видела. Но мой управляющий уверял, что купленные им бычки, действительно, наполовину буйволы. Масаи рассказали ему, что они росли медленнее, чем обычные телята; масаи гордились этими бычками, но все же с радостью поспешили сбыть их с рук — уж очень они были дикие.
Трудно было приучить этих бычков к ярму и упряжи. Особенно замучил моего управляющего и его туземцев один молодой очень сильный бычок. Он с ревом, с пеной у рта, бросался на людей, ломал одно ярмо за другим, а когда его привязывали, рыл землю, подымая тучи черной пыли, таращил налитые кровью глаза, и кровь текла у него из ноздрей, как уверяли погонщики. В конце концов, эта борьба вконец измучила и неукротимую тварь, и человека, пот с него тек ручьями, все тело ломило.
— Пришлось, в конце концов, чтобы укротить сердце этого бычка, — рассказывал мой управляющий, — бросить его в загон к волам) крепко спутав ему все четыре ноги и надев тугой ремень на морду, но и тут, когда он молча лежал на земле, связанный, у него из обеих ноздрей вырывался горячий пар и он страшно храпел и пыхтел. А я все надеялся, что он будет много лет покорно ходить в упряжке. Я лег спать в палатке, и мне снился этот черный бык. Разбудил меня дикий шум, лай собак и вопли моих туземцев у загона. Два пастушонка, трясущиеся от страха, вбежали ко мне в палатку и крикнули, что, кажется, лев забрался в загон к волам. Мы побежали туда с фонарями, я взял и свою винтовку. Когда мы подбежали к загону, шум уже немного утих. При свете фонарей я увидел, что какой-то пятнистый зверь мелькнул и был таков. Оказывается, леопард добрался до спутанного быка и отгрыз у него правую заднюю ногу. Теперь ему уже никогда не ходить в упряжке.
— Тогда я взял винтовку, — добавил мой управляющий, — и пристрелил быка.
Жуки-светляки
У нас в горах, когда кончается долгий сезон дождей и в первую неделю июня ночами уже холодает, в лесах появляются жуки-светляки.
Вечером видишь всего две или три непоседливые одинокие звездочки; они плывут в прозрачном воздухе, поднимаясь и опускаясь, как на волнах, а порой словно приседая в реверансе. И в ритме полета они гасят и снова зажигают свои крошечные фонарики. Можете поймать такое насекомое, и оно будет светиться у вас на ладони, испуская диковинный прерывистый свет, словно передает шифрованное секретное послание, а на ладони у вас мерцает бледно-зеленое маленькое пятно. На следующую ночь уже сотни и сотни огоньков мелькают в лесной чаще.
Странно, но они почему-то держатся на определенной высоте — в четырех или пяти футах над землей. Тут поневоле вообразишь, что целая толпа детишек лет шести-семи бежит по ночному лесу, неся свечи или лучинки, горящие волшебным огнем, и малыши весело скачут и приплясывают на бегу. В лесу кипит привольная, развеселая жизнь — и царит полнейшее безмолвие.
Дорога жизни
Когда я был маленький, мне часто рисовали одну картинку — она рождалась прямо у меня на глазах, как своего рода кинофильм, и рисовальщик сопровождал ее рассказом. Рассказ всегда повторялся слово в слово.
В маленьком круглом домишке, с круглым окошечком и треугольным садиком перед крыльцом, жил человек.
Неподалеку от дома был пруд, где водилось много рыбы.
Однажды человека разбудил ужасный шум и он вышел в темноте разузнать, в чем дело. Он пошел по дороге к пруду.
Тут рассказчик начинал рисовать что-то вроде карты военных действий, схему дорог, по которым шел человек.
Сначала он побежал на юг. Тут он споткнулся о большой камень, лежавший посреди дороги, а немного дальше упал в канаву, встал, снова упал в канаву, опять встал, упал в третью канаву и выбрался оттуда.
Тут он увидел, что заблудился, и побежал на север. Но ему опять показалось, что шум доносится с юга, и он побежал обратно. Тут он сначала споткнулся о большой камень, лежавший посреди дороги, а немного дальше упал в канаву, встал, снова упал в канаву, упал в третью канаву и выбрался оттуда.
Теперь он ясно услышал, что шум шел с дальнего берега пруда. Он побежал туда и увидел, что в плотине пробита большая дыра и вода вытекает оттуда, унося всю рыбу. Он взялся за работу и заделал дыру, и, только когда все было в порядке, пошел домой и лег спать.
А когда наутро человек выглянул из своего круглого окошечка — так рассказ подходил к самой драматической развязке — что же он увидел? — Аиста!
Я рада, что мне поведали эту историю, и я вспоминаю ее в трудный час. Герой этой сказки был жестоко обманут, множество препятствий оказалось на его пути. Видно, он подумал: «Эк меня швыряет — то вниз, то вверх! Сплошное невезенье!» Должно быть, он никак не мог взять в толк, ради чего он терпит такие муки, он же не знал, что все это — ради аиста. Но он прошел все испытания, не забывая о цели, никакие несчастья не могли заставить его повернуть вспять и уйти восвояси; он прошел путь до конца, не теряя веры. И в награду за это судьба ему улыбнулась. Утром он увидел аиста. И тут, наверно, он от всей души расхохотался. В безвыходной ловушке, в темной яме, куда я теперь ввергнута, не таится ли очертание когтя неведомой птицы? И когда мой жизненный путь будет вычерчен до конца, увижу ли я — или другие люди — аиста?
